Игорь Шулинский

главный редактор журнала «Птюч» (1994–2003)

Сначала была идея просто открыть клуб, в нем — галерею, а в ней — издавать такой газетный журнал, рассказывающий о том, что происходит в клубе и галерее. Потом в силу своей наивности я думал выпускать журнал художественного характера: жесткий, концептуальный, устрашающий. Но в самом конце 1993 года в моей судьбе появился Женя Райцес (дизайнер и архитектор. — Прим. ред.): мы с ним много говорили, думали, смотрели всякие The Face и пришли к решению, что это должен быть журнал, отражающий всю шероховатость и призрачность моего творческого пути, если с иронией говорить. В результате в «Птюче» был кусочек клубного журнала, были большие заметки о каких-то художественных вещах ну и так далее.

Мы были как котята слепые — абсолютно не знали, куда, чего и зачем. Журналов тогда не было — один только «Домовой». С другой стороны, вес журналов был колоссален. Каждого, кто ехал за границу, просили только об одном — привези журналы. Я помню, привозил The Face и Wired — люди на них просто набрасывались: это был единственный источник, по которому можно было понять, что происходит в мире.

Я тут был в Ростове, и мне рассказали, что «Птюч» финансировался наркомафией. Ну конечно! Первое время деньги давал Александр Голубев (один из основателей «Птюча». — Прим. ред.): к тому времени он уже был серьезным бизнесменом, занимался недвижимостью. А потом предложил: «Ребята, если вы хотите, чтобы все было честно, внесите деньги». А мы ему: мол, денег нет, есть только квартиры. «Ну продайте квартиры и внесите деньги». Так и сделали, внесли свои пять-семь процентов и стали совладельцами «Птюча». Это был, конечно, поступок идиотов. Но мы относились к «Птючу» не как к бизнесу, а как к ребенку. Если ему было что-то нужно, мы несли последнее.

Я, когда сейчас читаю наш журнал, удивляюсь, насколько свободно мы выражались. Как будто жили в свободном обществе. Конечно, потом понимаешь, что не всякая свобода имеет право на страницы прессы. Но мы же тогда учились, поэтому было так. Было много неформатной, скажем так, лексики, фраз типа «голова проваливается в трусы». Мата, кстати, было не так много, как всем кажется. Помню, мы делали интервью с Иваном Салмаксовым и страшно накурились. Сейчас его читаешь и думаешь: «Бл…дь, как можно было это написать! Как это можно было читать!» От многих статей в «Птюче» такое ощущение. Но мы пытались говорить на живом языке, пытались этот язык формулировать.

Почему закончился «Птюч»? А почему закончился журнал The Face? Или журнал Details? Их нет — они исчезли вместе со своим временем. «Птюч» — такой же поколенческий журнал, как, скажем, «ОМ» или «Матадор». Они как The Beatles, The Rolling Stones и The Who. Они могли существовать только в определенное время. По идее, они должны были дать какой-то пинок развития национальной журналистики, но им на смену пришли западные сетевые журналы, а своего ничего так и не появилось. В результате мы стали памятниками — людьми, которые что-то когда-то сделали. Конечно, все должно было быть не так. Но мы сами в этом виноваты.