О доктринальном наследии и первых поисках нового подхода

За последние годы в отечественной и зарубежной научной литературе и публицистике появилось большое число работ о природе этнического фактора и его политических проекциях в современной истории России. В данном случае меня больше интересует доктринальная сторона вопроса, или то, что я назы­ваю политической концептуальностью. Политическая концеп-туальность — это своего рода система элитных предписаний, которая вырабатывается учеными, политиками и просвещенной публицистикой, чтобы через эти предписания в виде доктрин, концепций и программ осуществлять гражданскую миссию, утверждать свой статус, отправлять власть и управлять общест­вом. Тексты законов, силовые институты государства и нормы морали являются недостаточными для управления обществом, ибо только верхушечные предписания (своего рода образ обла­дания " истинным знанием", или " верным учением") придают их " производителям" авторитет, необходимый для обретения последователей и коллективной мобилизации. Осуществление власти (в ее универсальном понимании как способность опреде­лять социальное пространство других) через формулирование концептуальных предписаний имеет особое значение для фор­мирования общественных (политических, этнических и других) коалиций и для консолидации Аппарата как совокупности участ­ников управления, включая политиков, чиновников и экспертов.

Советское общество как общество прежде всего идеологи­ческое было перегружено политической концептуальностью и разного рода предписаниями, без которых было бы невозмож­но жесткое регулирование представлений и поведения его чле­нов. Неслучайно самым массовым отрядом отечественных об-ществоведов были и остаются философы, чьи интеллектуаль­ные усилия направлены исключительно на концептуальный

-597-

уровень (метадискурс), на формулирование и оперирование такими глобальными категориями, как цивилизация, общество, стадия развития, народ, нация, национальный характер и нацио нальная идея, аскеза, миссия, судьба и т. п.

В свое время представители марксистско-ленинской фи лософии осуществили масштабную узурпацию в отношении дисциплины этнологии и социально-культурной антропологии. Все, что касалось изучения и объяснения этнической полити­ки, функционирования этнических общностей и их взаимодей­ствий определялось как " теория нации и национального во­проса", а научная дисциплина — этнография самоограничила себя преимущественно эмпирическими, внутригрупповыми описаниями, особенно после того, как рождающаяся советская этнология была объявлена " буржуазной" наукой, а этнологиче­ский факультет МГУ был закрыт в 1931 году. Концептуально-терминологический аспект теории нации имел особое значе­ние, ибо он непосредственно проецировался на саму основу государственности и характер взаимоотношений Центра и пе­риферии. В лексике ученых и политиков в течение десятилетий утвердились настолько прочные категории-демиурги, что вы­ражение каких-либо сомнений насчет их содержательной адек­ватности вызывали жесточайшее неприятие даже в условиях начавшейся идеологической либерализации.

Когда во второй половине 80-х годов начался процесс пе­реосмысления концептуальных основ экономики и социологии общества, сфера межэтнических отношений в теоретическом плане оставалась похожей на ледяную глыбу, охраняемую ар­мией бдительных сторожей, построивших свои академические и политические карьеры на основе старых классификаций. Даже имевший вкус к теоретико-методологическим построени­ям академик Ю.В. Бромлей отреагировал на мое предложение пересмотреть понятие нации в пользу ее гражданского, а не этнического содержания почти паническим замечанием: " Ну это тогда будет полный хаос! " и опубликовал свою последнюю перед смертью статью о понятийно-терминологических про­блемах, которая в несколько модернизированном виде защи­щала господствовшую парадигму¹. Что же говорить о профес­сиональных пропагандистах теории национального вопроса, которые встретили новые вызовы этнических проблем и кон­фликтов " установочными" статьями в центральных газетах под привычными заголовками и с еще более привычными подхо­дами².

