Гори, огонь, гори.

" Была бы кутерьма, а люди найдутся", -- написал как-то М.А. Булгаков со

свойственной классику меткой лапидарностью.

Люди, раскочегарившие пожарище до небес, и в самом деле отыскались

предельно быстро. Обосновавшемуся в Литве Михаилу Молчанову князь Шаховской

прямо предложил выдать себя за чудесно спасшегося от убийц царя Дмитрия, но

Молчанов отказался, не столько в силу высоких душевных качеств и отвращения

ко лжи, сколько из-за осознания того факта, что слишком многие на Москве

знают его в лицо, и толку все равно не будет. Зато именно Молчанов отыскал

где-то в Литве самого загадочного после Лжедмитрия I персонажа Смуты --

человека, именовавшегося Иван Исаевич Болотников.

Я не зря употребил столь осторожный оборот " именовавшегося". Сведения о

Болотникове столь скудны, что его имя вполне могло оказаться вымышленным.

Согласно установившейся версии, Иван Болотников некогда был боевым холопом

князя Телятевского. Для тех, кто подзабыл русскую историю, нелишним будет

прояснить смысл этого термина. Вплоть до Петра I русское войско (если не

считать полков " иноземного строя") комплектовалось из дворян, приезжавших на

службу с несколькими своими людьми. Однако уже в конце XVI в. эта система не

вполне удовлетворяла реалиям, и возник институт " боевых холопов" -- они

запродавались в кабалу исключительно для участия в боевых действиях под

командой своего хозяина, а в случае его смерти получали свободу.

Таким боевым холопом якобы был и Болотников. " Якобы" -- потому что не

удалось отыскать ни одного достоверного документа, подтверждающего либо

опровергающего его " каноническую" биографию. При невыясненных

обстоятельствах Болотников попал в плен к татарам на берегах Черного моря,

несколько лет провел прикованным за ногу гребцом на турецкой галере,

неведомыми путями ухитрился обрести свободу, неведомо как оказался в

Венеции, через Польшу и Литву направился на Русь. Тут на его пути и оказался

Молчанов. По крайней мере, так писали современники...

Болотникову поручили с небольшим отрядом идти на Русь и воевать с

узурпатором Шуйским. Болотников взялся за дело со всей рьяностью. Советские

историки отчегото записали его в народные печальники и крестьянские вожди,

но дело обстояло совсем не так. Набрав войско из всевозможного сброда,

Болотников изложил простую, ясную и, следует признать, чрезвычайно

привлекательную программу: бояр следовало истребить, а все их достояние,

включая жен с дочерьми, забрать себе. Естественно, программа эта была

встречена с небывалым энтузиазмом.

Чуть позже к Болотникову, опровергая позднейшие теории о классовой

борьбе, присоединилось дворянское войско с братьями Ляпуновыми во главе.

Правда, столь нежный альянс продолжался недолго -- когда подступивший к

Москве Болотников стал забрасывать столицу прокламациями, Ляпуновы от него

ушли. О содержании прокламаций дают представление воспоминания патриарха

Гермогена: "...пишут к Москве проклятые свои листы и велят боярским холопам

побивати своих бояр и жен их, и вотчины и поместья им сулят, и шпыням и

безыменникам-ворам велят гостей и всех торговых людей побивати и животы их

грабити, и призывают их, воров, к себе и хотят им давати боярство и

воеводство, и окольничество и дьячество".

Покинутый дворянской конницей, Болотников раздобыл где-то самозванца

Петра -- этот субъект еще при жизни Лжедмитрия I болтался по казачьим землям

и выдавал себя за сына царя Федора Иоанновича (умершего вовсе бездетным).

Однако дела это не поправило -- войска Шуйского осадили в Туле остатки

" воров", под честное слово уговорили сдаться.

Дальше начинаются странности. В Туле повесили лишь одного -- " царевича

Петра". Болотникова и князя Шаховского всего-навсего отправили в ссылку.

Правда, через несколько месяцев ослепленного Болотникова утопили в реке, но

все равно история эта выглядит крайне загадочно.

Как раз из-за того, что Шуйский сдержал данное слово.

Шуйский, держащий честное слово, данное своему врагу, -- картина

небывалая, невозможная, сюрреалистическая. Тем более, когда речь шла о

безродном холопе. И тем не менее, все именно так и обстояло -- прошло

несколько месяцев, прежде чем Шуйский решился убрать Болотникова...

Никаких версий и не выдвигаю -- исключительно оттого, что информация о

тех событиях осталась скуднейшая.

