Религия

Еще до революции объективные историки, никоим образом не принадлежащие

к атеистам, отмечали, что ко временам Петра русская православная церковь

переживала тяжелый кризис. Это мнение, в свою очередь, было основано на

свидетельствах современников событий, которые писали, что " во всем видится

слабо и неисправно", что единственная в Москве духовная школа пала так, что

" живущие в ней скорбят и всего лишаются, и учиться в ней невозможно, потолки

и печи и иные строения обвалилися". Патриарх же " весь ушел в свои личные

дела, строит свои имения да отбывает пышные церковные церемонии". Верхушка

духовенства стала практически недосягаемой для рядовых священников, " как

двери рая для изгнанных прародителей". Не то что простоватому сельскому

попику, но и иному настоятелю большого монастыря с превеликими усилиями

удавалось дойти даже не до патриарха -- до патриаршего секретаря-дьяка.

Архиерей в провинции заставлял водить себя под руки и шествовал не

иначе, как под звон колоколов. Тех, кто являлся для поставления в

священники, владыка держал на крыльце в любую погоду по несколько часов.

Перевестись из одного прихода в другой можно было только за взятку.

Встречались архиереи, во всеуслышание бранившие прямо в церкви простых

священников, даже бившие их, сажавшие в цепи и в колодки (повторяю, я

цитирую не " антирелигиозные" листки и брошюры, а работы православных

историков царских времен).

Низшее духовенство, третируемое и угнетаемое, порой и не заслуживало

" деликатного" обращения. В огромном большинстве своем оно не только не могло

" наизусть проповедовать догматы и законы Св. Писания", но и едва разумело

грамоте. Многие " проникали" в священники благодаря взятке. Отцы Собора 1667

г. прямо констатировали, что в священники попадают " сельские невежды, из

коих иные и скота пасти не умели".

Доходило до того, что этакие " отцы-пастыри", чтобы быстрее отвязаться

от длинной церковной службы, читали молитвы... в шапку, принесенную

родственником того, кто не мог или не хотел идти в церковь. Дома

" прогульщик" надевал эту шапку на специально выбритую макушку -- и считал,

что отныне на него и без посещения храма снизошла благодать. Попадались

священники, служившие молебны под дубом, а потом раздававшие ветки и желуди,

как освященные -- конечно, не бесплатно.

Небрежное отношение к себе и своему сану отражалось даже в одежде. По

словам современника, "...иной такой пресвитер возложит на ся одежду

златотканую, а на ногах лапти во всякой грязи обваленные, а кафтан нижний

весь гнусен". Еще в XVII в. жаловались на " безместных попов", кучками

сидевших у московских Спасских ворот и на Варварке: "...безчинства чинят

всякие, меж себя бранятся и укоризны чинят скаредные и смехотворные, а иные

меж себя играют и на кулачки бьются". В документах того времени частенько

попадаются даже дела о священниках, которых прихожане " били и увечили", не

пуская в церковь -- конечно, из-за образа жизни " духовных наставников".

Опять-таки современники с нескрываемой горечью пишут, что в монастыри

стали уходить отнюдь не в поисках душевного спасения. Ростовский епископ

Георгий Дашков в письме царю с отчаянием сообщает, что чернецы его епархии

" спились и заворовались". Монахи за плату венчали браки (что им было по

церковному уставу строжайше запрещено), давали деньги в рост. Отмечались

случаи, когда муж, желая избавиться от жены, призывал в дом " неведомого

монаха", и тот насильно постригал женщину в инокини.

