Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава Пять






 

И он снова здесь.

Подходя к дому Оуэна, в этот раз Стерлинг волновался ничуть не меньше, чем в прошлый — по сути, наверное, даже больше. Потому что теперь он знал наверняка, что что-то должно случиться, даже если он пока и не догадывается что именно.

А еще он знал, что ему нужны ответы на вопросы, но не был уверен, когда задать их: до или после того, что запланировал для них Оуэн.

Стерлинг неукоснительно следовал его инструкциям и постучал в дверь на минуту раньше, так же как и в прошлый раз, на случай если часы на его телефоне отстают от тех, что у Оуэна дома. Но это не зависело от него, поэтому он решил об этом не волноваться.

Когда Оуэн открыл дверь, Стерлинг нерешительно улыбнулся.

— Эмм… Привет.

Оуэн тепло улыбнулся в ответ, что, наверное, не должно было удивлять, потому что на этот раз Стерлинг пришел сюда, потому что Оуэн хотел этого, а не потому что вырвал у него приглашение.

Оказавшись внутри, Стерлинг разулся, снял куртку и почувствовал, как напряжение понемногу отпускает. Он всего второй раз вешал свою куртку в этот шкаф, но когда все казалось таким незнакомым и пугающим, столь обыденное и рутинное действие успокаивало.

— Мы сейчас поднимемся наверх, но сначала я хочу с тобой поговорить, — сказал Оуэн и повел Стерлинга в гостиную. Как и прежде шторы были задернуты, комнату освещали лишь огонь камина и лампа в углу. — Мне хотелось бы, чтобы все наши сессии пока начинались с этого, чтобы у тебя был шанс спросить меня обо всем, что с тобой происходит. — Слабая улыбка Оуэна не пропала, но следующие слова прозвучали почти зловеще, хотя совесть Стерлинга была — почти — чиста. — И рассказать обо всем, что мне нужно знать.

— Хорошо. — Стерлинг не стал садиться — он не знал, вдруг Оуэн снова захочет, чтобы он разделся и встал на колени. Остается надеяться, что у него не возникнет проблем из-за того, что он не сделал этого сразу. — Эмм, у меня и правда есть несколько вопросов… скорее относительно того, как именно мы собираемся это делать, чем того, что мы собираемся делать. Потому что, я так понимаю, мне просто нужно выполнять ваши приказы, но когда вас нет рядом… Мне нужно знать, могу ли я говорить об этом… нет, конечно, не со случайными людьми на улице, а с теми, кому я доверяю. Например, Алекс спрашивал, можно ли ему посмотреть на следы, который вы оставите на мне, а я не знал, что ответить… ну, вдруг вы против. И еще насчет того, что кончать нельзя, и… — Он понял, что говорит слишком быстро, и, покраснев, замолчал. — Простите. Я, наверное, должен дать вам ответить, да?

— Ты всегда можешь написать мне по электронной почте или позвонить, — мягко заметил Оуэн, не обращая внимания на то, что Стерлинг только что показал ему, как сильно нервничает. — Я не хочу, чтобы ты считал, что, чтобы задать мне пару вопросов, тебе надо меня увидеть… и да, иногда между предложениями неплохо бы делать паузы. — Он опустился на диван, поморщился, засунул руку за спину и вытащил огромную подушку на пуговицах. — Моя мать раскидала их по всему дому, — пожаловался он Стерлингу, — так что тут даже сесть было некуда. — Он отбросил подушку и показал рукой — нет, не на нее, что успокаивало, потому что Стерлинг не был уверен, что смог бы стоять на ней на коленях, не соскальзывая — а на диван. — Садись, а я постараюсь ответить на твои вопросы… и у меня есть пара своих, и, отвечая на них, тебе лучше не краснеть и не запинаться.

Стерлинг кивнул и сел. Он не знал, что делать с руками, и в конце концов сцепил пальцы в замок. Сидеть, не ерзая, оказалось нелегко.

— Значит, это дом ваших родителей? — услышал он свой голос, хотя этого вопроса и не было в списке, который он про себя составил.

— Да. Они погибли в автокатастрофе три года назад, и я… мне показалось, что продавать его было бы неправильно. — Оуэн обвел взглядом комнату. — Правда я кое-что тут изменил…

— Например, подушки.

— Среди всего прочего, — подтвердил Оуэн. — Я не любитель розового в отличие от моей матери, и да, ты можешь обсуждать все с Алексом, я надеюсь на твой здравый смысл в том, как далеко можно зайти; нет, ему нельзя посмотреть на твою отшлепанную задницу, когда мы до этого все-таки доберемся, и я не очень понимаю, что может быть непонятного в том, что кончать без моего разрешения запрещено. — Он вскинул брови. — Следующий вопрос?

— Как вы это делаете? — завороженно спросил Стерлинг. Он уже достаточно оклемался и перестал считать себя идиотом, хотя было ясно, что IQ Оуэна гораздо выше. — Эмм, нет, я не это хотел спросить. Ах да. Насчет запрета кончать… я понимаю, что не могу дрочить, но я же могу прикасаться к себе в душе, верно? Когда моюсь. И что если… — Говорить, не краснея, было нелегко, но, похоже, он пока справлялся. — Иногда, если давно не трахался, я вижу во сне… ну вы понимаете. Если произойдет что-то подобное, у меня будут проблемы?

Ему показалось, что в глазах Оуэна промелькнуло что-то, похожее на веселье, но, когда он ответил, голос его звучал совершенно серьезно:

— Личная гигиена обязательна. И если ты возбудишься от этого — а ты возбудишься, — традиционное решение этой проблемы — холодный душ. С мокрыми снами разберемся, если такая проблема возникнет. Я не стану наказывать тебя за них, но если подобное будет случаться слишком часто, мне это не понравится. Это твое тело, Стерлинг, и я надеюсь, что ты сможешь его контролировать и постараешься меня слушаться.

