Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Бухарский шейх Баха-уд-дин






(По персидской рукописи)

В обширном пантеоне святых Средней Азии весьма видное место занимает выдающаяся личность патрона Бухары, шейха Баха-уд-дина (Ходжа-Мухаммед-бен-Мухаммед-ул-Бохари, шейх Баха-уд-дин Шах-и-Накшбенд).

Всюду в Средней Азии, а в Бухарском ханстве особенно, он считается одним из величайших святых, верховным руководителем местных мусульман вообще, чей покров незримо простирается над ними из-за дали веков. Среди местных правоверных суфиев он считается «имамом тариката, пиром хакиката и образцом, достойным подражания в знании шариата».

Его гробница, находящаяся в окрестностях столицы ханства, привлекает бесчисленное множество паломников, и если утверждение покойного Вамбери, что троекратное путешествие к ней стоит пилигримства к далекой Каабе, утратило уже, пожалуй, свое значение, — тем не менее гробница до сего времени сосредотачивает на себе внимание самых широких местных мусульманских кругов, а живущий при этой гробнице шейх суфийского ордена Накшбендиев, потомок Баха-уд-дина, считается наиболее авторитетным и наиболее славным среди всех местных шейхов прочих орденов, потому что, осененный немеркнущим светом славы своего отдаленного предка, он несет на себе и полноту благословений его как его преемник.

И бухарские эмиры доныне считают для себя священным долгом по вступлении своем на престол совершить паломничество (зиорат) к священной гробнице Баха-уд-дина и, помолясь перед нею, испросить благословение (баракат) шейха накшбендиев, хранителя гробницы.

Шейх Баха-уд-дин родился в месяце мухарреме 718 г. хиджры (1318 г. по Р. X.), за три года до смерти знаменитого шейха Азизана*, в селении, до того носившем имя Каср-и-Гинду-ан (в одном фарсанге** от города Бухары), и там же погребен в понедельник 3-го раби-ул-эввеля 791 г. хиджры (1389 г.), прожив на свете, таким образом, 73 лунных года.

* Это прозвище шейха Ходжа-Али-Рамитани, происходившего из Рамита-на, «большого города в двух фарсангах от Бухары». (Здесь и далее по тексту прим. автора.)

** Бухарский фарсанг (по-местному «санг» или «таш», т.е. «камень», «знак») равняется восьми с половиной верстам, такое же, приблизительно, расстояние считается от столицы ханства до «Баха-уд-дина», как для простоты называют гробницу шейха и окружающие ее постройки с примыкающим сюда кишлаком.

Его рождение, по преданию, предвидел известный шейх Ходжа-Мухаммед-Баба-Семаси***, который, часто посещая селение Каср-и-Гиндуан, предсказал, что здесь родится некто, который будет великим в тарикате и через которого селение Каср-и-Гиндуан получит название Каср-и-Арифан****. Когда Баха-уд-дин родился, шейх Семаси нарек его своим духовным сыном, а умирая, завещал своему ближайшему ученику и преемнику, Сейид-Мир-Кулялю, беречь Баха-уд-дина. Согретый чудодейственной любовью Баба-Семаси, Баха-уд-дин уже в раннем детстве творил чудеса, которые ставили в тупик его окружающих. Рос он и воспитывался, по-видимому, под ближайшим руководством своего деда, друга шейха Баба-Семаси, потому что в рассказах как самого Баха-уд-дина, так и его современников ему уделяется особенное внимание, между тем как отец упоминается редко. Под влиянием наставлений духовного отца своего, Ходжи Баба-Семаси, и деда, большого друга дервишей, у Баха-уд-дина с раннего детства стал слагаться тот мистически настроенный характер, который впоследствии привел его на путь высоких подвигов созерцательной жизни.

*** Один из наиболее славных учеников шейха Азизана, уроженец селения Семас, принадлежащего к Рамитанскому округу, скончался в 755/1354 г.