Дошло до того, что в Москве, в Успенском соборе, дьяконы из озорства

бросали воском в служащих молебен священников. Митрополит ростовский,

впоследствии канонизированный, Димитрий, с горечью писал: " Окаянное наше

время! И не знаю, кого прежде надобно винить, сеятелей или землю,

священников или сердца человеческие, или тех и других вместе? Иереи

небрегут, а люди заблуждаются, иереи не учат, а люди невежествуют, иереи

слова Божьего не проповедуют, а люди не слушают и слушать не хотят. С обеих

сторон худо: иереи глупы, а люди неразумны... О, окаянные иереи, не радящие

о доме своем! "

Св. Димитрий Ростовский подробно объяснял, что но имел в виду,

обрушиваясь на " окаянных иереев": " Что тебя привело в чин священнический, то

ли, дабы спасти себя и других? Вовсе нет, а чтобы прокормить жену, детей и

домашних... Ты поискал Иисуса не для Иисуса, а для хлеба куса! "

Короче говоря, " церковное образование и просвещение народа

остановилось, церковная благотворительность не существовала, духовенство в

массе своей не стояло выше паствы, а паства опускалась до глубин невежества,

грубости, безнравственности, равнодушия в вопросах веры, суеверного

отношения к ним. Церковь, как носительница нравственных начал в жизни

государства, переставала существовать, не в состоянии поддерживать себя и

свое достоинство".

Причина лежала на поверхности, ее видели уже тогда: деятельность

Никона, приведшая к расколу, "...из русского церковного общества петровских

времен осталось при старых обрядах, следовательно, вне влияния

господствующей церкви, очень большое сравнительно количество людей, и это

были как раз те, которые по складу своего ума и натуры жили деятельной

религиозной жизнью, любили мыслить и спорить на религиозные темы, посещали

храмы, знали круг церковного пения и чтения и твердо держались за церковные

обряды и обычаи, какими они хранились древнерусской церковью, не допуская

самой возможности каких-либо перемен в них... в массе русских людей они были

по-своему передовые люди, охранители благочестия, жившие живой религиозной

мыслью. Этим людям нельзя было приказать с уверенностью в их повиновении

верить так, а не этак, молиться вот так, а не иначе, как это можно было

делать по отношению к безразлично-суеверной массе, утопавшей в полном

невежестве и совершенно не подымавшейся до вопросов личного нравственного

совершенствования во имя религиозных побуждений".

Увы, официальная церковь как раз и имела дело с этой

" безразлично-суеверной массой" (которой, конечно же, гораздо легче

управлять), а на старообрядцев, " передовых людей и охранителей благочестия"

при Петре обрушились массовые репрессии, о которых я подробнее расскажу чуть

позже.

В отношении к религии Петр по своему всегдашнему обыкновению, о чем бы

ни зашла речь, страдал шизофренической раздвоенностью теории и практики,

слов и дел. На словах он показывал себя ревнителем православия -- но

преспокойно принимал в Англии причастие по англиканскому образцу, а в

Германии перед памятником Лютеру произнес хвалебную речь в честь " сего

великого пастыря". Когда случайно произошло какое-то промедление при

пострижении в монахини царицы Евдокии, Петр так рассердился на патриарха

Адриана, что тот, всерьез опасаясь за свою жизнь, свалил вину на

архимандрита и четырех священников -- все пятеро были тут же арестованы и

отправлены в страшный Преображенский приказ. Когда во время стрелецких

казней патриарх по стародавнему обычаю, побуждавшего его молиться за

гонимых, возглавил двинувшийся в Преображенское крестный ход, Петр орал на

главу православной церкви, как капрал на недотепуновобранца...

В то же время продолжал свои потехи " всепьянейший собор". Тот самый,

где были шутовские фигуры " патриархов", " кардиналов", " епископов",

" архимандритов", " попов и дьяконов" -- около 200 человек. " Патриархом"

считался воспитатель Петра, ничтожный пьянчужка Зотов. Доходило до того, что

священников (!) забавы ради заставляли по всем правилам венчать в церквах

шута с вдовой или карлика с карлицей (помнится, кто-то негодовал на

большевиков, впоследствии венчавших священников с кобылами? Корни таятся в

петровских кощунственных забавах...). Публичное святотатство, когда при

шутовском " освящении храма бога Вакха во дворце Лефорта" народ крестили

табачными трубками, связанными в виде креста, ужаснуло даже чуждого

православию иностранца, немцалютеранина Иоганна Корба...