Оуэн скользнул рукой по шее Стерлинга, тепло ладони проникло под кожу. Волоски на руках зашевелились, Стерлинг передернулся и сглотнул, чтобы не застонать. Ему казалось, что к нему не прикасались неделями, а когда это делал Оуэн…

— Ты выглядишь таким взволнованным, — понизив голос, сказал Оуэн прямо ему в ухо. — Тебе не о чем беспокоиться. Пока что я тобой очень доволен. Ты действительно думаешь об этом и задаешь разумные вопросы. — Его палец начал медленно поглаживать Стерлинга по затылку, и это было так приятно — о боже, да, — но в то же время казалось почти невыносимым, потому что Стерлингу хотелось гораздо большего. — Хочешь спросить еще о чем-нибудь?

— Вы не сделаете так еще раз? — спросил Стерлинг, не подумав, что это, наверное, не самый умный вопрос. — Я не… боже, я просто хочу, чтобы вы потрогали меня. Или чтобы разрешили прикоснуться к вам. Можно? Пожалуйста? — он умоляюще посмотрел на Оуэна, в каждой частице его тела читалось томление.

Оуэн убрал руку, и Стерлинг едва не сорвался с дивана, чтобы опуститься на колени и умолять — боже, да, он готов умолять, и если у него и оставалась гордость или раньше он думал, что готов вытерпеть от Оуэна что угодно, сейчас это казалось невозможным, потому что он не выдержит, если Оуэн оставит его, так и не притронувшись.

— Сейчас мы с тобой пойдем наверх, — сказал Оуэн, прежде чем Стерлинг смог пошевелиться. — И я собираюсь много к тебе прикасаться. Пора узнать тебя получше. — Он встал и протянул Стерлингу руку. — Идем за мной.

Стерлинг встал и взял Оуэна за руку, стараясь не стискивать ее слишком крепко. Каждый мускул в его теле напрягся в предвкушении, и он подумал, что ему повезло, что он сумел подняться по лестнице, не споткнувшись и не сосчитав лицом ступеньки. Это произвело бы отличное впечатление.

Они вошли в комнату, судя по всему, спальню Оуэна. Кровать была аккуратно заправлена, и — вот уж удивительно! — изголовье было как будто создано для того, чтобы привязывать к нему людей. То, что именно это первым пришло Стерлингу в голову, наверное, означало, что он смотрел слишком много БДСМ-порно, в котором людей связывали — иногда лицом вниз, — чтобы отшлепать или выпороть.

У Стерлинга полностью встал, а он даже не заметил.

— Сегодня я не собираюсь доставать наручники или хлыст, — небрежно заметил Оуэн, словно говорил о погоде. Он встал перед Стерлингом и начал расстегивать на нем рубашку, неодобрительно поглядывая на закатанные рукава, но ничего насчет них не сказал. — Ты к такому не готов, а мне не понравится, если ты будешь напряжен. Сегодня я хочу подготовить тебя к большему и кое-что попробовать. Думай об этом как об аперитиве, а не обеде из трех блюд.

Он расстегнул последнюю пуговицу на рубашке, так что полы повисли поверх джинсов, и спустил ее с плеч Стерлинга.

— Вон стул. Повесь на спинку и разденься до конца. Аккуратно сложи одежду, пожалуйста.

Стараясь не терять времени, Стерлинг повесил рубашку на стул, снял слаксы и сложил на сидении, а потом стащил трусы и носки. Было так странно стоять в спальне незнакомого — ну, почти незнакомого — мужчины абсолютно голым, в то время как Оуэн оставался полностью одетым.

Стерлингу хотелось прикрыться, что было глупо, конечно, потому что даже если спрятать член, едва ли Оуэн забудет, что он там. Стерлинг не удержался и опустил глаза — твердый, с покрасневшей головкой и капелькой выступившей смазки, его член был явно заинтересован.

Оставалось лишь надеяться, что он не будет разочарован.

Оуэн даже не смотрел на него; вместо этого он искал что-то в верхнем ящике комода. Когда он повернулся к Стерлингу, в руках у него была полоска черной шелковой ткани.

— Ты всегда можешь снять его, просто потянув посильнее, — сказал Оуэн, — но я хочу посмотреть, как ты будешь реагировать, если связать тебе запястья. — Его взгляд скользнул по возбужденному члену Стерлинга. — Можешь прервать все одним словом; и так будет всегда, чем бы мы ни занимались, но я также остановлюсь, если ты кончишь, поэтому держи себя в руках. — Он рассеянно пропустил шелковый шарф сквозь пальцы. — Кстати, ты подумал о стоп-слове? Можешь выбрать два, если хочешь; одно — чтобы дать мне знать, что тебе нужна передышка или что ты хочешь о чем-то меня спросить, и другое — чтобы прекратить сцену немедленно.

Так вышло, что о стоп-словах Стерлинг думал очень много, наверное, потому что он вообще в последнее время очень много думал.

— Эмм… для передышки «инфилд[1]». И, ээ, «Джуниор» — чтобы прекратить. — Он почти с вызовом посмотрел в глаза Оуэну, словно ожидая, что тот скажет, что оба слова никуда не годятся. Конечно, это будет не конец света, но почему-то возможность сделать выбор самому казалась важной, словно это давало ему ощущение контроля. Вытянув руки перед собой и скрестив запястья, он спросил: — Спереди или сзади?

— Погоди, — сказал Оуэн, жестом приказав опустить руки. — Мне важно, чтобы ты понимал, чего я хочу от тебя, через какое-то время хороший саб сможет сам предугадывать желания своего Дома и выполнять их немедленно, но это одно, а попытки меня поторопить — другое. — Это могло бы походить на выговор, но по сравнению с язвительными замечаниями, которые Оуэн бросал ему в классе, прозвучало довольно мягко, и в голосе его не слышалось раздражения.

Стерлинг кивнул, и Оуэн продолжил:

— Я хочу спросить тебя о значении этих слов. Конечно, они необязательно должны иметь для тебя какое-то значение; они необычны, это слова, которых ты никогда не скажешь случайно, но у меня ощущение, что тут дело не в этом. Я понимаю, почему ты выбрал бейсбольный термин, но «Джуниор»? Это часть твоего имени? Еще одна вещь, которая не нравится тебе, потому что связывает с отцом?

