Мировая экономика и мировая политика в условиях глобализации

В целом, в экономической сфере, глобализация выражается сегодня в следующем:

· скачкообразное увеличение масштабов и темпов перемещения капиталов в поисках наилучших условий для накопления. Как следствие, не только страны, но и регионы, и отдельные города втягивают­ся в острую конкурентную борьбу за новые инвестиции;

· опережающий рост международной торговли по сравнению с ростом ВВП всех стран;

· создание сетей международных производств с быстрым разме­щением мощностей по выпуску стандартизированной и унифициро­ванной продукции;

· формирование мировых финансовых рынков, на которых мно­гие операции осуществляются быстро и практически круглосуточно;

· финансовая сфера становится самодовлеющей силой, опреде­ляющей возможности развития промышленности, сельского хозяй­ства, инфраструктуры, сферы услуг. Сегодня финансовая сфера дей­ствительно сама стала «реальной экономикой», поскольку надутые ею спекулятивные «мыльные пузыри» породили текущий финансовый, а затем и глобальный экономический кризис;

· распространение за счет развития телекоммуникационных систем, программного обеспечения информации об изменениях на фи­нансовых и других рынках практически мгновенно, в результате чего решения о перемещении капиталов, продажах и покупке валют, цен­ных бумаг, долговых обязательств и пр. принимаются в реальном масштабе времени, часто чисто рефлекторно;

· мировые финансовые рынки становятся неподвластными юрисдикции отдельных, даже наиболее крупных государств;

· возникновение новых мощных субъектов мировой экономики за счет слияний и поглощений транснациональных корпораций;

· резкое расширение рынков труда и изменение их структуры, произошедшее под воздействием внедрения новых технологий. Это, с одной стороны, привело к массовой иммиграции в развитые стра­ны и заметно изменило традиционный этнический состав населения развитых стран, породив социальное напряжение в ряде из них; с другой — к миграции производства, новых форм организации экономики из Европы и США в регионы, сохранявшие до того преимущественно традиционный уклад жизни и гарантированно низкую стоимость ра­бочей силы, что породило ускоренную индустриализацию ряда стран Восточной Азии и феномен «анклавной модернизации» во многих странах «третьего мира», что также способствовало здесь росту соци­альной напряженности;

· возникновение своего рода метаинфраструктуры перераспределения доходов в пользу государств промышленно развитого Севера. Ярким примером такого перераспределения могут служить знаменитые «ножницы цен» — растущая разница в стоимости сырья и готовой продукции и др. Такое перераспределение в пользу постиндустриальных стран Севера составляет суть геоэкономических рентных платежей, яв­ляясь своего рода глобальным налогом на экономическую деятельность;

· оформление в рамках глобальной, но пока далеко не универсальной мир-экономики контуров ее специализированных сегментов: «больших пространств», объединенных культурно-историческими кодами, стилем хозяйственной деятельности, общими социально­экономическими факторами и стратегическим целеполаганием. Формируется мировая система «экономического плюрализма» с тремя региональными центрами: Северная и Южная Америка под эгидой США, Европа под эгидой ЕС, Юго-Восточная Азия пока под эгидой Японии, а в перспективе — Китая. «Регион-экономика» — по мнению знаменитого японского менеджера Кеничи Омаэ, — это антитеза мир экономике Ф. Броделя и И. Валлерстайна.

Экономическая глобализация — «...

В информационно-технологическом плане глобализационные процессы проявляются в том, что экстенсивное распространение хозяйственной деятельности человечества по поверхности земной суши практически близко к завершению, на Земле уже почти нет «белых пя­тен». Одновременно идет все более решительное освоение Мирового океана и ближнего Космоса. Созданная человеком «вторая природа» — производственная, энергетическая, транспортная, коммуникационная и т.п. инфраструктуры — по своим масштабам и задействованным в ней потокам энергии становится соизмеримой с пространствами и энергиями окружающей среды. Таким образом, окружающая сфера — геосфера — все более подвергается воздействиям человеческой деятельности, происходит формирование новой сферы обитания, в которой соединя­ются природные элементы и высокотехнологизированные и механизи­рованные процессы.

Что касается системы международных отношений, здесь процессы глобализации также оказывают решающее влияние на ее изменение.