Я просто-напросто чутьем, кожей, шестым чувством чую стоящую за всем

этим нешуточную и мрачную тайну. Вопервых, Болотникова ослепили -- а на Руси

эта мера испокон веков, за редчайшими исключениями, применялась только к

потерпевшим поражение в междоусобной борьбе князьям, на простонародье этакая

сомнительная роскошь не распространялась. Во-вторых, Шуйский был

исключительным подонком, и сдержать честное слово его могли заставить лишь

какие-то чрезвычайные обстоятельства.

В-третьих, немецкий врач Фидлер, посланный Шуйским отравить

Болотникова, отчего-то не польстился на щедрое вознаграждение, а все

Болотникову рассказал. В-четвертых, в войске Болотникова были некие

неизвестные " немцы" в немалом количестве -- после сдачи Тулы всех их загнали

в Сибирь...

Так кто же такой Болотников? Представитель старой " ордынской" династии,

ухитрившийся пересидеть где-то в отдалении от столиц и потому уцелеть? Агент

какой-то из европейских разведок, предположительнее всего -- польской? Что

заставляло дворян в течение определенного времени поддерживать с ним союз, а

князя Шаховского -- оставаться с Болотниковым до самого конца?

Я не знаю. И не берусь строить версии -- их попросту не на чем строить.

Но не в силах отделаться от стойкого впечатления, что с " делом Болотникова"

что-то крайне нечисто и официальная версия отнюдь не объясняет всех

странностей и темных мест... Было что-то еще, из-за скудости дошедших до нас

документов навсегда канувшее в забвение. Где ты, машина времени?

...Россия полыхала. Обнаружился Лжедмитрий номер два -- и взялся за

дело не без размаха. Собранная им армия подошла к Москве и укрепилась в селе

Тушино, за что второй самозванец получил прозвище Тушинский вор.

Скажу сразу: я не разделяю убеждение академика Фоменко, будто

Лжедмитрий II -- чудесно спасшийся Лжедмитрий I. Пример с Мариной Мнишек,

" признавшей" второго самозванца, меня не убеждает -- Фоменко считает, что

это свидетельствует о тождестве первого и второго, я же в цинизме своем

полагаю, что красоткой, желавшей во что бы то ни стало стать русской

царицей, двигали примитивные мотивы личной выгоды. Те же самые, что

заставили допрежь того Василия Шуйского несколько раз менять показания...

Есть к тому же сведения, что некий иезуит тайно обвенчал Марину Мнишек с

Тушинским вором, а это автоматически свидетельствует, что он не имел ничего

общего с Лжедмитрием I, который уже был обвенчан с Мариной в Москве самим

патриархом Игнатием.

Кроме того, сохранилось очень уж много свидетельств, подробно

повествующих, что Лжедмитрий-два был личностью довольно бесцветной и мелкой,

по всем параметрам уступавшей Лжедмитрию I, бесспорно -- яркой

индивидуальности. С этим обращались без всякого почтения, прекрасно зная и

понимая, кто он таков есть, но до поры до времени поддерживая легенду...

Кто был второй Лжедмитрий, так и не выяснено -- меня этот вопрос как-то

не особенно интересует. Гораздо интереснее одна-единственная загадка,

оказавшаяся связанной с Тушинским вором. После его убийства касимовскими

татарами среди вещей " царика" оказались книги на древнееврейском языке. А

это в свое время позволило позднейшим исследователям, стоящим, скажем так,

на разных полюсах, выдвинуть две, в равной степени шизофренические,

гипотезы.

Стойкий большевик, поэт Илья Сельвинский в двадцатые годы,

вдохновившись вышеупомянутыми книгами (которых никто, естественно, тогда не

читал и неизвестно до сих пор, что там было написано), написал пьесу в

стихах, где объявил Лжедмитрия II отважным еврейским юношей, который затеял

весь этот сыр-бор исключительно для того, чтобы вывести своих соплеменников

из России в Палестину, аки Моисей, и создать там свое государство.

Шизофрения, конечно. Дело тут не в национальности Сельвинского -- он

был большевик, а большевики национальности не имеют. Как всякий большевик и

интеллигент, Сельвинский не обременял свою буйну головушку излишними

знаниями...

Во-первых, все враги и злопыхатели, подробно писавшие о втором

Лжедмитрии, нигде ни словечком не обмолвились о его еврейском происхождении.

Во-вторых, Сельвинский понятия не имел, что в России начала XVII столетия

попросту не было евреев. Ни единого. Уводить в Палестину было бы попросту

некого. В-третьих, Палестиной в те времена владели османы, которые вряд ли

позволили кому бы то ни было, евреям ли, туарегам или якутам создавать на

территории своей империи государство. В-четвертых, долгая осада Москвы --

далеко не самый умный путь к исходу евреев и созданию государства в

Палестине.

