Экономическая наука как социальный институт: специфические черты российской науки.

ЧАСТЬ I

Английская Википедия говорит, что это современное понимание – как об особой деятельности. Наука - это деятельность своего рода по построению специального вида знания. А раньше считали, что наука - это вот само знание и есть. Русская Википедия говорит примерно то же самое - что это область человеческой деятельности, которая занимается систематизацией объективных знаний о действительности.

Наука в России не родилась. Она началась от Петра, примерно 300 лет назад.

Отличия российской от западной науки касаются характера и формы научного знания, способов научной работы и коммуникации, способов взаимодействия науки и практики, а также социального статуса ученого.

Характер и форма знания: для нашей науки менее характерны разделение труда и специализация, и более характерен широкий взгляд и обобщающая концептуализация. Что касается формы знания, то у нас гораздо бОльшая роль интуиции и гораздо меньшая - четко сформулированных результатов.

Способы научной работы и коммуникации. У нас рост знания в бОльшей мере идет путем обогащения коллективной интуиции, а не посредством производства четко сформулированных научных результатов. И нет четкого регламентирования методов научной коммуникации. В частности, бОльшую роль играет неформализованный обмен мнениями, а не публикации и презентации.

Как взаимодействует у нас наука и практика. Традиционная западная наука идет от теории к практике: от фундаментальной науки к прикладной науке, от прикладной науки к инженерной, а от инженерной к практике. И происходит внедрение, то есть, грубо говоря, вы чертите чертеж, если вы инженер… ну, или если вы архитектор, вы рисуете дом, проектируете дом, а потом по вашему чертежу прораб его строит. У нас очень часто это происходит по-другому. У нас это происходит путем личного участия ученого - или бывшего ученого, который перешел в практику. И, опять же – на основе его широкой профессиональной интуиции, широкого кругозора, а не за счет того, что реализуются конкретные рекомендации. С этим у нас большие проблемы.

Репутация и научный статус ученого и вообще социальные отношения в науке. Репутация и научный статус ученого у нас определяется разными факторами - и тем, как человек фигурирует по телевизору, и тем, как к нему относятся коллеги, и так далее. То есть нет вот такой стандартизованной процедуры оценки. Это с одной стороны, а с другой стороны научная позиция…

Но особенно отличия заметны в обществоведении. И я хочу обратить внимание, что социальные явления и институты, которые имеют те же названия, что и в западных учебниках – рынок, предприятие, суд, государство - они на самом деле сильно отличаются и ведут себя совершенно по-другому. Это, по сути дела, дефект языка. Как говорит Найшуль – неразвитость русского общественно-политического языка. Профессиональный язык для описания наших реалий не выработан.

Цели и инструменты политики также сильно отличаются, и они непубличны. И плюс к этому профессиональные модели используются вперемешку с обыденными представлениями и предрассудками.

Полный текст из лекции Широнина

Что такое наука

Вот я взял из английской и из русской Википедии определение, что наука – это систематическое занятие, которое строит и организует знание в форме проверяемых объяснений и предсказаний. Английская Википедия говорит, что это современное понимание – как об особой деятельности. Наука - это деятельность своего рода по построению специального вида знания. А раньше считали, что наука - это вот само знание и есть. Но тут на самом деле никакого противоречия нет, и мы об этом сейчас будем говорить. Русская Википедия говорит примерно то же самое, попроще - что это область человеческой деятельности, которая занимается систематизацией объективных знаний о действительности.

Но дело в том, что мне удобнее рассматривать науку не как процесс деятельности, а как организм. Тут есть аналогии. Ну, например, мы говорим – «предприятие». Предприятие мы рассматриваем как такой организм - не как деятельность, которая разворачивается во времени, а как какую-то вещь, которую мы можем анализировать как таковую. Или, например, мы говорим про язык. Вот русский язык - это же тоже деятельность, это можно рассматривать как деятельность. В лингвистике даже есть противопоставление языка и речи: речь - это вот то, что происходит во времени, а язык - это потенциальная возможность говорить. То же самое можно сказать про систему права: это не обязательно процесс законодательства и правоприменения, ее можно рассматривать так, а можно рассматривать как систему. То же самое семья - это же не сводится к тому, что каждый день что-то происходит. Но если мы рассматриваем всё это как единые целостности, то мы можем говорить об их устройстве или об их архитектуре. В том числе об архитектуре знания и науки тоже.