**** «Каср-и-Гиндуан» значит «Замок индусов», а «Каср-и-Арифан» означает «Замок познавших Божественную истину».

Женившись на семнадцатом году, Баха-уд-дин недолго пользовался сладостями семейного очага, ибо вскоре по смерти своего духовного отца и наставника, шейха Баба-Семаси, дед взял его в Самарканд и там водил по всем почти мало-мальски выдающимся дервишам, заставляя внука поучаться у них духовной жизни. А когда оба они вернулись к себе домой, дед «покончил с отношением Баха-уд-дина к его жене».

В это время рвение на пути тариката у Баха-уд-дина усиливается под влиянием того, что к нему попадает одна из реликвий знаменитого шейха Азизана, его «кулях», или дерви шеская шапка*. В то же время место его духовного руководителя и ближайшего наставника заступает любимый ученик покойного Ходжи Баба-Семаси, Сейид-Мир-Ку ляль**, которому Баба-Семаси еще при жизни завещал заботиться о Баха-уд-дине.

Одновременно с суфийскими подвигами Баха-уд-дин занимается и чисто житейским делом: вместе со своим отцом Баха-уд-дин ткал роскошную шелковую цветную ткань «кам-ха»*** и резал по металлу разные узоры****.

Однажды Баха-уд-дину приснилось, что один из славнейших турецких шейхов, Хаким-Ата поручает его некоему дервишу. Когда Баха-уд-дин пробудился, дервиш так отчетливо запечатлелся в его памяти, словно он живой стоял перед ним Когда Баха-уд-дин рассказал сон деду, последний истолковал его в том смысле, что Баха-уд-дин получит счастье от турецких шейхов. И Баха-уд-дин решил разыскать дервиша, что ему через некоторое время и удалось. Дервиша этого, происходившего из среднеазиатских турок, звали Ха-лил; он произвел такое сильное впечатление на Баха-уд-дина, что последний оставался при нем некоторое время.

* Подобного рода реликвии в Средней Азии и поныне высоко почитаются, в житейском обиходе на них смотрят как на святыни, исцеляющие те или иные недуги Между прочим, в Ташкенте, у Сайид-Расуля. прямого потомка известного ташкентского шейха, Хавенд-Тухура (жившего в VII—VIII вв), хранится «кулях» последнего — шапка на вате со стеганными бортами в форме положенных друг на друга жгутов чалмы, верх ее оканчивается остроконечной тульей ** Он был одним из достойнейших учеников Ходжи Мухаммед-Баба-Се-маси, родился и погребен в селении Сугар По профессии он был делателем глиняных кувшинов и чашек, был, как говорят бухарцы, — «куляль» Слово «куляль» в смысле горшечника употребляется и поныне в Средней Азии

*** Камха или камхаб (по-бухарски «камхо», по-ташкентски «кимхаб») — то же, что китайское «камфа» — плотная и довольно толстая шелковая ткань с разноцветными узорами особенно тщательной выделки, из нее шились самые богатые одежды Теперь известна в Средней Азии лишь по воспоминаниям да по уцелевшим образчикам, ибо уже несколько десятков лет как никем не вырабатывается

**** Отсюда и прозвание нашего шейха «накшбенд» — резчик В настоящее время это слово очень мало употребительно в Средней Азии, где резчиков по металлу (ныне исключительно по меди) называют «мисгар» или «мисгяр» (смотря по говору), т е «медник вообще».

Через шесть лет после этого дервиш сделался государем Среднеазиатского Заречья под именем Султана Халила или Казан-Султана. Баха-уд-дин пользовался его большим расположением, изучив, по его словам, придворное обхождение и сделавшись свидетелем многих событий в жизни этого султана; в его служебные обязанности входило также и непосредственное исполнение смертных приговоров над разными лицами, присуждаемыми султаном к казни*. Однажды, выступая в роли палача, Баха-уд-дин посадил присужденного к казни человека на колени и, сотворив молитву, хотел отрубить ему голову, но сколько ни ударял мечом по шее — никакого вреда не мог ему причинить Заметив, что в то время, когда он рубит казнимого по шее, тот что-то шепчет, Баха-уд-дин воскликнул: «Заклинаю тебя Богом, во власти которого находятся души всех, скажи мне, что ты хочешь?», — «Ничего я не желаю, — отвечал казнимый, — но у меня есть шейх-наставник, к заступничеству которого я и взываю в настоящую минуту».