Стивен Хоффман в работе еще 1980-х годов «Приоритеты миро­вого порядка. Американская внешняя политика времен “холодной войны”» предпринял, как представляется, успешную попытку систе­матизировать произошедшие в послевоенной международной системе изменения, которые впоследствии во многом легли в основу формиро­вания нового типа международной системы — глобальной системы. С. Хоффман подразделил эти изменения по уровню и характеру объ­екта воздействия на пять групп:

1. Изменение состава участников мирового политического процесса — акторов:

· резко возросло число национальных государств главным образом за счет большого числа африканских государств, которые приобрели не­зависимость в 60-е годы ХХ в. (затем этот процесс продолжается «за счет» фрагментации посткоммунистического пространства. — Прим авт.);

· появилось множество негосударственных акторов, ставших со­ставными элементами структуры (речь идет о международных неправительственных организациях, международных межправительствен­ных организациях, транснациональных корпорациях и т.д., но следует подчеркнуть, что некоторые из них появились еще в конце XIX сто­летия и в начале ХХ, однако активизация их деятельности и широкое распространение приходится именно на указанный период);

· негосударственные акторы поставили под контроль существенную часть ресурсов национальных государств (данное утверждение целиком относится к деятельности ТНК);

· возрастание числа акторов и дифференциация между ними умножили число международных взаимосвязей и усилили их. Развивая эти идеи, Джозеф Най предложил располагать акторов международных отношений на трех уровнях: субгосударственном, государственном и надгосударственном, а также разделить их по трем секторам: общественный, частный и негосударственный. Таким образом, не только государства, но и неправительственные организации, как националь­ные, так и международные, и корпорации, как национальные, так и транснациональные, международные правительственные организации и власти местного и регионального уровней рассматриваются теперь как акторы международной системы.

2. Изменение целей национальных государств:

· в мире, где растет взаимозависимость, исчезает традиционное разделение между сферами внутренней и внешней политики, внешняя политика становится полем измерения экономического развития всего мира;

· в то же время происходит расширение сфер человеческой дея­тельности внутри государств, каждая из которых стремится расширить­ся за пределы государственных границ;

· в мире растущей взаимозависимости влияния, опосредован­ные связями различного рода более, чем прямое применение силы, становятся ключевой проблемой международных отношений.

3. Преобразование содержания понятия силы:

· если сила по-прежнему способна влиять на поведение других, ее природа в современном мире радикально изменилась. В условиях усложнившихся взаимосвязей возросшего числа акторов произошла как бы ее диффузия, и в результате утратилась автоматическая связь между силой и военной мощью. Развивая эти идеи, Дж. Най сформулировал тезис о «мягкой силе» (softpower). Последняя означает «комплекс привлекательности», которым обладает страна независимо от имеющегося у нее материального потенциала. В сущности, это набор характеристик, которые могут побуждать зарубежные государства имитировать черты поведения страны, обладающей «мягкой мощью», формы и методы ее развития, элементы общественного устройства, изучать ее язык, открывающий путь к самовозвышению и общему благу (таким образом, в мире интенсивных информационных потоков начинает работать сила примера);

· в условиях взаимозависимости традиционная логика отношений конкуренции между государствами («я выигрываю, вы проигрываете») еще сохраняется, но перспективы связаны со стратегией солидарности, сотрудничества, так как негативные последствия развития универсальны, касаются всех и лишь различаются в степени воздействия на все государства.

4. Создаются новые иерархические структуры в международной системе: преобразования в природе международных сил воздействовали на международную иерархию, устранив единство иерархии, основанной на военной или военно-политической силе, сложились функциональ­ные иерархии, постоянно главенствовать в каждой из которых трудно. Появились «ограничители» силы, которые затрудняют ее использование для достижения цели.

5. Преобразование международной системы в целом:

· международная система впервые в истории сложилась в еди­ную систему, символизируемую Организацией Объединенных Наций, созданной в 1945 г.;

· пока сохраняется биполярная дипломатика (вторая половина ХХ в.) — стратегическая сфера, но обе сверхдержавы вынуждены всту­пать в другие иерархические связи, где их военная сила не оказывает решающего влияния (например, экономика, информационные техно­логии, наука и т.д.);

· при сохранении силовых отношений между государствами манипуляция с помощью взаимозависимости становится стратегическим средством (например, изменения объемов добычи энергоносителей и мировых цен на нефть и газ, ограничение экспорта природного сырья, операции с внешними займами и долгами).