И сразу нужно вспомнить, что наука в России не родилась. Есть такое стихотворение А.К.Толстого: «с Ломоносовым наука, положив у нас начаток…». Она действительно началась от Петра, и хотя по человеческим понятиям 300 лет это много, на самом деле вовсе нет. И более того, этот период может быть даже подходит к концу. Поэтому надо бы вернуться к тому, с чего начиналось, и помнить, что это заимствованный институт, и он сохраняет ту логику, в которой он родился, то есть черты той общественной системы, в которой наука возникла. Но также учитывать, что наука наша вступает во взаимоотношения с нашей общественной системой. И в особенности это касается общественных наук.

Поскольку это введение, то здесь я выскажу некоторые декларации, которые дальше будут поясняться, а пока они только провозглашаются: что отличия от западной науки касаются характера и формы научного знания, способов научной работы и коммуникации, способов взаимодействия науки и практики, а также социального статуса ученого.

Характер и форма знания: для нашей науки менее характерны разделение труда и специализация, и более характерен широкий взгляд и обобщающая концептуализация. Что это значит? Вот такой анекдотический пример про одну мою американскую знакомую, я на нее все время ссылаюсь. Ее маму лечили американские хирурги. Ну и если уже шутить на эту тему, там были специалисты по левой коленной чашечке и по правой коленной чашечке отдельно. И каждый знал свою коленную чашечку очень хорошо, но вылечить маму они не могли. Потом в конце концов нашелся русский эмигрант, который был вообще не по коленной чашечке, а он был онколог, и он ее вылечил очень простым и совершенно нестандартным способом. То есть у него был такой широкий взгляд. Я не говорю - что лучше и что хуже, потому что на самом деле есть очень глубокие следствия и того подхода, и другого. Они имеют и плюсы, и минусы.

Что касается формы знания, то у нас гораздо бОльшая роль интуиции и гораздо меньшая - четко сформулированных результатов. Вот когда попадаешь - особенно первый раз - на какие-то западные научные мероприятия, то поражает, что даже семинары имеют вид такого вот представления более или менее четких результатов: кладется на стол доклад, или оглашается. Собственно, поэтому и «презентация». А у нас очень распространены такие непрерывные семинары – что-то обсуждают, непонятно что, отклоняются от темы, какая-то вот идет жизнь - которая формирует общую интуицию.

Я уже почти перешел к способам научной работы и коммуникации. У нас рост знания в бОльшей мере идет путем обогащения коллективной интуиции, а не посредством производства четко сформулированных научных результатов. И нет четкого регламентирования методов научной коммуникации. В частности, бОльшую роль играет неформализованный обмен мнениями, а не публикации и презентации. Хотя, забегая вперед, надо сказать, что сейчас делаются попытки - в том числе официальные и принудительные - ввести бОльшую формализацию. И эти особенности коммуникации имеют тоже разные последствия.

Очень интересно, как взаимодействует у нас наука и практика. Традиционная западная наука идет от теории к практике: от фундаментальной науки к прикладной науке, от прикладной науки к инженерной, а от инженерной к практике. И происходит внедрение, то есть, грубо говоря, вы чертите чертеж, если вы инженер… ну, или если вы архитектор, вы рисуете дом, проектируете дом, а потом по вашему чертежу прораб его строит. У нас очень часто это происходит по-другому. У нас это происходит путем личного участия ученого - или бывшего ученого, который перешел в практику. И, опять же – на основе его широкой профессиональной интуиции, широкого кругозора, а не за счет того, что реализуются конкретные рекомендации. С этим у нас большие проблемы.

Репутация и научный статус ученого и вообще социальные отношения в науке. Вот мне рассказали совершенно свежий анекдот о том, как отношения по поводу отзыва на диссертацию включают обиду по поводу того, что рецензент распространяет косметику, а тот, на кого надо писать отзыв, не захотел быть членом этой сети. Это анекдотический пример (и это может быть неправда, просто забавная история) того, что репутация и научный статус ученого у нас определяется всякими разными факторами - и тем, как человек фигурирует по телевизору, и тем, как к нему относятся коллеги, и так далее. То есть нет вот такой стандартизованной процедуры оценки. Это с одной стороны, а с другой стороны научная позиция… Скажем, я говорю, что я против рынка и за централизованное планирование - и это не потому, что я так думаю и хочу, чтобы так было. А это потому, что я хочу показать, что я как бы дружу вот с этими мальчиками, а с теми не дружу. То есть это такой маркёр, обозначающий социально-политическую принадлежность.

Конечно, эти различия меньше всего заметны в какой-нибудь физике или математике, но даже там… Вот я слышал много рассказов от людей, которые по образованию математики и которые жили, скажем, на мехмате МГУ – а это коллектив совершенно мирового уровня, особенно в прошлом, да и сейчас. И даже там такие отличия видны: это непрерывная тусовка, в которой люди разговаривают, заходят на чашку чая, кидают идеи. В гораздо менее формализованной манере, чем где-то еще.