* Это обстоятельство, с нашей точки зрения позорное и совершенно идущее вразрез с высокими идеалами искательства Бога и подвижничества, отнюдь не является чем-то необычайным на Востоке вообще и в Средней Алии в частности. До сего времени, например в Бухаре и Хиве, государственная служба неотделима от службы эмиру или хану, и первейший сановник страны, вроде куш-беги, может являться и в роли конюха оседлывающего лошадь своего повелителя, или лакея, подающего платье, потому чго и занятие государственными делами, и прислуживание хану есть «хизмат», служба; нередко какой-либо важный сановник, выступающий в роли посланника в другой стране, — дома у себя вырезывает для своего государя из твердой земли гкулуки (по-узбекски) в виде животных, необходимые при отправлении естественных надобностей каждого мусульманина. Все это «кор-и-подшох-дэ: вай хукм-митияд!» (т.е. «государево дело: он приказывает!»).

Этим могущественным шейхом, останавливавшим губительную силу меча, — как выяснилось из дальнейшего разговора между палачом и его жертвою, — оказался Сейид-Мир-Куляль, шейх Баха-уд-дина. В этот момент Баха-уд-дин еще более познал всю святость своего наставника и понял великое значение пира-руководителя в жизни каждого его ученика («мюрида»): если пир столь чудесно охраняет последнего от удара меча в этой жизни, можно надеяться, что он сохранит его и от адского огня.

Наряду с обязанностями палача Баха-уд-дин не переставал заниматься и суфийскими подвигами. Когда же совершился неожиданный трагический конец царствования Султана Халила и когда Баха-уд-дин, по его словам, в одно мгновение увидел все дела и бремена его царствования развеянными и рассеянными, как пепел, — его сердце стало холодным и нечувствительным ко всем благам этого мира; для него стало ясно, что о величии и пышности царей нельзя судить по их внешним проявлениям, но необходимо твердо помнить, что на земных царях могущественный Царь царей проявляет свое величие во всех смыслах.

Лишившись своего царственного покровителя, он пришел в Бухару и поселился вблизи города, в селении Рийвар-тун, уйдя всецело в созерцательную жизнь подвижника, но в то же время не чуждаясь людей и исполняя все положенные намазы вместе с жителями Рийвартуна в сельской мечети.

По ночам, находясь в мистическом настроении, Баха-уд-дин бродил по кладбищам, которых так много в окрестностях Бухары, посещая мазары, где любил предаваться бого-мыслию. Однажды, как он сам потом рассказывал, находясь в состоянии исступления и приближения к Богу, он в одну из таких ночей в одном из мазаров был восхищен и сподобился чудесного видения. Ему явились отшедшие в вечность суфийские шейхи, окружавшие престол, на котором восседал в славе и блеске Абд-ул-Халык Гидждуванский*, он преподал Баха-уд-дину «начало, середину и конец суфийского подвижничества». После чего все шейхи, в знак того, что все привидевшееся действительно, объявили Баха-уд-дину, что с ним будет завтра, и приказали ему идти в Несеф (теперешний Карши) к Сейид-Мир-Кулялю. События следующего дня показали справедливость слов явившихся Баха-уд-дину шейхов Исполняя их приказание, Баха-уд-дин не замедлил посетить в Несефе своего пира, Сейид-Мир-Куляля, и последний, оказав ему всяческое внимание и ласки, научил его «тайному зикру»**, т.е. достижению экстаза в целях соединения с Божеством не путем видимого экзальтирова-ния себя вроде громогласного и многочисленного произнесения стихов из Корана в связи с ритмическими телодвижениями, а посредством самоуглубления в себя и безмолвного размышления о присутствии Бога в себе.