В идеале же предполагается, что под воздействием глобализации международных отношений идет процесс постепенного укрепления взаимодействия между нациями, цивилизациями и этнокультурами, ведущий к обретению взаимосвязанности и образованию структур глобальной управляемости, которые интегрируют прежде разъединенные фрагменты мира и тем самым позволяют в ней (управляемости) соучаствовать.

Многие исследователи стали даже писать о формировании поствестфальской системы международных отношений, «...публично декларирующей в качестве нового принципа их построения верховный суверенитет человеческой личности, главенство прав человека над национальным суверенитетом. Однако возникающая система между­народных связей демонстрирует также укрепление принципов, для реа­лизации которых защита прав человека служит лишь дымовой завесой и эффективным орудием....Действующий принцип поствестфальской системы — избирательная легитимность (избирательное признание суве­ренности. — Прим. авт.) государств, что предполагает как существование властной транснациональной элиты, санкционирующей эту легитимность, так и особой группы “стран-изгоев” (и так называемых “несосто­явшихся государств”. — Прим. авт.), а также государств с ограниченным суверенитетом.

Верхушка новой иерархии обладает не только этим “священным правом”, но и техническими возможностями для формирования мирового общественного мнения, служащего затем основой для легитимации и делегитимации национального суверенитета, а также для осуществления властных полномочий, связанных с приведением нового статуса государств в соот­ветствие с политической реальностью».

По мнению целого ряда экспертов, главным содержанием мировой политики становится переход от системы индивидуальных государств (Вестфальская система) к системе, во многом управляемой наднациональными и транснациональными институтами, регулирующими отношения между государствами. Это потребовало серьезного пересмотра основных элементов внешнеполитической традиции, а также национальных политических систем. Международные институты та­кого рода действительно возникают (ВТО, МВФ, Всемирный банк, G8 и др.), но многое остается неясным:

· адекватен ли этот процесс по масштабу и имеющимся ресурсам потребностям, возникающим в ходе развертывания глобализации;

· могут ли появляющиеся международные институты компенсировать дефицит управляемости в границах национальных госу­дарств и в отношениях между ними;

· осуществимы ли эти глобальные общественно-политические практики.

Убедительных ответов на эти вопросы пока нет. Как писал Кеничи Омаэ:

«На смену “бунту бедных”, которому национальное государство противостояло во всеоружии, пришел “бунт богатых” и бунт капитала. Противостоять им можно будет лишь с помощью новой политической архитек­туры рынка, которую еще предстоит изобрести. Двух представленных до сих пор решений — англосаксонского либерализма и социального протекционизма шведской социал-демократии и “ренановской модели” (нации. — Прим. авт.) — недостаточно для ответа на вызовы....Вызов традиционному государству брошен не только глобализацией рынков и транснациональны­ми силами, такими, как финансовые объединения, мультинациональные компании, «церкви» и крупная организованная преступность. Государство ослаблено как сверху, наднациональными институтами типа Европейского Союза, так и снизу — тенденциями к местничеству, регионализму и дроблению государств....Экономика образует архипелаги “городов-государств” и “государств-регионов”, которые взаимодействуют напрямую в рамках “панрегионов” или же в рамках глобальной экономической системы, пытаясь минимизировать власть государств или, точнее, государственное вмешательство, противоречащее ее интересам и ее логике».

В целом можно выделить следующие новые характеристики между­народных отношений глобального мира:

· рост экономического потенциала негосударственных акторов (ТНК). Так, исследователи приводят следующие цифры: на ТНК приходится 70% мировой торговли и 80% иностранных инвестиций, но на их производстве занято только 3% мировой рабочей силы. Растет и потребность в его независимой реализации в международной среде;

· постепенное вытеснение негосударственными акторами государств с позиций главных, системообразующих элементов системы международных отношений;

· размывание границ между внутренней и внешней политикой государств;

· «экономизация политики» и закрепление фактического неравенства государств как «акторов международных отношений»;

· появление условий, при которых геоэкономическая и геофинансовая власть диктуют миру свои правила игры, создавая своего рода законодательную базу неолиберальной глобализации, геополитика их «оправдывает», а военная компонента «защищает», дипломатия в этом случае из области искусства переходит на уровень технического оформления реального экономического передела мира (Н. М. Межевич);

· появление нового поколения международных регулирующих органов (элитарных, а не эгалитарных), что проявляется, в частности, в фактическом вытеснении ООН механизмом «Большой восьмерки» в качестве ведущего института новой международной системы. Снижается и роль голосования по традиционной формуле «одна страна — один голос», при одновременном усилении роли косвенных, консенсусных форм принятия решений, которые учитывают вес и влияние участвующих в этом.