Вот что пишет об этих забавах современный богослов протоиерей Лев

Лебедев: " Это то же двойничество. Петр и его приближенные -- оборотни; в

обычное время они те, кто они есть, в часы потех они как бы надевают

маски... подобные потехи имеют демоническое происхождение. Это подражание

бесам, любящим принимать на себя образы различных людей или животных... люди

очень точно узнали и почувствовали ДУХ петровских нововведений, определив

его как дух АНТИХРИСТОВ" [108].

Нельзя не упомянуть о весьма примечательных слухах, круживших по Москве

после смерти Франца Лефорта, умиравшего жутко, не по-христиански -- он

бранил и гнал от себя пастора, требовал музыки и вина, под развеселую музыку

и испустил последний вздох... Говорили, что еще до смерти Лефорта,

незадолго, ночью, когда Франц пропадал у очередной любовницы, его жена

услышала страшный шум в спальне. Вошедшие слуги никого там не увидели.

Однако шум продолжался, а " на следующий день, ко всеобщему ужасу, все

кресла, столы и скамейки, находившиеся в его спальне, были опрокинуты и

разбросаны по полу, в продолжение же ночи слышались глубокие вздохи"... Эти

разговоры прилежно запечатлел тот же Иоганн Корб. Похоже, за Лефортом ночью

приходили его хозяева... так к то же бесился в ближайшем окружении Петра?

Для поднятия всеобщего уровня нравственности и христианской морали

Петр, как обычно, издал пространный указ. Всем предписывалось регулярно

посещать церкви и исповедоваться -- под угрозой крупного штрафа. Практически

одновременно именным указом было введено нечто невиданное и неслыханное

прежде на Руси: отныне священнику ПРЕДПИСЫВАЛОСЬ под страхом смертной казни

немедленно доносить по начальству о тех, кто на исповеди признавался в

злоумышлениях на жизнь государя и его семьи, прочих государственных

преступлениях, причастности к бунту... Как это повлияло на отношение народа

к духовным пастырям, догадаться легко -- тем более, что на духовенство тем

же указом была возложена обязанность совместно со светской администрацией,

фискалами и сыщиками преследовать уклонявшихся от двойных податей

раскольников...

В 1705 г. Петр провел " генеральную чистку" духовенства, взяв в солдаты

и переведя в " податное сословие" множество дьячков, монастырских слуг,

пономарей, поповичей, их детей и родственников. Запретили строить новые

церкви и монастыри. Архиереи, принимая кафедру, должны были давать

клятвенное обещание, что " ни сами не будут, ни другим не допустят строить

церквей свыше потребы прихожан" (" потреба", естественно, определялась самим

Петром). Были установлены " штаты" священников и монастырских служителей,

сверх которых строго запрещалось рукополагать священников и постригать

монахов. Вообще Петр стремился превратить монастыри в нечто среднее меж

богадельнями и мастерскими. В знаменитом " Духовном регламенте" Петра так и

говорилось: " Весьма монахам праздными быть да не допускают настоятели,

избирая всегда дело некое. А добро бы в монастырях завести художества,

например, дело столярное". Далее Петр... запретил монахам держать в кельях

перья и чернила, писать что бы то ни было*. Отныне выходить за пределы

монастыря монахи и монахини могли лишь на два-три часа, с письменным

разрешением настоятеля, скрепленным его подписью и печатью...

* Очень быстро Петр творчески развил эту мысль, распространив ее на все

население. Появился указ, предписавший выявлять и сдавать начальству всех

тех, " кто запершись пишет..." Формулировалось это так: " о донесении на тех,

кто запершись пишет, кроме учителей церковных, и о наказании тем, кто знал,

кто запершись пишет, и о том не донесли".

Блюститель патриаршего престола, митрополит Стефан Яворский, был

отодвинут на задний план и буквально связан по рукам и ногам повседневной

практикой петровских преобразований. Уже не митрополит решал, кому быть

архимандритом того или иного монастыря, а царь -- а то и приближенные, как

это было с фельдмаршалом Апраксиным и боярином Мусиным-Пушкиным, лично

занимавшимся назначением архиерея в Холмогоры. В ведение того же

Мусина-Пушкина отошли патриаршая типография, сочинение, перевод и издание

книг, даже исправления Библии.