Но особенно отличия заметны в обществоведении. И я хочу обратить внимание, что социальные явления и институты, которые имеют те же названия, что и в западных учебниках – рынок, предприятие, суд, государство - они на самом деле сильно отличаются и ведут себя совершенно по-другому. Это, по сути дела, дефект языка. Как говорит Найшуль – неразвитость русского общественно-политического языка. Профессиональный язык для описания наших реалий не выработан. Собственно говоря, чем я и мои коллеги пытаемся заниматься - просто найти слова для описания того, что у нас происходит.

Цели и инструменты политики также сильно отличаются, и они непубличны. Я однажды Улюкаеву, который был тогда заместителем председателя Центробанка, предложил сделать книжку про макроэкономическую политику по-русски. Он сказал – да ты что, с ума сошел, это же невозможно рассказать, это же такие интимные вещи. Так и не решились.

И плюс к этому профессиональные модели используются вперемешку с обыденными представлениями и предрассудками. Я потом попробую привести пример на эту тему, как идет обсуждение: ставится вопрос о том, удастся ли России мобилизовать какие-то деньги на международных финансовых рынках, а дальше происходят разговоры полупрофессиональные – полупредрассудочные.

Теперь о том, как была устроена советская и как устроена российская наука. Это тоже модели, которые, конечно, не соответствуют полностью тому, что было и есть, но они дают какое-то представление.

В довоенной - да и вообще в советской науке была такая система, когда наука встраивалась вот в эту голографическую (см вопрос 30) - или сословную, или иерархическую систему как отдельный анклав, как отдельная изолированная единица, которую представлял один человек. Он назывался главным специалистом (или главным конструктором, или еще как-то). Были разные главные специалисты и разные результаты их деятельности. Был, например, Королев, который занимался ракетами. Был Курчатов, который занимался бомбой. Но, скажем, в биологической науке был Лысенко, который погубил биологическую науку. В лингвистике было еще по-другому, там была ситуация тоже более сложная. Но в общем, это была система, когда те отношения, которые необходимы для развития науки, они создавались в замкнутом мирке, а во внешней среде этот мирок представлял один или несколько главных специалистов.

Сейчас у нас есть несколько способов занятия наукой. Например, есть наука, вписанная в зарубежное профессиональное сообщество. Компрадорская наука – это немножко ругательное слово, хотя оно, я думаю, достаточно адекватное. Его придумал С.В.Чебанов. Смысл в том, что человек, по сути дела, продает какое-то знание о нашей жизни или же специфическое знание, полученное здесь. Например, я знаю, что есть человек, который как антрополог изучает питерские коммунальные квартиры, и он это публикует на западе. Это занимательное чтение, и он знает, как это сделать интересным для людей, которые здесь не живут, он владеет языком соответствующего профессионального сообщества и его использует. Это вот наука, которая вписана в зарубежные «профессии».

Еще есть вот эта вот синтаксическая наука, когда ей занимаются, не обращая внимания на то, что творится кругом. Так можно заниматься математикой, но можно отчасти и обществоведением. В стране есть несколько человек, которые так занимаются экономической наукой. То есть они «гоняют икса», как говорят у математиков.

Наконец, есть сословная наука, о которой я говорил. Это когда, по сути дела, наука является просто вывеской.

Выводы

Я хотел бы все-таки сделать из всего этого какие-то несколько выводов собственно про экономическую науку.

Что произошло? За последние годы - я имею в виду, после 91 года - были предприняты действительно масштабные реформы по внедрению международных стандартов образования. Конечно, до 1991 года микро-макро у нас было, но на самом деле структура курсов с тех пор кардинально поменялась. Навыпускали огромное количество учебников. У меня на эту тему любимое наблюдение – что вот если сравнить в книжном магазине полки с юридической литературой и с экономической, то видно, что по сути дела, освоения западного права не произошло. Переводов совсем мало, даже изложений и пересказов тоже мало. В общем, право какое было, такое оно у нас продолжается. А мировая экономическая наука все-таки сильно освоена -но освоена на уровне моделей, учебников, преподавания. Вот я пишу – произошел тотальный пересмотр содержания профессионального образования. А сейчас, в последнее время происходят серьезные реформы в системе оценки работы ученых, то есть такие социально-организационные реформы. Но вот это уже идет во многом формально и бюрократически.

И на сегодня мы имеем несколько профессиональных сообществ экономистов, которые очень отличаются количественно и по влиянию. Есть советские преподаватели, которые освоили современную экономическую науку. Но они ее освоили по текстам, они не освоили контекст, они не включены в мировое профессиональное сообщество. Поэтому они не очень понимают логику – зачем это всё было сделано, как это всё используется, какие механизмы работают, какие тут не могут у нас работать. В том числе механизмы между наукой и практикой - или даже между наукой и мировоззрением. Эти люди составляют подавляющее большинство, но оно немножко оттеснено как бы в сторону другими.