Конечно, он надеялся, что ему не придется это объяснять, но Оуэн хотя бы не сказал сразу «нет». Стерлинг слегка поморщился, прежде чем ответить.

— Отец звал меня так… хотя фактически Джуниор это он, и может, поэтому меня это так задевало… он словно хотел подчеркнуть, как много у нас общего. Когда он, эээ, пытался убедить меня, что я пошел в него и что нет смысла бороться с этим или стараться быть другим. Потому что это неизбежно, понимаете? Это… я ненавидел это. Я ненавижу его.

Он пораженно замолчал. Он никогда не говорил этого вслух, наверное, воспитание не позволяло озвучить эту мысль. Потому что думал он об этом сотни раз, однажды даже нацарапал эти слова на парте в классе, только потом осознал, что наделал, и соскреб их. Весь выпускной учебный год он сидел за партой, мечтая о том, как уедет в колледж, и обводя кончиками пальцев царапину, как набожный католик мог бы перебирать четки; это его успокаивало.

— Есть вещи, которых не избежать, — заметил Оуэн, — но я никогда не считал ребенка отражением одного из родителей; разве это возможно, если в его создании участвовали двое? К тому же, жизнь со всеми обходится по-разному. — Он покачал головой, явно не соглашаясь с этим. — Оба слова подойдут. Спасибо, Стерлинг.

Стерлинг почувствовал, как расслабляется от похвалы… мысль о том, что он мог делать то, чего от него ждут, быть тем, кем его видят, почти без усилий, и что он не разочаровал Оуэна («пока», — ехидно добавил внутренний голос), вызывала просто невероятное облегчение.

— Не за что, — ответил он, потому что это показалось подходящим ответом, и в ожидании замер.

— Итак, — произнес Оуэн и поднял шарф, ожидая, что Стерлинг что-нибудь скажет, но тому было нечего сказать, разве что «Скорее, пожалуйста», а это вряд ли понравится Оуэну.

— Опусти руки по бокам, — сказал тот, его голос едва заметно изменился, став спокойнее, увереннее. — Как я уже сказал, этот шарф не для того, чтобы связать тебя по-настоящему, но для начала я хочу посмотреть… — Он обернул один конец шарфа вокруг правого запястья Стерлинга, завязав простой узел, а потом затянул левое запястье покрепче. Стерлинг почти не мог двигать руками в таком положении, но если заводил их за спину, становилось довольно свободно.

Оуэн сделал шаг назад и окинул его теплым взглядом, снова даря одобрение, которого так жаждал Стерлинг.

— О да, — тихо сказал он. — Очень неплохо.

Если подумать, Стерлинга удивляло, что он чувствует себя так комфортно. Он едва знал Оуэна, и все же стоял здесь, в его спальне, абсолютно обнаженный, возбужденный, со связанными запястьями.

И почему-то это казалось правильным.

Более того, у Стерлинга было ощущение, что он всегда ждал этого момента.

Он хотел попросить большего, но пришлось напомнить себе, что если быть терпеливым, Оуэн даст ему все сам. Оуэн знает, что ему нужно.

— Я могу связать их туже, — сказал тот. — Так что единственным, кто сможет освободить тебя, буду я. Связать тебя так, что ты будешь тянуть и дергать изо всех сил и все равно чувствовать себя в безопасности, и я это сделаю, но чуть позже, а сначала я хочу к тебе прикоснуться.

У Стерлинга пересохло во рту от томления, но он просто кивнул, и Оуэн шагнул к нему и поцеловал, но не в губы, а в шею, туда, где она переходила в плечо. Поцелуй был коротким, но клеймом обжег кожу. Оуэн провел тыльной стороной ладони по груди Стерлинга, щекоча костяшками пальцев, оставляя след из мурашек. Вскоре на смену костяшкам пришли ногти, иногда царапая до боли, до бледных полос, а после — гладкие подушечки пальцев. Стерлинг стоял, покачиваясь, хотелось зажмурить глаза, чтобы раствориться в ощущениях, но он держал их открытыми, потому что боялся что-нибудь упустить.

Спустя какое-то время Оуэн прижал два пальца к губам Стерлинга.

— Оближи их, — приказал он. — Сделай влажными.

Стерлинг приоткрыл губы, чтобы Оуэн мог скользнуть пальцами внутрь. Оуэн был не самым крупным мужчиной из тех, что встречал Стерлинг, но его руки были очень большими, и Стерлинг просто жаждал попробовать его кожу на вкус, обхватить губами пальцы, которые дразнили его.

Сначала он обвел каждый палец языком, пощипывая костяшки губами. Ему очень хотелось прикусить их — несильно, — но он был уверен, что Оуэн задумал совсем не это. Что же именно? Будет рисовать на обнаженной коже Стерлинга узор его же слюной?

Это не имело значения — ему все равно. Он был так счастлив, что Оуэн наконец-то прикасается к нему, возбуждает не только своим присутствием (хоть оно и подавляло), что ему стало неважно, что последует за этим. Вместо этого Стерлинг сосредоточился на своей задаче, обсасывая пальцы Оуэна, глубоко втягивая и упрямо борясь с рвотным рефлексом, надеясь, что эта демонстрация умений сможет соблазнить Оуэна засунуть ему в рот что-нибудь посущественнее.

Тот в свою очередь медленно, подразнивая, вытащил пальцы, и Стерлинг почувствовал влажную прохладу и острый укол боли, когда Оуэн ущипнул его сосок, а скользкие от слюны пальцы тут же занялись вторым, возбуждая, обжигая мимолетной болью.