В-пятых, ни единого еврея в окружении Лжедмитрия II не замечено...

На противоположном полюсе, в стане " истинно русских", лет полсотни

спустя выдвинули не менее идиотскую версию -- по ней Лжедмитрий, как легко

догадаться, был агентом коварных жидомасонов, жаждавших извести Святую Русь.

Эту версию не стоит даже рассматривать по одной простой причине: за

последние два столетия, несмотря на все вопли и " железные" доказательства,

ни единого жидомасона отловить и явить на суд общественности так и не

удалось. Согласно жесткому правилу юриспруденции, без преступника нет

преступления...

(Добавлю кстати, что меня всегда восхищала версия, согласно которой

Пушкин-де изничтожен масонами за то, что раскрыл их тайны. Простая логика

требует признать: коли уж Пушкин раскрыл масонские тайны, их должны были

узнать широкие массы. Однако на вопрос, какие же конкретно тайны раскрыл

Пушкин, обличители масона Дантеса отчего-то смущенно сбиваются на полуслове

и чешут в затылках...)

На мой взгляд, древнееврейские книги в багаже второго Лжедмитрия имеют

столь простое и логичное объяснение, что диву даешься, как оно ускользнуло

от исследователей.

Алхимия, чернокнижье, каббала. Ведовство и волховство. Во всех этих без

исключения дисциплинах самым широким образом использовались древнееврейские

рукописи -- алхимические трактаты, гадательные книги, " колдовские"

манускрипты, лечебники. Подтверждающих это фактов столько, что их не стоит и

перечислять.

Скорее всего, Лжедмитрия II просто-напросто на досуге имел привычку

баловаться алхимией и прочим чернокнижием, отсюда и загадочные книги с

еврейскими письменами. То же, что в случае Нострадамуса, Калиостро и сотен

шарлатанов помельче калибром... Всего и дел. Какие там, к черту, жидомасоны

и опередившие время предшественники отцов-основателей государства Израиль...

Вот тут настало время вспомнить народную поговорку о зеркале, на

которое при известных обстоятельствах не годится пенять... Сам по себе

второй самозванец был личностью жалкой и ничтожной, и в подметки не

годившейся тому, чье имя принял. Однако, каков бы он ни был, русская знать

прямо-таки массово бросилась к нему поцеловать ножку и выпросить милостей...

Лучше всего ситуацию охарактеризовал С.Ф. Платонов: " В Москве,

благодаря Тушину, все сословия дошли до глубокого политического разврата.

Москвичи служили и тому, и другому государю: и царю Василию, и Вору. Они то

ходили в Тушино за разными подачками, чинами и " деревнишками", то

возвращались в Москву и, сохраняя тушинское жалованье, ждали награды от

Шуйского за то, что возвратились, " отстали" от измены. Они открыто торговали

с Тушином, смотрели на него не как на вражий стан, а как на очень удобное

подспорье для служебной карьеры и денежных дел. Так относились к Тушину не

отдельные лица, а массы лиц в московском обществе... оба соперника... своим

совместным существованием влияли растлевающим образом на народ, развращали

его".

Можно добавить, что именно Тушинский вор как раз и посвятил в патриархи

всея Руси Филарета, отца будущего царя... Основной опорой, военной силой

Лжедмитрия II были, конечно, авантюристы из Польши и Литвы (знаменитый

Лисовский, один из воевод Тушинского вора, как раз и бежал из Жечи

Посполитой оттого, что его там собирались повесить), но без " тушинских

перелетов", как прозвали сновавших меж Москвой и Тушино русских, самозванец

ни за что не продержался бы так долго. Мало того, есть печальные для

самолюбия потомков свидетельства: русские сподвижники Вора не только не

мешали чужеземцам грабить и бесчестить церкви, но, наоборот, сами подавали

пример. Сохранились воспоминания очевидца и участника событий, келаря

Троице-Сергиева монастыря Авраамия Палицына. Монах прямо пишет, что даже

" поляки с Литвой" удивлялись, глядя, как русские тушинцы держат в алтарях

своих церквей собак и скотину, а на иконах играют в кости... (Истины ради

нужно упомянуть, что и сам Палицын не без греха. Вскоре, когда зашла речь об

избрании на русский престол польского королевича Владислава, Палицын

присягнул Владиславу и без особого смущения принял то, что гоголевский герой

деликатно именовал " борзыми щенками". Впрочем, так в те чертовски сложные

годы поступали слишком многие, и не нам судить этих людей, сыновей своего

времени...)