Есть – меньшая по количеству – группа, но более влиятельная именно в управлении наукой и образованием. Это люди, которые более или менее, так или иначе вписаны в мировую науку. То есть они соприкасаются уже с реальной зарубежной экономической наукой, но они - нельзя сказать, что они не соприкасаются с нашей жизнью, но поскольку есть разрыв между мировой экономической наукой и нашей реальностью, то из-за этого разрыва происходят всякие накладки. В том числе и реформирование этой науки и образования происходит так, как я сказал, отнюдь не идеально.

И, наконец, есть небольшая группа очень влиятельных людей, но влиятельных политически. Это практики или же теоретики, которые исходят из практики, из реальных проблем. Это буквально два-три десятка людей, которые все на слуху, они во власти – как тот же упомянутый мной Улюкаев - в бизнесе, которые исходят из реальных проблем. Кто-то из них более образован, кто-то менее - кстати, много хорошо образованных людей - но им не до науки, наука не является их делом. И они не влияют на развитие профессионального сообщества экономистов.

Такова ситуация. Преподавание экономики, мне кажется, носит такой вот, мягко говоря, синтаксический характер. То есть концепции и модели обсуждаются вне связи с породившим их контекстом, и этот контекст мало понимается. А привязать их к нашему контексту – это отдельная большая научная задача, которая не может быть решена быстро и без большого усилия. Но главное, что еще печально – что научная культура вообще низкая, в рассуждениях много логических противоречий, научные теории перемешаны с обыденными представлениями.

Если говорить о мировом профессиональном сообществе, то вот я говорил – торгуют российской экзотикой. То есть, например, можно делать какие-то обзоры по коррупции, можно делать обзоры по малому бизнесу и т.п. Можно рассказывать на западе, быть участником, ездить на конференции. Можно, наоборот, участвовать в исследовании нероссийских проблем. Есть несколько, буквально несколько человек экономистов у нас в стране, которые и преподают в зарубежных университетах, и сотрудничают с самым видными западными экономистами - но это, в общем, исследования, которые порождены не здешними проблемами. Есть люди, которые занимаются просто решением головоломок. Ну и, наконец, можно играть роль учеников, то есть ездить на стажировки и просто слушать что тебе говорят - такая роль тоже есть.

А практики – они опираются на неосознанную интуицию и на публичный фольклор. Они оторваны от профессионального именно научного сообщества – как российского, так и мирового.

И последнее, как всегда, - что делать? Во-первых, хорошо бы осознать преимущества, которыми обладает наша наука – а она обладает преимуществом системности в первую очередь и такой незашоренностью, отсутствием запретов на инновации. Хотя обратной стороной является то, что у нас каждый ходит со своей собственной теорией, со своим собственным мировоззрением.

Нужно повышать профессиональный уровень. То есть, для чего я вам всё это рассказываю, для чего рассказывал про нобелевских лауреатов? Надо осваивать мировую науку, особенно надо осваивать ее основы. Потому что импортные модели и конкретные решения – они здесь в основном неприменимы, но методы – применимы вполне. Теория игр – она везде, она и в Африке теория игр, или какие-то аналогичные вещи. Поэтому их нужно осваивать и творчески применять. То есть нужно делать здесь свою науку, нужно разрабатывать свои специфические модели на предметном уровне, чтобы наука могла участвовать в жизни.

Для этого нужно осознавать российскую специфику в предмете исследований - не только в методах и социальных условиях исследований, но и в предмете. Потому что, как я говорил в начале, даже такие понятия как предприятие или понятие индивида, даже самые базовые понятия – они имеют здесь другой смысл. Вот есть один из самых интересных экономистов у нас – Гимпельсон, который занимается рынком труда. Его любимый рассказ такой: беру график динамики безработицы и динамики зарплаты, снимаю титры так, что неизвестно – что есть что, показываю западным людям и говорю – угадайте! Они говорят – ну конечно, то что скачет – это занятость, а то что плавное – зарплата. На что он отвечает – а вот и нет, у нас всё наоборот.

И надо объяснять специфику нашей науки за рубежом. Собственно – дружить - так дружить, давайте учиться взаимопониманию. А приглашать зарубежных консультантов лучше не по содержательным проблемам (которые сильно различаются), а по институциональным, то есть чтобы люди не лезли в суть дела, а высказывали мнение и как бы помогали отслеживать процедуры научной работы. Мне кажется, что это может получиться. Хотя, пожалуй, это такой оптимистический взгляд на жизнь.