Стефан, конечно, пытался протестовать -- но с величайшей оглядкой.

Практически после каждого смелого поступка вроде проповеди, где клеймились

фискалы, Стефан тут же посылал Петру смиренное письмо, где просился " на

покой" и подписывался " верный подданный, недостойный богомолец, раб у

подножия, смиренный Стефан, пастушок рязанский". Петра такое " официально

разрешенное диссидентство" вполне устраивало -- как двести с лишним лет

спустя брежневские идеологи снисходительно разрешали евтушенкам, аксеновым и

прочим Вознесенским изображать " критиков системы" и " инакомыслящих"...

Не дело мирянина -- судить отцов церкви. Я и не пытаюсь -- но,

поскольку все познается в сравнении, стоит вспомнить других иерархов,

которые и в более опасных обстоятельствах, прямо грозивших им смертью,

находили в себе силы бороться -- когда все, казалось бы, потеряно и любые

усилия бесполезны.

Можно вспомнить о трех священниках -- англичанине, русском и поляке, --

которые впоследствии были причислены к лику святых.

Архиепископ Кентерберийский Фома Бекет в XII в. открыто выступил против

самодурства короля Генриха. И не уступал до тех пор, пока не был убит

королевскими рыцарями.

Патриарх Гермоген не подписал грамоту, в которой московское боярство

объявляло, что " отдает себя на волю" польского короля. Отсутствие его

подписи по нормам того времени дало духовное и правовое основание русским

городам выступить против интервентов. Ярославцы так и писали жителям Казани:

" Ермоген стал за веру и православие и нам всем велел до конца стоять. Ежели

бы он не сделал сего досточудного дела -- погибли бы все". Гермогена

заточили в Чудов монастырь и уморили голодной смертью, но он так и не

сдался.

Когда к осени 1655 года шведы заняли почти всю Жечь Посполитую (что

впоследствии в польской историографии получило название " потопа") и перед

интервентами-иноверцами капитулировали верхушка дворянства и армия,

присягнув шведскому королю, ситуацию переломил скромный приор Ясногорского

монастыря в Ченстохове Августин Кордецкий. Запершись в монастыре с

горсточкой шляхты и монахов, он стал сопротивляться. С чисто военной точки

зрения это предприятие не имело никакого значения -- укрепление было

небольшое, и под его стенами стоял отряд всего в пару тысяч шведов. Однако

духовное значение сражения оказалось неоценимым. Ченстохова -- самая

почитаемая в Польше обитель, где находится икона Богоматери, по преданию,

написанная евангелистом Лукой*. Воззвания, рассылаемые Кордецким, известия о

том, что монастырь держится, устыдили страну -- и вспыхнувшая всенародная

война вымела захватчиков.

* Как и предание о крестившем Русь апостоле Андрее, оно, в общем,

служит косвенным доказательством того, что гипотеза группы Фоменко верна.

Если к исчислению " от рождества Христова" и впрямь приписали лишнюю тысячу

лет, нет ничего удивительного в том, что апостол Андрей посещал Русь, а

апостол Лука написал икону в Польше.

К сожалению, в петровские времена не нашлось подобного пастыря,

рискнувшего бы открыто оказать сопротивление...

Чуть погодя Петр пошел дальше, ликвидировав всякие надежды духовенства

на избрание нового патриарха. Сохранились рассказы о том, как Петр в ответ

на просьбу архиереев дать им патриарха швырнул на стол кортик и рявкнул:

" Вот вам патриарх! " (Более смягченная версия вместо кортика повествует об

" ударе кулаком по столу". И то, и другое как нельзя более похоже на Петра.)