Вот тут на сцене появляются те, кого без всякого на то основания

именуют " шведскими интервентами".

" Интервенция" -- это вторжение войск одного государства на территорию

другого. Войска Шведского королевства вторглись на Русь гораздо позднее, в

1615 г., когда на троне уже два года сидел Михаил Романов и со Смутой, в

общем, было покончено. Те, кого назвали " интервентами", на самом деле были

наемниками, нанятыми Шуйским в Швеции, -- примерно пятитысячный отряд из

шведов, французов, немцев, шотландцев и финнов под командой молодого, но

весьма толкового Якуба Делагарди, тридцатилетнего генерала. За помощь в

войне против тушинцев Шуйский обещал, кроме денег, еще и передать Швеции

область Корелу (часть нынешней Карелии) -- однако по своему всегдашнему

обыкновению соврал. Ландскнехты не получили не только Корелы, но и

обещанного жалованья, вдобавок солдаты Шуйского разграбили их обоз...

Корпус Делагарди оказался в " подвешенном" положении. Большую его часть

составляли отнюдь не шведы -- да и чистокровных шведов по ту сторону границы

никто не ждал. Предстояло либо подыхать с голоду, либо грабить.

Нужно добавить, что к тому времени история наемничества насчитывала

несколько столетий. И " неплатежи" случались настолько часто, что наемные

войска успели создать самый настоящий то ли церемониал, то ли ритуал --

узнав, что им не намерены платить, они собирали сходку, без особых проклятий

и жалоб выбирали себе " маршала" и его заместителей, после чего начинали

добывать себе средства к пропитанию грабежом всего, до чего могли

дотянуться.

Даже русские источники отзываются о Делагарди довольно дружелюбно. Судя

по всему, молодой генерал (бывший в приятельских отношениях с молодым

военачальником князем Михаилом Скопиным-Шуйским), как ни странно, близко к

сердцу принимал русские беды. Но вряд ли смог бы втолковать своему воинству,

почему оно обязано умирать не за плату, а за некие идеалы...

Одним словом, корпус Делагарди перешел на " самообеспечение". Захватив

Новгород, принялись грабить во всю ивановскую -- но, повторяю, не для

шведской короны, а исключительно для себя. Время от времени Делагарди,

правда, пытался вести нечто вроде переговоров о возможной кандидатуре

шведского принца на русский престол, но никто, даже он сам, к этому не

относился серьезно. Все за то, что эти телодвижения понадобились Якубу для

того, чтобы не выглядеть откровенным предводителем разбойничьей шайки. Даже

в те времена, собравшись грабить, уже думали об имидже и респектабельности.

Именно художества наемников Делагарди, занятых исключительно заботой о

своем кармане, и назвали впоследствии отчего-то " шведским вторжением"...

(Ходят даже слухи, что именно тогда на Руси как раз и появился

шотландец Лермонт, а вовсе не во времена Михаила, но проверить эту версию я

сейчас не в состоянии.)

Необходимо отметить, что к рождению легенды о " шведских интервентах"

причастны не только русские историки позднего времени, но и современник

событий, король Сигизмунд. Соль в том, что Жечь Посполитая и Швеция

находились тогда в состоянии войны, и при некоторой изобретательности ума

присутствие на территории Московского государства регулярных шведских войск

давало королю формальный повод нарушить мирный договор с Москвой...

Сигизмунд прекрасно знал, что представляет собой " корпус Делагарди", но

притворился, что искренне считает его " шведским регулярным войском".

И началась польская интервенция -- на сей раз настоящая, без всяких

кавычек. Смоленск был осажден войсками гетмана Жулкевского...

Я нисколько не рвусь оправдывать поляков (благо мои предки принадлежат

не к полякам, а как раз к литвинам, тут есть свои тонкости и стародавние

польско-литовские трения, постороннему непонятные). Однако никак не могу

согласиться с тем, что вторжение польских войск в 1609 г. в пределы России в

трудах иных национал-патриотично озабоченных тружеников пера предстает едва

ли не самым черным злодеянием в мировой истории...

Когда речь идет о двух соседствующих державах, существующих бок о бок

не одну сотню лет, лучше всего сразу отказаться от привычки видеть все в

черно-белом цвете. Просто-таки невозможно доискаться, кто и когда нанес

первую зуботычину, послужившую детонатором многовековых испано-французских,

франко-итальянских, англошотландских и германо-французских войн. Проще

признать, что рыльце в пушку у всех заинтересованных сторон.