* Гидждуван (так именно теперь и произносится) — большой кишлак, находящийся в Бухарском ханстве и лежащий верстах в 7 от станции «Кызыл-Тепе» Средне-Азиатской железной дороги; весьма значительный хлопковый центр и большой базар.

Ходжа Абд-ул-Халык Гидждуванский был одним из столпов среднеазиатского суфизма, принадлежа к ордену Накшбендиев Он был одним из четырех учеников знаменитого суфия и ученого Ходжи Абу-Якуб-Юсуфа Гамаданскаго (440/1048 — 535/1140 г); родился и скончался (575/1179— 1180 г) в Гиджду-ване По преданию дервишей-накшбендиев, таинственный пророк Хызр был собеседником его отца, имама Абд-ул-Джемиля, и предсказал последнему рождение сына Когда Абд-ул-Хадык родился, Хызр сделал его своим духовным сыном и научил его впоследствии тайному зикру.

** Это видение Баха-уд-дину прежде живших шейхов, изобилующее интересными подробностями мистической экзальтации, в несколько сокращенном изложении приведено и у Джами в его труде «Дыхания тесной дружбы с вершин святости».

С тех пор Баха-уд-дин стал делать зикр тайно или молча, отсюда его последователи получили в Средней Азии название «хуфия», т.е, погружающиеся в экстаз путем тайного, молча произносимого призывания Бога*.

Проживая потом то в Бухаре, то в родной деревне, Баха-уд-дин не переставал усердно заниматься подвижничеством, стремясь приблизиться к Богу. Причем немало он и путешествовал, посещая то священные города Аравии, то большинство знаменитых тогда городов Ирана и Средней Азии, например: Нишапур, Серахс, Герат, Карши и проч.; везде он встречал большое к себе внимание благодаря своим высоким качествам совершенного суфия, везде он старался еще более совершенствоваться в стадиях духовной жизни, беседуя с местными шейхами-суфиями. Молва о нем шла далеко, и люди разных общественных положений стремились послушать его беседы и стать его учениками. Ответы нашего шейха, дававшиеся на обращаемые к нему вопросы, отличались большою глубиною мысли и тонким пониманием высоких идеалов подвижничества и отречения от этого мира.

* В этом, собственно, и состоит едва ли не главнейшее значение Баха-уд-дина в жизни среднеазиатских мистиков явившись реформатором и организатором местного суфизма, он указал если и не новый путь к достижению или познанию Бога, то, во всяком случае, возвел тайный зикр в число основных положений суфизма. Едва ли не вследствие этого обстоятельства многие почитают Баха-уд-дина основателем суфийского ордена Накшбандия, хотя, собственно, местные шейхи этих суфиев таковым считают современника Пророка, Сальма-на Фарса (который, добавим, играет большую роль и в верованиях других местных сектантов, памирских исмаилитов).

Будучи в Серахсе, Баха-уд-дин посетил, по приглашению наместника, Герат. Приглашенный к столу наместника, за которым собрался весь цвет ученых людей и сановников Герата, Баха-уд-дин не стал ничего есть. Когда его спросили, что это значит, он отвечал, что, собственно, ему не место за этим пышным столом: он — приверженец простонародья и дервиш. Что же подумает о нем народ, когда узнает, что кушает Баха-уд-дин? После обеда наместник Герата спросил Баха-уд-дина, есть ли в исповедуемом им учении явный зикр, пение и отшельничество?

— Нет, — отвечал наш шейх, — у нас этого нет, что же касается, в частности, нашего отшельничества, оно у нас проходит в повседневном общении с людьми, т.е. наружно мы пребываем среди толпы, а сердцем должны быть всегда с Предвечною Истиною*.

 

 

В другом случае он выразился так о целях своего служения Богу:

— Наш путь к Нему — взаимное общение (но не отшельничество), в отшельничестве же — слава, а в славе — погибель.