-598-

Еще в период деятельности первого Съезда народных де­путатов СССР и вскоре после XXVIII съезда КПСС мною была опубликована в газете " Правда" статья, в которой подвергался сомнению сам принцип построения государства и его внутрен­него устройства на этнической основе и высказывалась мысль, чтo в условиях развития демократии и стремления к суверени­тету советские республики в этом смысле не могут категоризи-роваться как " национальные (читай — этнонациональные) го­сударства", как это было определено Конституцией СССР 1977 года и охотно поддерживалось " центральными" теоретиками, а также интеллектуальной и политической элитой " коренных наций" ³.

О стойкой инерции мышления свидетельствовал, напри­мер, принятый в 1990 году Съездом народных депутатов СССР закон " О свободном национальном развитии граждан СССР, проживающих за пределами своих национально-государствен­ных образований или не имеющих их на территории СССР". Непонятно что означающее " национальное развитие граждан" (видимо, имелось в виду этнокультурное), а также выделение некой категории жителей страны без " своей" государственно­сти при том, что государственность на всех уровнях провозгла­шалась от имени всех граждан, было малопрофессиональной манипуляцией через старую фразеологию найти ответ на новые проблемы и политические требования. Хотя цель при этом преследовалась вполне достойная: защита прав и культурных запросов граждан, проживающих в доминирующей инокуль-турной среде, но только грамотно выразить эту ситуацию пра­вовым текстом прежний доктринальный багаж не позволил. Здесь, к сожалению, не на должной высоте оказались и отече­ственные правоведы, также разделявшие парадигму этнонацио-нализма и лексику " национального самоопределения" в этни­ческом варианте.

Еще более разительным примером саморазрушительной логики понимания государства стала внешне малопримеча­тельная, но крайне знаменательная поправка депутата-поэта Евгения Евтушенко к тексту президентской присяги, которую принимал Съезд народных депутатов СССР в 1980 г., будущий президент должен был присягать не " народу", а " народам" своей страны. Получалось, что в доктринальном плане страна Не имела определения своей гражданской общности: вместе со словом " советский" из лексики ушло и слово " народ", а кате-

-599-

гория " нации" уже была прочно зарезервирована только за эт ническими общностями или " этносами". Внутренняя эмоцио нально-ценностная легитимность государства (а она столь же необходима для государства, как конституция или международ ное признание) в такой ситуации становилась крайне уязви­мой. Зато поэты, оказавшиеся в роли законодателей, считали свои поправки, по признанию самого Евтушенко, " высшим жизненным достижением".

В тогдашней ситуации инерционного догматизма какие-либо серьезные переоценки были фактически невозможны Со страниц " Правды" уже прозвучало грозное предупреждение одного из партийных теоретиков национального вопроса, про­фессора Э.В.Тадевосяна, что " некоторые осмеливаются под­вергать сомнению даже сам принцип национальной государст­венности". Однако кое-что в те годы все же удалось сделать. В резолюции по проблемам межнациональных отношений XXVIII съезда КПСС, которую поздно ночью 5 июля 1990 года после заседания секции " Национальная политика КПСС" в кабинете заведующего отделом ЦК КПСС Вячеслава Михайло­ва мы писали вместе с эстонским академиком Виктором Паль­ме, термин " нация" вообще не был употреблен, а целью на­циональной политики впервые вместо традиционной фразы об укреплении дружбы народов и развитии интернационализма определялось всяческое содействие и создание условий для свободного развития и обеспечения прав граждан, принадле­жащих к национально-культурным общностям⁴.