В январе 1721 г. был учрежден святейший синод -- чисто

чиновничье-светское, бюрократическое учреждение, управлявшее отныне

церковными делами. Во главе его встал гражданский чиновник, обер-прокурор --

" око государево", очень скоро превратившийся в полновластного диктатора.

В Сенате к тамошнему обер-прокурору были приставлены фискалы. Равным

образом и к обер-прокурору синода совершенно официально приставили

чиновников со схожими функциями, именовавшихся... инквизиторами, с

" прото-инквизитором" во главе.

Подробно описывать деятельность этого учреждения я не стану -- скажу

лишь, что и его постигла участь всех петровских нововведений. " Исправление

зол церковной жизни" обернулось созданием очередной " командной структуры". В

1857 г. известный русский писатель по церковным вопросам А.Н. Муравьев

говорил: " В наше время обер-прокурор святейшего синода пользуется столь

неограниченной властью, какой не пользовался ни один патриарх: простой

подписью " читал" и " исполнить" он решает самые важные церковные дела".

Церковь превратилась в простое дополнение к бюрократической машине,

этакую шестеренку, катастрофически теряя авторитет в народе. Доходило до

грустных курьезов: при Александре I, высочайшем покровителе всей и всяческой

мистики, министр духовных (!) дел князь Голицын был членом близкой к

" хлыстам" и скопцам секты, известной как " корабль Екатерины Татариновой".

Только Николай 1 разогнал всевозможные " корабли", " кружки", сектантские

колонии и еретические общества.

Во времена Петра Славяно-греко-латинская академия из строго учебного

заведения превратилась в штаб духовной цензуры, боровшейся как с проникавшим

из-за рубежа " иномыслием", так и со староверами. За академией было

закреплено монопольное право на обучение иностранным языкам. Без ее

разрешения всем, под страхом конфискации имущества, запрещалось нанимать и

держать у себя домашних учителей греческого, латинского и польского языков.

Только окончившим академию разрешалось держать у себя дома греческие,

латинские и польские книги любого содержания, рассуждать о вере и вступать в

прения на религиозные темы -- человек, не закончивший академии, не имел

права даже у себя дома, со своими домашними, рассуждать о вере. Академия

вела строгое наблюдение за " иностранными учеными свободных (т.е.

гуманитарных -- А.Б.) наук" и выдавала им разрешение на приезд в Россию. Под

надзор академии отдавались все иноверцы, принявшие православие, всякое

" колебание в вере" наказывалось ссылкой, а за упорство в " прежних

верованиях" полагалось сожжение в деревянном срубе. Кроме того, сожжение на

костре грозило всем, кто держал у себя " чародейные, волшебные, гадательные и

церковью возбраняемые книги", на пиру или где бы то ни было порицал

православную веру, переходил из православия в иную веру, критически

отзывался о мощах, иконах, святых. " Страшным инквизиционным трибуналом"

назвал это заведение историк Соловьев. Все царствование Петра горели костры,

на которых жгли раскольников, вольнодумцев, всех нарушивших вышеприведенные

запреты... Каждый, кто уверяет, будто в России инквизиции никогда не

существовало, -- либо лукавит, либо не знает истории...

Старообрядцев при Петре преследовали жесточайше. С них, в частности,

брали особый двойной налог -- исключительно в целях притеснения. На

приведенном рисунке изображена бляха, свидетельствовавшая, что пошлина за

право ношения бороды уплачена (по ребру идет надпись " Борода лишняя

тягота"). Эту бляху полагалось постоянно носить на груди -- опять-таки в

издевательских целях*. Позже родилось еще одно нововведение -- все

старообрядцы должны были отныне носить на спине желтые лоскуты материи (рис.

1.27).

* Ежегодный налог со старообрядца, не расставшегося с бородой,

составлял 450 руб. в ценах 1913 г. Любители истории могут сами высчитать,

мала или велика эта сумма.

(Делайте со мной что хотите, но я уверен, что именно у Петра нацисты

впоследствии заимствовали идею желтых звезд, которые должны были носить на

груди евреи. Все совпадает -- сама идея, цвет материала. Один из

гитлеровских идеологов, Розенберг, родился на территории Российской империи,

учился в Прибалтике, неплохо изучил историю царствования Петра...)