Окинув взглядом свою работу, Оуэн снова посмотрел в лицо Стерлингу, и тот понадеялся, что не выглядит шокированным. Боль была почти незаметной, совсем слабой, но эти ощущения накапливались, как снежинки, из которых позже получится снежный ком; каждый укол боли, каждое прикосновение шелка к тонкой, нежной коже на запястьях, каждое касание Оуэна, когда Стерлинг не знал, причинит оно боль или успокоит, заставляло его осознавать одну вещь — все в руках Оуэна, абсолютно все.

Дыхание его стало неровным, сердце громко заколотилось. Оуэн не прикасался к нему ниже впадинки бедра, хотя прижал к ней палец и стал выводить круги, заставляя мышцы живота Стерлинга сокращаться. Его член вздрагивал с каждым вздохом, истекал смазкой, потемнев от притока крови, показывая, как близок Стерлинг к тому, чтобы кончить, но Оуэн не смотрел на него.

Он скользнул за спину Стерлингу и как бы невзначай провел ладонью по животу, краем мизинца задев головку члена.

Тихий звук — что-то среднее между вздохом и стоном — вырвался у Стерлинга… он не смог сдержаться. Он был так возбужден, что даже ладонь Оуэна на его животе обжигала; прикосновение же к члену, пусть и совсем легкое, даже не обжигало, оно… сводило с ума. Он старался, очень старался не двигаться, не тянуться за прикосновением, но, видимо, ему это не удалось.

— Не двигайся, — сказал Оуэн тихим, но твердым голосом, и Стерлинг замер, исполненный решимости сделать все, что в его силах.

Ладонь Оуэна снова скользнула по его коже, кончики пальцев обвели пупок, отчего по всему телу побежали мурашки. Кожа Оуэна была не такой горячей, как у Стерлинга, и тот замер, когда прохладные пальцы скользнули по боку, не дотрагиваясь до члена, а потом прошлись по мягким волоскам на бедре.

Он не шевелился, но не смог сдержать всхлип — второй за последние несколько минут.

— Я мог бы приказать тебе молчать, но мне нравятся звуки, которые ты издаешь, — сказал Оуэн. — Ты такой же красноречивый, каким был на лекциях, хотя сейчас ничего и не говоришь.

Оуэн делал ударение на каждом слове, осторожно покусывая нежную мочку уха Стерлинга, стоя у него за спиной. Теперь Стерлинг мог закрыть глаза, что, впрочем, и сделал, чувствуя, как кончик пальца скользит по его боку.

— Помнишь, что я тебе приказал? — спросил Оуэн.

— Д-да, — выдохнул Стерлинг, его тело просило разрядки, чего-нибудь посерьезнее коротких поцелуев и мимолетных прикосновений. — Не двигаться.

— И ты хорошо справляешься, — заметил Оуэн.

Волна облегчения и гордости, накрывшая Стерлинга при этих словах, почти пугала. Его плечи расслабились, опустившись на полдюйма, так что поза стала чуть более удобной, и колени тут же ослабли. Он не понимал, что это значит, но ему это нравилось, пусть и тревожило. Интересно, это нормально или он совсем никуда не годен, хоть и не подозревал об этом?

Оуэн скользнул ладонями вверх по груди Стерлинга, все еще оставаясь у него за спиной, и зацепил соски ногтями больших пальцев. Стерлинг никогда не считал соски чувствительным местом, но прикосновения Оуэна заставили его изменить свое мнение, потому что сейчас они казались до боли тугими, и с каждым дразнящим прикосновением кровь все сильнее приливала к члену, Стерлинг понимал, что еще немного этой боли — и он не сможет сдержаться.

«Нельзя кончать, — напомнил он себе. — Нельзя».

— Я нечасто буду предлагать тебе выбор, — сказал Оуэн. — Отнюдь не по доброте душевной, как могло бы показаться. Однако сегодня у тебя он есть. Ты можешь кончить, или я могу тебя отшлепать. Если выберешь мою руку на твоей заднице, а не на члене, вероятно, ты также сможешь кончить. Если это произойдет, я отнесусь ко всему с пониманием и сочувствием — даже порадуюсь, что тебе так понравилось… но все равно накажу за несдержанность.

Пальцы Оуэна обхватили запястья Стерлинга, стискивая сильнее, чем шелк, а потом развязали слабый узел и выпустили край шарфа, так что тот свесился до пола, щекоча ягодицы и бедро Стерлинга.

— Выбирай, пожалуйста, Стерлинг.

Боже, ему так хотелось кончить. Казалось, что он в таком состоянии уже несколько недель. Но при мысли о ладони Оуэна на его заднице, о размеренных ударах, подрагивающих с каждым шлепком бедрах, горящей коже…

Как, черт возьми, тут можно выбирать?

Должно быть, это и имел в виду Оуэн, когда сказал, что делает это не по доброте душевной, но подумав еще несколько секунд, он вдруг понял, что ладонь Оуэна, шлепающая его — все равно лучше возможности кончить, если он будет дрочить себе сам.

— Отшлепайте, — прошептал он, но вышло так тихо, что Стерлинг не знал, смог ли Оуэн расслышать. Он поднял голову и, краснея, повторил: — Отшлепайте меня. Пожалуйста.

Он услышал, как Оуэн выдохнул, словно ждал ответа, затаив дыхание, и задумался, не было ли это испытанием, а не выбором. Стерлинг все еще не мог свыкнуться с мыслью, что подчинение так возбуждало его после стольких лет борьбы за то, чтобы никому не подчиняться, неудивительно, что Оуэн тоже сомневается.

Тот намотал шелковую ленту, все еще обвивающую запястье Стерлинга, себе на руку и повел его к кровати.

— Я мог бы сделать это несколькими способами, но тому, что поза «положив на колени» так и не вышла из моды, есть основание, кроме того, это моя любимая позиция для спанкинга. — Он поднял руку. — И я могу перечислить множество причин, почему лучше пользоваться этим, а не щеткой или паддлом, хотя для более долгих сессий это и непрактично. Я ударю тебя ровно двадцать раз, достаточно, чтобы кожа горела, но на самом деле это только первое знакомство. Двадцать — почти ничто. Просто для разогрева. Ты должен считать про себя, и если я остановлюсь и спрошу, до скольки ты успел досчитать, надеюсь, что ты ответишь, или придется добавить еще два удара. Какие-нибудь вопросы?