Добрые же дела обнаруживаются только в собрании людей, общество же людей заключается во взаимном содружестве, основанном на условии не делать друг другу того, что воспрещено. И если общество людей из тех, что идут к Богу нашим путем, имеет подобное единение, — в том его благополучие и счастье, и можно надеяться, что достигшая высокого совершенства истинная вера будет постоянно находиться в среде такой общины.

Спасая свою душу в миру, Баха-уд-дин свято соблюдал заветы нестяжательности и полного «опрощения»: у него не было ни дома, ни земельной собственности. Если случалось ему жить где-либо, он нанимал помещение, как всякий пришелец. Зимою постелью служили ему сухие листья, а летом — старая циновка; из посуды у него был лишь разбитый глиняный кувшин. Не было у него ни слуг, ни невольников или невольниц. И когда об этом однажды спросили Баха-уд-дина, он отвечал: «Рабство недостойно старчества».

Путешествуя в Аравию с целью паломничества, Баха-уд-дин проходил через Хорасан и научил там одного из именитых людей зикру. На обратном пути ему сказали, что этот человек мало занимается преподанным ему зикром. Шейх ответил, что беды в том нет, и спросил нового своего мюрида, видел ли он его, Баха-уд-дина, когда-либо во сне? Тот ответил утвердительно.

— Довольно и этого, — сказал наш шейх, — ибо достаточно кому-либо иметь хотя бы самую ничтожную связь с суфиями, чтобы надеяться на то, что в конце концов он воссоединится с ними.

* Среди современных накшбендиев Средней Азии можно встретить людей, принадлежащих к самым разнообразным профессиям и классам общества, которые в повседневной жизни приносят дань всем ее разнообразным проявлениям, и лишь случайно, из разговора, или присутствуя на зикрах, узнаешь их принадлежность к названному ордену.

— Блаженный шейх Азизан, — сказал однажды Баха-уд-дин, — говорил, что земля в глазах суфиев подобна скатерти, а мы говорим, что она не больше, как поверхность ногтя, и ничто на ней не скрыто от глаз суфиев.

Однажды от Баха-уд-дина требовали какого-нибудь чуда.

— Мои чудеса — на глазах у всех: обремененный столькими грехами, я тем не менее могу еще ходить по земле.

Несмотря на подобную скромность шейха, его современники свидетельствуют о многих чудесах, дара творить которые он удостоился еще при жизни. Так, например, со слов одного дервиша передается, что однажды город Карши испытывал страшную засуху: все посевы и травы стали выгорать, людям и животным угрожал голод. Каршинцы, памятуя частые посещения своего города Баха-уд-дином, послали за ним в Бухару одного дервиша, чтобы шейх помог им избавиться от грозящего бедствия. Как только дервиш предстал перед Баха-уд-дином, тот спросил его:

— Каршинцы послали тебя ко мне из-за безводья. Хорошо, я пошлю вам отсюда воды. Подожди немного!

Прошло несколько времени, собрались тучи и полил дождь, усиливавшийся с каждым часом. На другой день дервиш получил разрешение вернуться в Карши, а дождь беспрерывно лил трое суток, пока дервиш не дошел до Карши; благодаря этому вся область Каршей была обильно полита.

Чувствуя приближение к конечному пределу, Баха-уд-дин говорил:

— Когда наступит смертный час, я научу дервишей, как умирать. Я всегда ждал смерти, когда она придет.

Опасно заболев и предчувствуя свой конец, Баха-уд-дин отправился в один из бухарских караван-сараев и занял там комнату, в которой и слег. Его многочисленные ученики почти безотлучно находились при нем, и каждому он говорил какое-нибудь слово утешения или ободрения. Во время кончины он протянул руки для молитвы и долгое время оставался в таком положении, пока не испустил дух. Это произошло 3-го раби-ул-эввеля 791 г. хиджры*.

* Такая дата смерти нашего шейха также имеется и у Али-бен-Хусейн-ул-Вази-ул-Кашифи, и у Джами, и у Хондемира и в книге «Корабль Святых», составленной Мухаммед-Дара-Шикухом (брат «великого могола» Ауренг-Зеба).

А. Семенов. 1914 г.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.