Именно так и обстоит с русско-польскими отношениями. Никто не спорит:

безусловно, король Сигизмунд поступил, как последний негодяй, вторгшись в

охваченную смутой соседнюю державу. Однако тот, кто согласится с этой

формулировкой, будет вынужден, если хочет сохранить беспристрастность,

применить точно те же слова к великому князю Ивану III. В 1492 г., когда

внезапно умер польский король Казимир, и у поляков хлопот стало выше головы,

войска Ивана неожиданно ударили на соседей и заняли большую территорию с

несколькими городами, присоединив ее к московским владениям. А если

забраться еще дальше, мы, к своему некоторому смущению, обнаружим, что

первое в истории упоминание о русско-польском конфликте гласит, что " русские

напали на поляков и отобрали несколько городов". Причем пишут это русские

летописцы...

Короче, интервенция имела место, но безусловной ошибкой было бы считать

ее самым черным преступлением всех времен и народов -- поскольку наши

собственные предки порой были не лучше...

О героической обороне русскими Смоленска написано много, и я не стану к

ней возвращаться. Наоборот... По моему глубокому убеждению, патриотизм

состоит не в том, чтобы замалчивать наиболее неприглядные страницы

собственной истории, а в том, чтобы на их примере учиться избегать

повторения. Как писал Владимир Маяковский (хотя ссылаться на него не

особенно ныне и модно): " Слава! Слава! Слава героям! Впрочем, им довольно

воздали дани. Теперь поговорим о дряни".

Поговорим о дряни -- о Шуйских, царе Василии и его брате Дмитрии.

Их племянник, двадцатичетырехлетний князь Михаил Скопин-Шуйский, по

справедливости считался лучшим русским полководцем того времени, славным

многими победами над тушинцами. О нем самого высокого мнения был и

поднаторевший в европейских войнах Делагарди, а популярность князя у русских

можно без малейших преувеличений назвать общенародной. Именно этот человек

был как нельзя более кстати, на своем месте, во главе русских войск перед

лицом иностранного вторжения.

Однако удар последовал с неожиданной стороны...

В народе пошли вполне оправданные толки о том, что молодой князь

Михаил, ежели судить по справедливости и заслугам, -- лучший из возможных

преемник царя Василия. Сам Василий к этим слухам относился довольно

равнодушно (поскольку был бездетным), но его брат Дмитрий считал преемником

царя как раз себя -- и потому клеветал Василию на племянника, как только

мог.

23 апреля 1610 г. на пиру у князя Воротынского жена Дмитрия Марья

(кстати, дочь Малюты Скуратова) преподнесла Скопину-Шуйскому почетную чашу.

Уже через несколько минут князь Михаил почувствовал себя плохо, пошла носом

кровь (как у Бориса Годунова!), его увезли домой... С постели он уже не

встал, не помогли ни царские лекари, ни срочно доставленные Делагарди

немецкие врачи. Через две недели молодой князь умер. Толпа москвичей тут же

бросилась разносить дом Дмитрия Шуйского -- и, если бы не прискакали

посланные царем ратники, несомненно, добилась бы своего.

Мало кто из историков сомневается, что князь Михаил был отравлен своими

дядьями. Современники событий другой версии и не хотели принимать. Навыки

Шуйского в обращении с ядами общеизвестны -- подсылал отравителей и к

Лжедмитрию II, и к Болотникову (вполне возможно, что и Годунова отравил он).

Таким образом, братья Шуйские своими руками уничтожили человека, который мог

спасти их династию. Прокопий Ляпунов, человек, без сомнения, осведомленный,

в глаза обвинил всех трех братьев в отравлении князя Михаила -- и ушел к

Лжедмитрию II...

24 июля 1610 г. неподалеку от Можайска, у села Клушино, произошло

сражение, которое, безусловно, должно считаться самой позорной страницей в

летописи русского оружия. Разгром, который потерпели русские войска, можно

сравнить разве что с поражением под Нарвой, однако под Нарвой войско Петра I

состояло главным образом из новобранцев, а под Клушино пришли люди с немалым

боевым опытом...

Историки обеих стран по-разному оценивают противостоявшие друг другу

силы. Некоторые польские источники придерживаются следующей версии: у

поляков -- 6800 конников и 200 пехотинцев, у русских -- 30000 русских и

пятитысячный корпус Делагарди. По русским данным, силы поляков составляли

около двадцати тысяч, русских -- около сорока. Впрочем, и такой расклад

достаточно угнетает: проигрывать унизительно что при двухкратном

превосходстве, что при четырехкратном...