Сердце Стерлинга бешено стучало, и он рассеянно подумал, сколько месяцев жизни потерял из-за этого выброса чистого адреналина. Хотя на самом деле его это не волновало.

Вопросы? Единственный вопрос, который возник у Стерлинга, это почему он все еще стоит, если мог бы уже лежать на коленях Оуэна.

— Я не… нет. Никаких вопросов. — Двадцати шлепков уже казалось недостаточно, но он доверял Оуэну, который сел на кровать и стал ждать. Оуэн не должен ждать.

Пытаться понять, как лучше лечь другому мужчине на колени, было очень неловко. Стерлинг участвовал в спанкинге лишь однажды — и это была игра, он просто пару раз шлепнул другого парня по заднице — одетого парня. Сейчас, прижимаясь грудью к бедрам Оуэна, он снова почувствовал себя неуверенно.

Первое прикосновение ладони Оуэна, поглаживающей ягодицы, заставило его забыть обо всем, что должно было случиться. Напряжения, обычно охватывавшего Стерлинга, когда его трогали там, словно и не существовало; он хотел, чтобы его трогали, если это делал Оуэн, к тому же это ведь не секс, а спанкинг.

Оуэн прижал ладонь к пояснице Стерлинга, удерживая его на месте, и слегка сменил позу, раздвинув колени, так что члену Стерлинга не обо что было потереться. Пальцы ног зарылись в густой мягкий ковер у постели, кончики пальцев рук могли дотянуться до пола, если бы Стерлинг расслабился и разжал стиснутые кулаки.

— Готов? — спросил Оуэн и, только дождавшись хриплого «да», ударил.

Стерлинг ждал этого и все равно громко охнул от удивления. Оуэн даже не пытался смягчить первый шлепок; его ладонь обрушилась вниз, сильная и горячая, отчего по ягодице растеклись жар и боль. Боль, причиненная не от гнева, не от разочарования… боль, от которой защитные барьеры Стерлинга таяли, как лед на солнце, оставляя его открытым перед Оуэном, что радовало и пугало одновременно.

Мысленно уцепившись за «один» — число словно помогало держаться, обещая еще девятнадцать точно таких же ударов, — Стерлинг вдруг понял, что приподнимает бедра и раздвигает ноги, молча умоляя об очередном шлепке.

Следующий оказался еще сильнее — как будто первый был проверкой — и Стерлинг тихо вскрикнул, когда легкое жжение усилилось. Чтобы удержать в уме «два», ему потребовалось время, а затем последовал третий удар, почти такой же по силе, как и второй, но так как нервные окончания стали чересчур чувствительными, более болезненный. Он снова вскрикнул, вспомнил, что надо считать, но при следующих ударах мозг словно отключился, сознание сосредоточилось на боли и секундах между ударами. Задница горела, горло саднило от вырывавшихся вскриков, голова кружилась.

— Сколько? — спросил Оуэн, когда Стерлинг готовился к очередному приливу боли, ждал ее.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы собраться и сообразить, что нужно ответить, но тут он понял, что сбился со счета. Было три, а потом, наверное, еще восемь.

— Эмм, одиннадцать? — попытался угадать он.

Оуэн сухо усмехнулся.

— Хорошо, что не я преподавал у тебя математику. Нет. Двенадцать. А это значит, что осталось?..

Поразительно, как трудно оказалось сосредоточиться, чтобы выполнить задачку, с которой справился бы и пятилетний ребенок. Происходящее заставило его надломиться — как физически, так и эмоционально — раздробило на множество неровных осколков, но не из-за болезненных, жалящих шлепков, а из-за стараний не поддаваться настойчивой пульсации члена, не кончить. Если он уже был возбужден, когда ложился Оуэну на колени, то сейчас все стало еще хуже. Он не мог описать свое состояние словами; он никогда, никогда раньше не был на грани оргазма на протяжении столь долгого времени. Никогда не осознавал, что сделает с ним простой запрет.

— Десять, — сказал он, и какой-то бунтарской частью рассудка пожелал, чтобы снова ошибся, и Оуэн добавил два удара. Стерлинг хотел еще. Это была пытка, и он не знал, как долго сможет сдерживаться, но боль, сладкая, обжигающая, такая долгожданная, того стоила.

И да, ему было любопытно, каким будет наказание, при одной только мысли об этом возбуждение становилось просто невыносимым.

— Десять, — повторил Оуэн строгим голосом, посылая озноб по спине Стерлинга. — Не сбивайся больше, Стерлинг. Сосредоточься, прошу тебя.

Следующие три удара пришлись на одно и то же место, Стерлинг просто не мог терпеть — на глазах выступили слезы. Перед глазами все расплывалось, слезы капали на пол, когда он зажмуривался. Еще два шлепка по тому же месту, и Оуэн перешел к другому, оставив в покое пульсирующую кожу.

Всего пять, значит, осталось столько же. После следующего удара Стерлинг резко втянул в себя воздух, а потом выдохнул, слезы потекли всерьез — он плакал. Пытался взять себя в руки, подавить всхлипы, но потерял всякий контроль — он не мог сдержать волну, которая росла годами. Хоть и с трудом, но Стерлинг продолжал считать удары той частью мозга, которая еще могла считать, так что когда Оуэн остановился и снова спросил:

— Сколько, Стерлинг?

Он ответил уверенно, хоть и слабым голосом:

— Де-девятнадцать.

Глаза все еще жгло от слез, член ныл. Не так, как плечо когда он его вывихнул — та боль была просто ослепляющей, перед глазами расплывались белые круги, у него даже откололся кусок зуба оттого, с какой силой он их стискивал. Сейчас он хотел кончить, кончить немедленно. Он так долго ждал, его ягодицы должны быть уже ярко-красными.