До сих пор в исторической (сугубо научной и художественной) литературе

описывается, как " фанатичные староверы" занимаются самосожжением. И мало кто

знает, Что в 1691 г. двести самых уважаемых " иноков и учителей"

старообрядчества, собравшись на совет, единогласно осудили практику

самосожжения, и в самом деле встречавшуюся. Было выпущено " отразительное

писание", беспощадно осуждавшее проповедников самосожжения, как одержимых

" неразумным и бесовским наваждением". А посему читателю представляется

самому определить, к то же в таком случае виноват в многочисленных массовых

сожжениях старообрядцев во времена царствования Петра, кто подносил огонь к

избам, где были заперты староверы...

Со старообрядцами рука об руку боролись церковные и светские власти.

Когда игумен Питирим и его подручные не добились ни малейшего успеха в

" обращении" керженских старообрядцев, в Нижний Новгород на помощь им

нагрянул гвардейский капитан Юрий Ижевский, получивший право своей властью

загонять староверских монахов и монахинь в православные монастыри, а

укрывавшихся от уплаты двойных податей отправлять на каторгу. Пославший его

Петр настоятельно рекомендовал " приискивать" за виновными чисто уголовные

вины. Так и писал бравому капитану: " Буде возможно явную вину сыскать, кроме

раскола, таких с наказанием и вырезав ноздри, ссылать на галеры..." Легко

догадаться, что Ржевский без труда " сыскивал" мнимые преступления...

Сохранился его отчет: " Ныне до вашего величества послал раскольников

необратных и замерзелых, они же и указу твоему учинились противны,

положенного окладу платить не хотят, и за то биты кнутом, и вынуты ноздри, и

послано на каторжную работу числом 23 человека... да женского пола 46

человек замерзелых послал в девичьи монастыри -- положенного окладу платить

отреклись, и за то учительницы их биты кнутом 13 человек..."

Немного позже Питирим, чтобы уличить старообрядцев в ереси, пошел на

прямой подлог: по его приказу была изготовлена якобы " старинная" книга, так

называемое " Соборное деяние на еретика Мартына". В ней утверждалось, что еще

в 1147 г. в Киев пришел монах Мартин, армянин по происхождению, стал

проповедовать двуперстие и все прочие заблуждения, свойственные раскольникам

XVII в., однако в 1157 г. собор русских епископов осудил Мартина, назвав

двуперстие " армянским кукишем".

О последующих событиях много писали русские историки, поскольку

старообрядцы (целая группа под водительством дьякона Александра) самым

тщательным образом исследовали " древнюю книгу" и неопровержимо доказали, что

это сочиненная в нынешнем году подделка. Этой истории самой по себе

посвящены отдельные научные труды -- проведенная Александром экспертиза

считается первым в российской истории палеографическим анализом старинной

рукописи, и современные исследователи до сих пор используют практически те

же методы, какими руководствовался дьякон.

Однако Питирим ответил более весомым аргументом -- приказал взять

Александра под стражу (впоследствии дьякона били кнутом и казнили). А

" Соборное деяние" продолжали распространять как ни в чем не бывало... Пытать

Александра и предать его смерти письменно распорядился сам Петр.

То же самое творилось по всей стране. " Всюду проповедничество

предпочитало вместо действия словом вступать в союз с гвардии капитанами,

всюду увещевали людей, заковав их предварительно в кандалы, и всюду

результат был одинаков: кто был послабее, те объявляли, что раскаиваются, а

более сильные почувствовали еще глубже ров, возникший между ними и

господствовавшей церковью".