Главное, польскими силами командовал талантливый и опытный полководец,

гетман Станислав Жулкевский, а русскими -- Дмитрий Шуйский, пригодный для

этой цели не более, чем для чтения лекций по алгебре. Едва победа стала

склоняться на сторону гетмана, Дмитрий в панике ускакал от войска -- по

свидетельствам современников, при этом увяз в болоте, потерял сапоги и коня

и прискакал в Москву босой, на крестьянской клячонке. Даже если это и

придумано злопыхателями, полную военную бездарность Дмитрия не оспаривал

никто. Именно в этот момент стране нужен был Михаил Скопин-Шуйский, но он

лежал в земле...

17 июля Шуйского свергли, насильно постригли в монахи, Боярская дума с

князем Мстиславским во главе обратилась к королю Снгизмунду, заявив, что

согласна избрать русским царем королевича Владислава. Среди присягнувших

Владиславу был и Михаил Романов. Ничего странного, если вспомнить, что его

отец Филарет как раз и был уполномочен Земским Собором на то, чтобы добиться

от Сигизмунда согласия на принятие Владиславом русской короны. Даже позже,

когда Михаил был уже венчан на царство, в одной из первых грамот к

Сигизмунду имя Михаила стояло на четырнадцатом месте, после бояр.

Не удивительно, что поляки так долго не признавали Михаила законным

государем...

Наступило время так называемой " семибоярщины".

Правда, во всех сохранившихся официальных грамотах " бояр" не семь, а

шесть: три боярина, Мстиславский, Шереметев и Голицын; окольничий, князь

Мезецкий, и два думных дьяка -- Телепнев и Луговской.

Коли уж мы помним героев, обязаны помнить и предателей. Вот они, все

шестеро, поименно:

Федор Иванович Мстиславский

Василий Васильевич Голицын

Федор Иванович Шереметев

Данило Иванович Мезецкий

Василий Телепнев

Томило Луговской.

Именно эти шестеро от имени всего русского народа ночью впустили в

Москву польские войска. И привели москвичей к торжественной присяге

Владиславу, а потом разослали по всей стране " известительные" грамоты,

требуя, чтобы королевичу присягала вся Русь.

Пожарище разгоралось. Смоленск был занят поляками оттого, что некий

русский предатель Иванко с символическим прозвищем Шваль показал ведущие в

город потайные ходы. (А русский воевода Бутурлин, перед тем как отступить из

города под напором поляков, старательно ограбил лавки смоленских купцов.)

Лжедмитрия II к тому времени уже прикончили касимовские татары, но осталось

его воинство, расколовшееся надвое. Поляки и литовцы, так называемые

" лисовчики" (по имени их предводителя, того самого Александра Лисовского,

что был приговорен в Жечи к повешению), сражались теперь исключительно за

себя. Деваться им было попросту некуда, король Сигизмунд, хоть и не

предпринимал против них прямых военных действий, не препятствовал истреблять

их московским полкам. Казаки, бывшие в подчинении Тушинского вора, убили

Прокопия Ляпунова и, на словах, выступали против поляков, однако о том, как

они " боролись" против Сигизмунда, лучше всего расскажет русский летописец:

" Беспрестанно ездя по городам из подмосковных таборов, казаки грабят,

разбивают и невинную кровь христианскую проливают; боярынь и простых жен и

девиц насилуют, церкви Божьи разоряют, святые иконы обдирают и ругаются над

ними так, что и писать о том страшно. А когда Ивашка Заруцкий* с товарищами

взяли Новодевичий монастырь, они также разорили церковь и ободрали образа, и

таких черниц, как бывшую королеву Ливонскую, дочь Владимира Андреевича, и

Ольгу, дочь царя Бориса, на которых прежде и глядеть не смели, ограбили

донага, а иных бедных черниц грабили и насиловали, а как пошли из монастыря,

то его выжгли. Они считаются христианами, а сами хуже жидов".

* Казачий атаман, ставший любовником Марины Мнишек.

(Кстати, эти строчки не мешало бы перечесть нынешним казакам, которые

пока что вместо реальных дел лишь пыжливо разгуливают по улицам, увешавшись

бутафорскими крестами и при каждом удобном случае не преминут ввернуть, что

их предки, изволите ли видеть, всегда служили России верой и правдой...)

В Москве в плотной осаде сидели поляки (королевича Владислава столица

так и не дождалась, что неудивительно -- ни один нормальный человек на его

месте не приехал бы). На севере " корпус" Делагарди, дочиста ограбив

Новгород, попытался было проделать то же самое со Псковом, однако Псков

отбился -- правда, тут же попал в руки шайки некоего " вора Сидорки",

который, не мудрствуя лукаво, объявил себя чудесно спасшимся от убийц " царем

Дмитрием".