Нет, он не кончит. Не станет. Как бы больно ни было, как бы здорово он себя ни чувствовал, Стерлинг был упрям и не собирался позволять себе кончить.

Последние три удара были ничуть не менее болезненными, даже несмотря на то, что дело близилось к концу; Стерлинг тяжело дышал через рот, слезы продолжали течь, губы пересохли, член все так же сочился смазкой. От острой боли последнего удара его член предостерегающе дернулся, но Стерлинг не стал ждать, чтобы увидеть, что случится — он без разрешения вскочил с колен Оуэна и обхватил пальцами основание члена, с такой силой сжимая, чтобы не кончить, что застонал.

— Простите, — выдохнул он. — Простите, мне надо было…

Оуэн ничего не сказал, и это молчание подействовало на Стерлинга как ведро холодной воды на голову, чуть успокоив возбуждение и превратив желание «сейчас-сейчас-сейчас» в просто «скоро». Никакого одобрения или укора, Оуэн просто смотрел на него, слегка нахмурившись и прищурив глаза. Молчание затянулось, а потом Оуэн поманил Стерлинга пальцем.

— Ложись обратно, — сказал он, и стало совершенно ясно, что Оуэн им недоволен. Но когда Стерлинг, наскоро вытерев мокрое лицо, подчинился — тело требовало разрядки, мышцы протестовали, не желая возвращаться в положение, в котором находились так долго, — Оуэн прижал прохладную — левую — ладонь к коже, которая сейчас должна была быть ярко-красной, забирая часть жара, а правой — горячей и шершавой — погладил Стерлинга по бедру.

— Я знаю, почему ты это сделал, и я признателен за твои старания выполнить мой приказ и не кончить без разрешения, но никогда больше так не поступай. — Оуэн улыбнулся; Стерлинг услышал улыбку в его голосе. — Ну а если не принимать во внимание эту ошибку и твою неспособность считать, тебя было приятно шлепать. Спасибо.

Стерлинг почувствовал, как на лице расцветает ответная улыбка, хотя ему пришлось еще раз вытереть ладонью слезы. Он неосознанно боялся, что ведет себя неправильно — было приятно знать, что он не облажался так уж сильно. Он дрожал, задница ныла нещадно, а член — чуть послабее теперь, когда адреналин слегка схлынул.

Вам спасибо, — сказал он, впервые чувствуя себя настолько кому-то благодарным. Горло саднило от криков и всхлипов, нос был забит, и боже, он чертовски устал. Хотелось соскользнуть с колен Оуэна, свернуться калачиком на полу и заснуть прямо здесь.

Мягко хлопнув Стерлинга по заду, Оуэн убрал руки.

— Ложись на кровать лицом вниз. Тебе нужно прийти в себя и успокоиться.

То, как он переполз с колен Оуэна на кровать, больше походило на неловкое карабканье, чем на грациозную смену позиций, но Стерлингу было все равно. Он вытянулся на хлопковом покрывале, наслаждаясь его мягкостью, и ощутил, как спружинила кровать, когда Оуэн встал.

— Я вернусь через минуту. Принесу тебе «Колу». Тебе нужен сахар.

Перед уходом он развязал узел шарфа на запястье, сложил его и сунул в ладонь Стерлинга. Тот стиснул шелковый квадратик так, словно это была рука Оуэна, чувствуя, как нежная ткань щекочет шершавую кожу его пальцев.

Ему было так хорошо. И плевать, что он все еще возбужден и понятия не имеет, когда Оуэн позволит ему кончить — да, его член болел, и наверное, так будет еще долго, но всем частям его тела — даже ноющей заднице — было хорошо. Стерлинг был расслаблен так, как будто все напряжение, никогда не оставлявшее его, растаяло, оставив мышцы вялыми, ленивыми и тяжелыми, а ведь он даже перестал осознавать, что был постоянно напряжен.

Видимо, его мозг был готов расплавиться так же, как и все тело, потому что он почти задремал, когда Оуэн вернулся. Он не знал, произнес ли Оуэн что-то вслух, или просто от его возвращения в комнате что-то неуловимо изменилось… потому что Стерлингу казалось логичным, что присутствие Оуэна могло что-то изменить.

— Что? Простите. — Он приподнялся на локтях, поморщившись, когда чувствительная кожа протестующе заныла.

— Лежи спокойно, — сказал Оуэн и поставил поднос на ночной столик. Стерлинг покосился на него, пытаясь разглядеть, что там. — Можешь сесть и попить колы. Я хочу немного успокоить воспаленную кожу.

Даже после этих слов холодная грубая ткань, которую Оуэн прижал к его заднице, показалась ледяной. Стерлинг охнул, по коже побежали мурашки.

— Холодно!

— Знаю. — К счастью, Оуэн не стал тереть, просто позволил ткани впитать жар свежеотшлепанной кожи и повторил действие несколько раз, прежде чем вытереть Стерлинга полотенцем, которое, надо полагать, было очень мягким, но сейчас казалось сделанным из наждачки.

— Теперь крем, — рассеянно произнес Оуэн. И Стерлинг впервые задумался, возбудился ли Оуэн так же, как он. Он очень надеялся на это, может, из сочувствия тот позволит ему подрочить.

Крем в самом деле помог, пальцы Оуэна наносили его быстро и осторожно. Когда он закончил, Стерлинг решил, что, пожалуй, сможет снова надеть брюки… конечно, если не придется их застегивать.

— Оставайся на животе, пока крем не впитается, — сказал Оуэн, — только приподнимись, чтобы попить. А потом расскажи мне, как ты себя чувствуешь, и как это было. Я жду не чего-нибудь вроде «круто» или «классно»; я хочу знать, что для тебя работает, а что нет.

Взяв из рук Оуэна бутылку, Стерлинг сделал с полдюжины жадных глотков, а потом заставил себя остановиться, потому что пить слишком много, когда тебя мучает жажда, никогда не было хорошей идеей. Ледяной напиток успокоил горло и собрался где-то в желудке, холодя все внутри.