Это была первая попытка провести в официальном доку­менте мысль, что права гражданина выше прав нации. Именно тогда в выступлении на съезде мною было сказано о вмонтиро­ванном в общественное сознание и в государственно-правовую практику страны доктринальном этнонационализме, который " проявился в объявлении одних народов нациями, других — народ­ностями и национальными группами, в создании иерархии нацио-налъных государственных образований с центром, через который насаждался русскоязычный официоз, в дележе народов на корен­ные и некоренные со своей и не своей государственностью, в госу­дарственной фиксации национальной принадлежности граждан, причем только по одному из родителей... '*

В " эпоху Горбачева" основной водораздел все-таки про­шел не между идеями гражданского нациестроительства и эт-нонациональной государственности (для этого просто еше не

-600-

пришло время!), а между сторонниками " совершенствования" старой доктрины и энтузиастами радикального осуществления ленинско-вильсоновского принципа государственного самооп­ределения этнонаций. Последний вариант так называемого «упразднения империи" инициировался и поддерживался ча- стью столичных интеллектуалов и политиков и почти всецело элитой большинства союзных республик. Этот вариант был подкреплен мощным авторитетом академика А. Д. Сахарова, ко-торый предложил утопический проект конституции " Соеди­ненных государств Европы и Азии". Согласно этому проекту все 53 национально-государственных образования должны бы­ли стать равноправными, суверенными государствами. Вере в упразднение последней империи способствовало также невер­ное прочтение международно-правовых документов и норм о самоопределении народов в форме образования самостоятель­ных государств. Как известно, поддержка национально-освобо­дительных войн и движений долгое время входила в арсенал советской внешней политики и ее внутреннее пропагандист­ское обеспечение было огромным. Хотя на самом деле самооп­ределение допускается только в контексте деколонизации и только для народов как территориальных сообществ, а не этни­ческих общностей⁶.

Именно под лозунгом " упразднения империи" произошел распад СССР и образование новых 15 государств, в том числе и Российской Федерации. Все государства, кроме России, объя­вили себя " национальными государствами"; Россия объявила свой суверенитет от имени " многонационального народа". В доктринальном плане это был триумф, а точнее — последняя месть именно ленинской национальной политики и всей 70-летней практики " национально-государственного строительст­ва", важнейшим компонентом которой был этнический нацио­нализм, т.е. представление о нации как высшем типе этниче­ской общности, на основе которой, якобы, только и может быть построена " нормальная" государственность⁷.

Со стороны политиков понятие нации как многоэтничнои государствообразующей общности в момент распада СССР отсутствовало, уступив место этнонациональной идее. Пред­ставление о гражданской нации было робко признано только в Литве и лишь несколько лет спустя не менее осторожно — в Казахстане и Украине, а в самое последнее время — в Латвии и Эстонии. В Латвии, например, несмотря на возведенный в ранг

-601 -

государственной политики этнонационализм, начинают серь езное обсуждение вопроса о политической нации и приглаше ние на дискуссию по данной теме мною было получено от кол лег из Латвии летом 1996 года. 23 сентября 1996 года, в про грамме НТВ " Герой дня" избранный на второй срок президен том страны Ленарт Мери сказал, что " в Эстонии одна нация -это эстонские граждане". Это означает, что категория эстон ской гражданской нации включает в себя всех неэстонцев, в том числе и этнических русских, имеющих гражданство.

В России на этот счет была полная сумятица, среди кото рой рождались по сути противоположные доктринальные пред ставления. Если в плане реформирования экономики и поли тической демократизации с приходом Правительства Eгopа Гайдара, не без дискуссий и ошибок, но все же стратегически верно был взят курс на глубокие преобразования, то в сфере национальной политики бал правили импровизация и амби­ции. Ответственная международная экспертиза этой сферы преобразований не была обеспечена по ряду причин. Ситуация казалась по-российски уникальной и слишком деликатной для внешних советов. Что же касается внешних советчиков, то и среди них слишком была сильна формула " распадающейся империи" и искус продолжить закрепление победы либерализма через возможные новые самоопределения был слишком велик Мало кто из западных экспертов осмеливался тогда высказы­ваться по поводу опасностей растущего периферийного нацио­нализма в России и в то же время почти все жестко осуждали аналогичные явления в других постсоветских государствах, осо­бенно если они были связаны с деятельностью представителей русскоязычного населения или так называемых " пророссийских сил" (Приднестровье, Крым, Южная Осетия, Абхазия).