Это был уже третий Лжедмитрий. Чуть позже появился и четвертый -- в

Астрахани, и его признало царем все Нижнее Поволжье.

Таким образом, в России одновременно существовало целых пять

правительств, каждое из них считало себя законным, издавало указы, жаловало

землями, а заодно, понятное дело, карало супротивников. По сравнению с

тогдашней ситуацией известное противостояние президента и парламента в 1993

г. -- детская игра в коняшкн.

Эти пять правительств были следующие:

1. Так называемое Ярославское, состоявшее человек примерно из двадцати

вождей ополчения, которое мы теперь называем несколько проще: " ополчение

Минина и Пожарского".

2. Боярская дума в Москве (" шестибоярщина"), под крылом польского

гетмана Ходкевича.

3. Атаманы Трубецкой и Заруцкий, со своими войсками обосновавшиеся под

Москвой.

4. Лжедмитрий III в Пскове.

5. Лжедмитрий IV в Астрахани.

Речь идет только о тех, кто контролировал достаточно обширные

территории (Делагарди, правда, тоже захватил изрядный кусок русского

северо-востока, но он, по крайней мере, не издавал никаких указов, хотя

грабил, стервец, за троих).

Где-то, словно киплинговская кошка, гулявшая сама по себе, мотался со

своим воинством Александр Лисовский, чье положение было самым безвыходным --

за участие в шляхетском мятеже и прочие художества его приговорили к вечному

изгнанию из пределов Жечи Посполитой, и податься ему было абсолютно некуда.

" Лисовчики", своеобразное солдатское братство, в пору своего расцвета

насчитывали до десяти тысяч конников. Военные историки отмечают железную

внутреннюю дисциплину этой ватаги, ее исключительную отчаянность в бою и

незаменимость при дальних кавалерийских рейдах по тылам противника. Однако,

с другой стороны, по грабежам и мародерству эта теплая компания наверняка

заняла бы первое место в европейском чемпионате, вздумай его кто-нибудь

проводить...

По необъятным просторам Руси великой вольготно шатались еще десятка

полтора самозванцев вовсе уж мелкого пошиба. По меткому замечанию

Иловайского, " самозванство вошло в какую-то моду" (в самом деле, прежде Русь

самозванства практически не знала). Одни называли себя сыновьями Федора

Иоанновича: " царевич Федор", Клементий, Савелий, Ерофей и прочая, и прочая.

Подозреваю, кое-кто из них не мог внятно ответить на вопрос, кого же он

изображает -- " царевич", и все тут...

Некий Лаврентий объявил себя внуком Ивана Грозного, сыном царевича

Ивана. Его коллега по ремеслу Август пошел еще дальше -- не чинясь, выдавал

себя за родного сына самого Ивана Грозного от четвертой супруги Анны

Колтовской. Наглость вышеупомянутого Федора дошла до того, что он явился к

Тушинскому вору и вопросил совершенно в духе Остапа Бендера: " Дядюшка,

узнаешь ли родного племянника? "

Лжедмитрий II, не склонный поощрять конкурентов, " племянника" не

признал и велел тут же укоротить его на голову. А заодно прикончил Лаврентия

с Августом -- после чего остальные " царевичи" обходили Тушино десятой

дорогой...

Кроме того, по лесам и дорогам разгуливали многочисленные ватаги так

называемых " шишей" -- партизанствующих крестьян, которых столь запутанная

жизненная коловерть довела до полного остервенения. Согласно официальной

традиции, они сражались исключительно с " интервентами", однако я позволю

себе в этом усомниться, помня, что творилось в России во времена

" бело-красной" гражданской войны. Вероятнее всего, попадались и отдельные

идеалисты, но большая часть " лесных братьев", ручаться можно, колошматила

все, что движется, не обременяя себя детальными выяснениями... Во всех

прочих странах с " лесными братьями" в периоды неразберихи и внутренних смут

так и обстояло, вряд ли Русь была исключением.

" ЖЕН И ДЕТЕЙ ЗАЛОЖИМ..."

Минина с Пожарским принято рисовать самыми светлыми красками. Образы их

едва ли не иконописны. Вот только реальность, как водится, сплошь и рядом

весьма далека от благостных картин...

Я вовсе не намерен следовать дурацкому обычаю нашей достопамятной

образованщины и " развенчивать" кого-то -- просто хочу напомнить читателю,

что действительность всегда сложнее наших представлений о ней, а в характере

практически любого крупного исторического деятеля, неважно, в нашем

Отечестве или за его пределами, намешано столько противоречивого и

прямо-таки порой отвратительного, что изображать кого-то одной лишь краской

попросту глупо. История -- дочь времени, и все поголовно исторические

персонажи, -- дети своего времени, к которому бесполезно прилаживаться с

чернобелыми очками...

