Слили, но канал-то его.

— Ну как его, папин канал по существу. И вот паника, и он возникает, как какой-то сперматозоид посреди вагины, и начинает кричать, что он тут, конечно, один остался, но он козырной. Носится по этой вагине взад-вперед, крича, что звать его Березовский. А все остальные такие мальца притухшие, и я в том числе, но я гибельно притухший, я такой как бы Остап Бульба: «А я хочу на смерть!» А он бегает, у него одно слово: «Всех вые…ем». Я говорю: «Боря, ну можно обосновать?» А он: «Мы всех вые…ем. Ничего не обосную, но мы всех вые…ем». Ну чокнутый. И я начинаю эту программу, знакомлюсь с Путиным. Первые его слова были: «А вы знаете, что в нашей организации вас не очень любят?»

За скандал с Литвиненко?

— Не с Литвиненко, с Гусаком, начальником его отдела. Литвиненко — мартышка, больная мартышка. И Путин говорит: «У нас в организации вас не очень любят». Я ему отвечаю: «Владимир Владимирович, организация ваша теперь называется Россия, и вот в ней меня очень любят». В 1998 году весной у меня рейтинг доверия в Тюменской области выше, чем у Русской православной церкви. Поэтому давайте про организацию уже не будем, о России надо говорить.

Полно ребячиться, ступайте царствовать».

— Ну да. Ну и пошли дальше. Дальше мне Лужков уже сам помогал, потому что он реагировать начал. И Примаков. Примаков звонил Киселеву: «Евгений Алексеевич, вы видели программу Доренко? Я вам сейчас расскажу!» Представляете, да? Премьер-министр, пусть бывший, рассказывает ведущему мою программу — твою мать, вот дожили-то! Реально неопытные люди, не умеют. Лужков кричал, что он срать не сядет на один гектар с Доренко, — это неправильно, ну нельзя себя сравнивать с журналистом. Журналист в принципе — цзян-ху в Древнем Китае, внесословный элемент. Журналисты, актеры, бандиты — люди рек и озер. Они не приписаны ни к чему, ни к какому месту. Они не платят налогов, они не несут повинностей, но зато любой может их убить, потому что они никто. Как может политик, визирь связаться с цзян-ху? Не может никогда, это глупость!

А давайте прокрутим вперед и вспомним уже из раннепутинского времени, вы сами много рассказывали: как Путин вам сказал, что со вторым сроком у него проблем не будет, еще одна маленькая победоносная война — и все.

— А сейчас я с ним дружу и ничего не буду говорить такого. Про Путина я вам расскажу другое свое воспоминание тогдашнее. Мы с ним подолгу, конечно, болтали, у нас было для этого время. И мой был призыв, и вопль, и писк, и визг, и что хочешь: разбомбить Чечню. Я говорил Путину: «Быстро надо входить, Владимир Владимирович, умоляю, пожалуйста, ну хотя бы по Тереку, Наурский и Шелковской районы заберем». И он так улыбался, глаз у него лучился, и он мне говорил: «А вы собираетесь это сказать в программе?» Я говорил: «Я? Собираюсь? Да я ору об этом, ору! Снарядов не жалеть, залить напалмом, сжечь на хер до грузинской границы, я ору об этом в каждом эфире. До реки хотя бы заходите!» Я человек, выросший в гарнизонах. Если спрашивать, какой политической партии я придерживаюсь — ответ простой: русское офицерство. Я не мог летать, потому что у меня со зрением не все в порядке, иначе я бы был летчиком, боевым летчиком, как мой батя, но не мог, потому что у меня астигматизм и еще что-то. Я бы был отцом своим, но я не мог. Поэтому я не люблю этих шестидесятников всех говенных московских. Все по-простому, говорю же. Бить, бить, бить и добить. Предательства надоели, девяносто четвертый и девяносто шестой год, предательство на предательстве, Владимир Владимирович, дайте слово, что вы не такой. Я к нему с этим приставал, все время приставал. Я сам в окопах был и, что важно, никогда там не видел никого — ни Женю Киселева, ни кого-то еще. Когда ногу оторвало Басаеву, мы с Казанцевым разбирали, как он придумал хитро, он же слил через предателя в штабе фальшивый план. И Басаев знал, что этот коридор не прикрыт. Казанцев мне говорит: «Ну, жалко, что не убили, но пойдем, выпьем хоть за ногу». Я первый гражданский человек, который после боев вышел на площадь Минутка, делал стенд-ап. Я же и погорел из-за офицеров — программа о «Курске». Меня слили, и я думаю, что слил не Путин. А я дурак, надо было ему позвонить.