Кроме того, как уже отмечено выше, глобализация «вывела» на международную арену целую группу новых действующих лиц (между­народные финансовые институты, экологические, правозащитные и антиглобалистские организации, религиозные движения, террористические сети, преступные объединения, исследовательские и внедрен­ческие центры и многие другие), весьма различных, а зачастую и про­тивоположных по своим интересам и целям, что делает традиционную дипломатию лишь одним из многих каналов международного общения и механизмов урегулирования спорных проблем. В то же время появление международного терроризма как фактора глобальной политики привело к переоценке одного из важнейших принципов международных отношений — принципа невмешательства во внутренние дела су­веренных государств. Внутренние дела отдельного государства становятся объектом интереса международного сообщества или отдельных стран-лидеров современного мира не только с точки зрения положения с правами человека в этом государстве, но и с точки зрения наличия или отсутствия террористических угроз, исходящих от данного государства внешнему миру.

Авторы книги «Пределы конкуренции» предупреждают: в мире уже идет война, война без стрельбы, но речь идет о выживании. Это «но­вый вид войны» — «психологическо-экономическая война за глобальное руководство». Конкуренция в мире стала универсальным кредо, идеологией; транснациональные компании (ТНК) рассматривают всю планету как один глобальный рынок. Глобализация создает опасность нарастания разрыва в благосостоянии между государствами — в этих условиях могут утвердиться только те из них, которые имеют в своем распоряжении новейшие технологии и дешевую, но квалифицированную и гибкую рабочую силу.

Таким образом, получив наибольшее развитие в экономической сфере, глобализация в конце ХХ столетия вышла за ее рамки и стала «либо вскрывать реальное несоответствие между мировыми экономическими процессами и мировой общественно-политической организацией, либо уже реально “перестраивать” политическую структуру мира», — указывают М. М. Лебедева и А. Ю. Мельвиль. Действительно, глобальные товарно-финансовые рынки и информационное пространство формируются ускоренными темпами, а развитие между­народных рынков труда всемерно замедляется дискриминационной миграционной политикой национальных государств. В формировании же глобального правового пространства и развитии институтов между­народной политики и международного права с 1990-х годов возобладали регрессивные (а в ряде случаев даже репрессивные) тенденции. Не случайно в настоящее время исследователи все чаще говорят о возникновении дефицита демократии в эпоху глобализации. Так, по мнению некоторых российских политологов:

«С признанием Косова и российским ответом в виде признания Абхазии и Южной Осетии ялтинско-потсдамская модель международного права окончательно перестала существовать как легитимная и признаваемая все­ми совокупность норм. Теперь отдельные центры силы могут вне общих критериев и подходов признавать или не признавать международную правосубъектность кого бы то ни было. Таким образом, общие правила, стандарты и критерии не работают. Политическая целесообразность стано­вится главным мерилом мировой политики».

Итак, на сегодняшний день результаты процессов глобализации оказались неоднозначными и противоречивыми:

«За сближением России с Западом скрывалась утрата ею ее исторической роли. За формальным образованием Европейского Союза — возвращение нестабильности в Европу. За видимым вселенским торжеством Америки вырисовывается неудержимый рост могущества Азии, а за успехами Азии кроется проблема дестабилизации отношений Запада с остальным миром».

Не случайно, многие авторы начали формулировать и противоречия глобализации:

· между общечеловеческими интересами во взаимозависимом и безопасном мире и сохранением региональных, национальных и этнических особенностей;

· между глобализацией и связанной с ней унификацией и стрем­лением к идентичности, самоопределению малых народов, соци­альных общностей, личностей;

· между экономической глобализацией и необходимостью сохра­нения и защиты среды обитания человека;

· между гражданским порядком, сохраняющимся внутри госу­дарств, и «естественным состоянием», царящим в рамках между­народных отношений;

· между глобальным развитием как универсальной целью и нацио­нальной культурой как ценностным выбором (А. Турен);

· между процессом глобализации и национальными государствами.

«Глобализация действует как передатчик, мультипликатор мировых не­равенств и их стимулятор, — пишет, в частности, М. Чешков, — она свое­го рода допинг, но не генератор этих феноменов в контексте всемирного процесса перераспределения богатства, власти и действий...». Он отме­чает наличие «кризиса в эволюции человечества и кризиса глобализа­ционных механизмов и структур как необходимого компонента данной эволюции».