Давно уже получила хождение " романтическая" версия сбора денег на

нижегородское ополчение, по страницам романов кочевал умилительный и

добросердечный Кузьма Минин-Сухорук, со слезами на глазах призывавший всех

присутствующих заложить жен и малых детушек, чтобы раздобыть средства на

снаряжение войска.

Вообще-то, так и было. Закладывали. Только -- не своих...

Минин был человеком безусловно зажиточным -- торговлей скотом в то

время занимались люди отнюдь не бедные, а потому к описываемому времени

приобрел некоторую " крутость", практичность и сильную волю, свойственные

преуспевающим дельцам. Имеются совершенно достоверные сведения о том, к а к

он собирал деньги на войско.

Сначала Минин " пробил" решение, по которому все его приказания

выполнялись беспрекословно (за тем, чтобы это соблюдалось, следили ратники

князя Пожарского). И разослал по Нижнему многочисленных оценщиков. Имущество

каждого было оценено со всем возможным рвением, после чего с жителей в

приказном порядке потребовали отдать пятую часть имущества (а кое от кого --

и треть). Когда собранных денег не хватило, Минин без колебаний " пустил на

торг" наименее зажиточную часть горожан. Их небогатое имущество продавали

целиком, кроме того, отдавали в кабалу и их самих, и их семьи. Холопы, надо

отметить, шли за бесценок, потому что их было довольно много. Именно такими

средствами и были собраны нужные суммы. Нравится это потомкам или нет,

разрушает это иконописный образ или нет, но без подобных крутых мер

нижегородское ополчение вряд ли смогло бы снарядиться в походи изгнать

интервентов. Можно еще вспомнить, что Минин, хотя и говаривал, будто ему

являлись " видения", побуждавшие постоять за землю Русскую и веру

православную, окрестные монастыри обложил столь же суровым налогом.

Увы, бравый Кузьма тогда же, в 1612 г., был изобличен во взяточничестве

и " кривосудии". Речь идет об истории с Толоконцевским монастырем. Монастырь

этот, довольно древний, в свое время получил от Грозного жалованные грамоты

и был полностью самостоятельным. Позже, при Федоре Иоанновиче, игумен

монастыря Калпикет " проворовался и пропил всю монастырскую казну" -- и,

стремясь, должно быть, раздобыть деньжат на опохмелку, за бесценок спустил

все документы богатому соседу, Печерскому монастырю, тут же радостно

завладевшему всем оставшимся достоянием толоконцевцев. С наступлением

Смутного времени толоконцевские монахи пожаловались в Москву, дьяку Ивану

Болотникову (не путать с Иваном Болотниковым-атаманом! -- А.Б.) Однофамилец

" воровского воеводы" прислал комиссию, которая быстро во всем разобралась и

вернула толоконцевцам самостоятельность. Однако стоило комиссии уехать,

печерский архимандрит Феодосии отправился к " местному авторитету" Минину,

сунул ему взятку, и Кузьма вновь присоединил толоконцевские владения к

землям Печерского монастыря.*

* При Михаиле толоконцевцы жаловались ему уже на Минина, но чем

кончилось дело, мне не удалось доискаться.

Как бы там ни было, Минин и Пожарский все же выгнали из Москвы поляков

(среди которых гораздо больше было немецких наемников, кстати, нежели

поляков и литвинов). Правда, это святое дело не обошлось без досадных

инцидентов: когда из города выходили жены и дочери бояр, сидевших в осаде

вместе с поляками, казаки собирались их ограбить и, когда Пожарский принялся

их унимать, всерьез грозили пришибить князя. Как-то обошлось, но казаки в

поисках морального удовлетворения перебили часть пленных, нарушив свое же

честное слово сохранить всем сдавшимся жизнь.

Кстати, именно под давлением казачьей части ополчения -- о чем есть

недвусмысленные упоминания -- и был избран царем Михаил Романов. Не

исключено, что могла бы пройти и другая кандидатура: " выдвигались" многие, в

том числе и Пожарский, сохранились туманные упоминания, что сначала был

все-таки выбран князь Трубецкой, и лишь несколькими днями спустя под

давлением казаков остановились на Михаиле...

Прежде чем перейти к подведению итогов, следует обязательно упомянуть

об одной насквозь мифической фигуре, без всяких на то оснований

произведенной в народные герои...