Другими словами, в результате прямо-таки гестаповской борьбы Петра со

староверами очень большой процент трудолюбивого, искренне верующего

населения был форменным образом поставлен вне закона и подвергся постоянным

преследованиям. В свою очередь, это вело к еще большему ожесточению нравов,

застою в экономике. В свое время подобное наблюдалось во Франции -- изгоняя

гугенотов, страна лишилась множества искусных ремесленников, преуспевших

купцов, интеллектуалов, от чего выиграла Англия, приютившая беглецов (именно

они и помогли претворить в жизнь то, что именуется " английской промышленной

революцией"). Так и в России: трудолюбивые, грамотные старообрядцы

исключались из деятельности на благо страны, вынужденные массами бежать кто

в глухие места, кто в Жечь Посполитую (в нашей историографии совершенно не

изучена весьма интересная тема -- огромный вклад, который внесли староверы в

процветание той же Литвы. В точности как гугеноты в Англии).

И, наконец, одно из самых страшных последствий петровских реформ --

фактический раскол простого народа и " верхнего мира" на две разных нации.

Возникло две нации, две культуры, два мира...

Разумеется, до Петра не было никакой идиллии -- помещики и бояре

угнетали " черный люд" почти столь же тяжко. Но между боярином и его

крестьянином не было пропасти -- оба носили одинаковую одежду, различавшуюся

лишь материалом, оба ходили в одну и ту же церковь, принадлежали к одной

культурно-духовной общности. После петровских преобразований " барин",

городской, образованный и одевался иначе, и лицо у него было " босое", и

родного языка он сплошь и рядом не знал. Сохранились свидетельства

современников, как в 1812 г. простонародье таскало в московскую полицию

" французских шпионов" -- схваченных на улицах дворян, которые изъяснялись

меж собой по-французски. Они были не виноваты -- просто-напросто родного

языка не знали и говорить по-русски даже на самые простейшие темы не могли.

Из этих искорок, понемногу тлевших, и разгорелось на всю Россию в 1917-м

пожарище, слизнувшее помещичьи усадьбы, а заодно и библиотеку Блока -- какие

там, к черту, жидомасоны, всего лишь лопнул нарыв, вздувшийся еще при Петре,

бесповоротно расколовшем нацию...

ИТОГ

Время от времени (к счастью, все реже и реже) иные исследователи в

поисках очередной сенсации начинают вспоминать о " загадке", якобы

сопровождавшей кончину Петра. Слабеющая рука Петра (умирающего то ли от

простуды, то ли от скверно залеченной венерической болезни) нацарапала лишь

два слова " Отдайте все..." -- и бессильно упала. Вот и гадают, вот и ломают

головы -- кому же наш " госмударь всея Руси" собирался оставить страну?

Печальный итог в том и состоит, что сам Петр не мог не понимать:

наследство оставить некому!

Супружница Екатерина глупа, распутна и откровенно спивается. Елизавете

всего шестнадцать. Другой дочери, Анне, семнадцать. Внуку Петру Алексеевичу

десять. Молодые племянницы Анна и Екатерина замужем за иностранными

князьками (первая, впрочем, уже вдова). Племянница Прасковья умом не

блещет...

НАСЛЕДНИКА НЕТ. Чье имя не напиши, он или она неминуемо станут игрушкой

в руках приближенных -- казнокрадов, мотов, озабоченных лишь собственным

преуспеянием. Иллюзий на их счет сам Петр никогда не питал, в глаза говорил,

что прекрасно понимает: после его смерти пустят прахом все наследие...

Не мог Петр этого не понимать. Прекрасно знал. А потому -- нет никакой

загадки. " Завещание", можно ручаться, осталось недописанным не потому, что

холодеющей руке не хватило какой-то минуты. Петр, несомненно, заранее

пытавшийся предугадать ход событий после своей смерти, попросту осознал:

называть чье бы то ни было имя бесполезно. Потому что не будет продолжателя.

И это недописанное завещание, каракули на грифельной доске --

свидетельство полного и окончательного краха, который умирающий Петр, нет

сомнений, успел осознать во всей полноте. Драконы сплошь и рядом умирают

бесславно, не в бою -- в сырой пещере, под писк крыс, уже нагло высунувшихся

из всех углов, уже прикинувших, как будут обдирать чешую, чтобы добраться до

остывающего мясца...