Орудия труда.

Два кольца накидывались по бокам на связку металла. Вот это и было

самым ужасным: 4-5 тонн раскаленного докрасна или добела металла излучали

нестерпимый жар. К этому раскаленному мареву нужно было подойти вплотную и

надеть кольца на торцы связки и зацепить за них опустившиеся крановые крюки.

Знаете, впервые я почувствовал смутное беспокойство еще когда нам троим

на складе вместо обычной спецодежды выдали штаны и куртку из толстенного

войлока. И еще рукавицы из шинельного сукна обитые кожей и пропитанные

негорючим составом. Но они все равно горели, дымясь белым дымом. Случайное

неосторожное касание металла во время строповки -- и черная рукавица

вспыхивала, а на коже оставался ожоговый, трудно выводимый черный след --

въевшиеся в руку остатки сгоревшего огнегасящего состава.

Поначалу у нас не было даже пластиковых щитков на лице, которые

пристегивались к каске. Их выдали только через несколько смен, поэтому

сперва, надевая кольца и цепляя крюк, я отворачивал рыло, щурил глаза,

работал практически вслепую и чувствовал как на лбу в буквальном смысле

закипает пот. И рожа была вся красная, обожженная. Зенки лезли из орбит. Ну

а после того как выдали щитки, стало полегче, жгло только шею.

Технология стана 550, равно как и других заводских станов, не менялась

десятилетиями. Еще отец Яшки, проходивший в свою бытность практику в

Запорожье, вязал эти кольца. А теперь мы. А говорят, в одну речку нельзя

войти дважды. До хуя можно войти. Особенно у нас.

На холодильнике проходящий металл, пока он не остыл, клеймил

специальный мужик. Подбегал, прикладывал к торцу клеймо и хуячил молотком.

Раньше здесь был специальный пневматический клеймитель, но он сломался, и

остался один мужик. Интересы у нас с мужиком были разные. Когда шел мелкий

сорт -- " макароны" -- нам была лафа: во-первых, тонкий металл успевал остыть

почти до малинового цвета, а во-вторых, пока насыплются полные бугеля этой

мелкоты, можно посидеть на лавочке. А мужик заебывался клеймить каждую

макаронину. Долбил как дятел. Зато когда катали крупный сорт, нам приходил

пиздаускас. Клеймовщик вразвалку приближался к металлу, вальяжно хуякал по

нескольким бревнам и садился. А мы въебывали как пчелки папы Карло: с одной

стороны, несколько таких бревен полностью заполняли бугеля и мы то и дело

бегали делать подъемы, вязали кольца, звонили в колокол по крану. С другой

стороны -- толстый металл не успевал остыть на холодильнике и оставался

бело-желтым. Мы горели. Горели на работе. А иногда бревно ложилось на бугеля

косо и приходилось в два лома выворачивать его в нужном направлении.

Просовываешь лом под белый раскат в плывущем мареве раскаленного воздуха и

виснешь на нем в противовес животом, а напарник в это время делает тоже с

другой стороны.

Картина дополнялась общей грохочущей чернотой гигантского цеха с

редкими белыми лампами высоко-высоко да сантиметровым слоем окалинной пыли

на всем вокруг.

Поначалу я работал в куртке-шинели, потом выбросил ее. В ней было

неудобно вязать кольца, а надевать ее перед каждым подъемом я заебывался. Мы

старались быстро накинуть кольца, зацепить крюки и отвалить от жаровни.

Какое-то непродолжительное время пока накидываешь и цепляешь, военная

рубашка, в которой я там уродовался, держала жар, потом, если замешкаешься,

так раскалялась, что обжигала кожу. После месяца работы рубашка из зеленой

превратилась в черную и почти все пуговицы на ней отгорели. Когда перед

самой первой сменой Баранов впервые увидел меня в ней, он похвалил:

-- Пиздатая рубашка.

-- Пиздатая, в смысле засрать не жалко? -- уточнил я.

-- Да, -- засмеялся Баранов.

Я ее засрал и оставил на заводе. Хуй с ней, говна не жалко. Отстирать

все равно невозможно.

Между прочим, жар от металла вредный. Клеймовщика из нашей бригады даже

в армию не взяли: из-за жара у него по телу пошли какие-то красные пятна. А

у меня не пошли.

Кроме того, бригада страдала от угрей на глазах. Раскалившись у

металла, наши бригадные люди лезли под гигантские вентиляторы, стоявшие на

треногах возле каждого рабочего места. Сильный поток воздуха людей продувал

и получались угри на веках. Я под вентилятор не лазил, пошли они на хуй со

своими угрями.

Самым большим удовольствием в работе было ее отсутствие, приятно было

также наблюдать по часам, что смена кончается. После смены можно отодрать

мочалкой черную копоть с лица, рук, тела и поехать домой.

Получали рабочие за такую работу 300 рублей и горячий стаж. А на стенах

цехов завода вместо пятилетних призывов и обещаний решения ХХХХХХVIIIII

съезда выполнить, висели плакаты: " Пройти трудовой путь без травм -- дело

чести каждого заводчанина! "

У нас травмы в один день получили двое -- Марков и Рубин. Во время

строповки им крановыми крюками раздавило пальцы. Оба потом ходили в гипсе.

Рубин заорал, когда ему пальцы-то прижало, крановщица как-то в гуле цеха

расслышала, испуганно сдала крюк вниз, потом уронила голову на руки и

зарыдала.

В металлургии много гибнет. Меньше, чем шахтеров, но тоже до хуя.