— Я чувствую себя хорошо, — сказал он. — Очень расслабленным. Словно я и не знал, что напряжен, пока не почувствовал, что бывает иначе. В этом есть смысл? — Оуэн кивнул, и Стерлинг продолжил: — То есть, понимаете, я все еще возбужден, значит, наверное, не полностью расслаблен. Но думаю, мне понравилось это ощущение, когда мозг словно отключается, и ты чувствуешь только тело и его ощущения, ожидая следующего удара, даже не задумываясь об этом. Как будто тобой завладел инстинкт или что-то вроде того. Когда я потерял счет, я, наверное, ушел слишком далеко. Слишком глубоко в себя.

— Это не всегда плохо, — задумчиво протянул Оуэн. — Даже совсем не плохо. Я очень рассчитываю, если так можно выразиться, на то, что ты покажешь мне, как справляешься. Со временем ты научишься контролировать потерю контроля… знаю, это звучит парадоксально, но ты поймешь, о чем я.

Стерлинг сделал маленький глоток кока-колы. Странная эйфория еще не прошла, но когда Оуэн находился так близко, и его рука — горячая и покрасневшая — лежала на коленях, было просто невозможно забыть о желании кончить. Он хотел, чтобы эта рука — та, что отшлепала его — крепко и безжалостно обхватила его член, до дрожи хотел кончить, хотел, чтобы ягодицы горели от прикосновения к простыням, пока он извивается на них, и к мускусному запаху пота и похоти, стоявшему в комнате, примешивался запах спермы.

— Ты ведь хочешь кончить, не так ли? — шепотом спросил Оуэн. Забрал бутылку из податливой руки Стерлинга и отставил на поднос, а потом надавил мальчику на плечо, заставив лечь на спину — Стерлингу казалось, что он парит в невесомости, словно дрейфует в морской воде. — Попроси моего разрешения, Стерлинг. Заставь почувствовать, как сильно тебе это нужно, как сильно ты этого хочешь. — Он наклонился и поцеловал Стерлинга в приоткрытые губы, крепкий и сладкий, как конфета, поцелуй закончился слишком скоро. — Попроси у меня снисхождения и посмотри, найдется ли оно у меня для тебя, сейчас, должен признаться, его немного. Ты такой соблазнительный, когда терпишь, и твой член, твердый и влажный, ждет, что я лизну его, укушу или, может, пососу… и я это сделаю со временем, когда ты будешь связан и беспомощен, без возможности пошевелиться, проникнуть глубже в мой рот или попросить о б о льшем — без возможности сделать хоть что-то, кроме как позволить мне играть с тобой… но этого не будет еще долго, а ты ведь хочешь сейчас, да? Так скажи мне, Стерлинг, чего ты хочешь?

— Вас, — прошептал Стерлинг, потому что когда вопрос стоял ребром, это была самая простая истина. Сейчас, когда его задница горела, а твердый член прижимался к животу, он, конечно, хотел кончить, особенно после стольких дней ожидания, но если выбирать между прикосновением Оуэна — рукой, губами, языком, неважно — и желанием кончить, он выберет Оуэна. — Хочу, чтобы вы потрогали меня. Если вы разрешите мне кончить, будет еще лучше, но на самом деле мне нужно не это. — Он умоляюще вскинул бедра, чтобы тело говорило за него, но заранее зная, что этого будет недостаточно.

Оуэн хотел, чтобы он умолял.

— Пожалуйста. Прошу, дотроньтесь до меня, Оуэн. Я хотел этого так долго, хотел вас. — Это оказалось труднее, чем он думал, слова будто застревали в горле. Он никогда и никого ни о чем не просил. Он пошел работать за мизерную плату с одним школьным образованием — пусть это была и частная школа, — лишь бы не просить отца платить за обучение в колледже. А это — разрешение кончить — гораздо менее важно, без этого он сможет обойтись гораздо дольше. Стерлинг почувствовал, что на глаза снова наворачиваются слезы, но теперь это были слезы стыда за то, как низко он пал. Если он попросит, а Оуэн все равно скажет «нет»… — Пожалуйста, Оуэн. Мне нужно кончить. Нужно кончить для вас, нужно показать. Я хочу, чтобы вы увидели.

Нет ничего более интимного, чем когда кто-то смотрит, как ты кончаешь, но Стерлинг хотел этого. Хотел, чтобы Оуэн не сводил с него глаз, лаская ладонью его член. Одна только мысль об этом чуть не заставила его сорваться.

— Мне нужно это. Нужно, чтобы вы позволили мне. Нужно… прошу, Оуэн. Пожалуйста.

— Ты так противишься этому, да? — спросил Оуэн все тем же едва слышным шепотом. — Ты не можешь понять, почему тебе это так нужно, знаешь лишь, что нужно. Как воздух, как вода. — Он прижал правую ладонь к груди Стерлинга и медленно скользнул вниз, пока рука не оказалась очень близко от того места, где Стерлинг так хотел ее почувствовать, нужно было сдвинуться всего на дюйм на постели, но он не стал этого делать. — Но ты не позволяешь той части тебя, что хочет воспротивиться мне, победить. И не позволишь. — Ладонь Оуэна обхватила лицо Стерлинга, поглаживая по щеке. — Тогда кончи для меня. Можешь помочь себе руками. Я хочу посмотреть, как ты мастурбируешь; хочу увидеть, как ты кончаешь, прямо здесь, лежа на моей постели.

Получив разрешение, Стерлинг приглушенно всхлипнул, одной рукой сжал член, а другой — яички. Это почти не заняло времени — три неловких движения, и он уже кончил, содрогаясь всем телом, задыхаясь, чувствуя руку Оуэна на подбородке, пока его трясло от разрядки, как тряпичную куклу — и только прикосновение Оуэна еще удерживало его в этой реальности, глаза Оуэна следили за его лицом.

Это был самый сильный оргазм на его памяти; Стерлинг хватал ртом воздух, сердце в груди выстукивало стаккато, а тело растеклось по кровати, совершенно ослабев — он беспомощно хихикнул. Он все еще был возбужден, даже сейчас его член лениво подрагивал.

— Спасибо, — прошептал он, но подумал, что выражение его лица должно компенсировать отсутствие энтузиазма в голосе. Ему хотелось обнять Оуэна и чтобы Оуэн обнял его в ответ, хотелось заснуть на его плече, как на подушке, но он понятия не имел, каков расклад. У него было слишком мало опыта. Он не знал, что можно делать, а что — нельзя.

Оуэн вздохнул — глубоко и шумно — и накрыл ладонью руку Стерлинга, едва сжимая, но даже это прикосновение могло бы снова вернуть Стерлинга в то же состояние, что и до этого — большего бы и не потребовалось. Он слегка раздвинул ноги, не заботясь о том, насколько откровенным выглядит приглашение, Оуэн улыбнулся и разжал руку.

— Пожалуйста.

Он мазнул по животу Стерлинга влажным полотенцем, вытер руки и бросил его обратно на поднос, чуть не опрокинув чашку с водой.

— Сейчас не так уж поздно, но тебе завтра рано утром на лекции; я хочу, чтобы ты выспался. Если я решу, что это — что угодно из того, что мы делаем — влияет на твою учебу, придется прекратить. — Он помешкал, не сводя глаз со Стерлинга, на лице которого, видимо, отразилась обида из-за такого резкого перехода от интимности к холодности. — Тебе кажется, что я пытаюсь отстраниться после близости? Дело не в этом. Просто это продолжение того, чем мы только что занимались, выраженное несколько иначе. Не делай такое лицо. — Оуэн пихнул ногу Стерлинга коленом. — Подвинься.

Стерлинг отодвинулся, давая Оуэну лечь рядом. Он не знал, чего тот хочет — знал только, что ему очень хочется, чтобы Оуэн тоже был обнажен — но Оуэн потянулся к нему, привлек к себе, повернувшись, так что они прижались друг к другу, переплетя руки.

Это было… приятно. Стерлингу было уютно, и возбуждение наконец прошло (какое облегчение!), он вдруг понял, что устал. Однако он не мог позволить себе полностью расслабиться, потому что не хотел заснуть, чтобы через несколько минут его разбудили и отправили домой. Его комната в общаге с белыми стенами и тонким матрасом казалась сейчас такой далекой, эта нравилась ему куда больше.

— Можно я… останусь здесь? На ночь? — спросил он.

— Не уверен, что это хорошая идея, — с сомнением протянул Оуэн. — У тебя в девять лекция, и надо рано встать. Я не могу подвезти тебя до общежития, — сказал он, крепче обнимая Стерлинга за плечи, словно говоря обратное, но через мгновение отстранился. — Это плохая идея, — повторил он.

Просьбы помогли раньше… может, сработают и сейчас.

— Пожалуйста? — попросил Стерлинг. — Я буду хорошо себя вести и встану пораньше, а до общаги доберусь пешком. Это не так уж и далеко. — Вообще-то далековато, но он дойдет. Оно того стоит, если ему выдастся шанс поспать в одной постели с Оуэном.

— Почему ты так этого хочешь? — спросил тот, в его голосе звучало искреннее замешательство. — Мы… мы ведь не встречаемся, ты понимаешь. Ты хотел, чтобы я помог тебе — обучил — и я согласился, но мы едва знаем друг друга. — Он откинул волосы Стерлинга с лица машинальным и властным жестом. — Или ты думаешь, что сможешь уговорить меня на что-то, кроме сна?

Может, они и не встречались, но в глубине души Стерлинг знал, что ему бы этого хотелось. И дело тут не только в обучении… все уже сейчас стало куда серьезнее, и если Оуэну нужно время, чтобы это осознать, что ж, он просто подождет, пока это не произойдет.

Однако он был уверен, что если сказать об этом сейчас, ничего хорошего не выйдет.

— Я сделаю что угодно, — сказал он. — Если вы не хотите… ладно, хорошо, я всегда могу сделать вам минет, или можете кончить на меня, или… что угодно. Или нет. Я все равно хочу остаться. Я чувствую… не знаю, я чувствую себя самим собой. С вами. — Он перехватил взгляд Оуэна, надеясь найти там ответ, которого хотел, но готовясь уйти, если его не последует.

— Мой первый саб, Майкл, обычно спал со мной, — ни с того, ни с чего сказал Оуэн, заставив Стерлинга бороться с очередным приступом зависти. — За столько лет другие тоже спали время от времени, но в основном они все же просто… шли домой, или сессии проходили в другом месте — вроде клуба. — Он пожал плечами. — Оставайся, если хочешь, но не заставляй меня объяснять значение понятия «никакого секса» посреди ночи, пожалуйста.

— Хорошо, — согласился Стерлинг. — Спасибо. Не буду. Лучше без секса спать с вами, чем возвращаться в общагу и без секса спать там в одиночестве. — Он слегка улыбнулся. — Кроме того, я уже знаю, что мой сосед храпит, а вы может и нет.

— А ты может и да, — заметил Оуэн, несильно потянув Стерлинга за прядку волос. — В таком случае, напомни мне показать тебе, где комната для гостей.

Улыбка Стерлинга стала шире, а потом он зевнул. Он так устал — казалось, он готов проспать по меньшей мере сутки.

— Я не храплю, и все парни, с которыми я спал, могут также подтвердить, что я не ворочаюсь во сне. Вам не о чем волноваться.

Оуэн встал, разделся до трусов — осторожно сложив одежду в корзину для грязных вещей, заметил Стерлинг, видимо, Оуэн был из этих помешанных на чистоте психов — и ушел в ванную, но вскоре вернулся в постель.

Стерлинг осторожно придвинулся к нему — он был теплым, и от него очень хорошо пахло — и закрыл глаза, уверенный, что это будет лучший сон в его жизни.

— Спокойной ночи, — сказал он.

— Спокойной ночи, — отозвался Оуэн и погладил его по волосам.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.