Терпеть его не могу! 3 страница

Всё-таки, повезло мне с омегой. Я эту тварь, конечно, не больно жалую, но не признать, что красотой и талантами его природа не обделила, даже я не могу…

Бэкхён ёрзает по ящику, сминая в кучу мой пиджак, и сам уже тянет моё запястье в нужную сторону. Поднимаю голову, встречаясь взглядами с моим бесёнком, довольно улыбаюсь и без предупреждения проталкиваю сразу два пальца – омега давится вдохом и валится на спину, вновь. Размеренно, аккуратно, ища нужный угол, я вожу пальцами внутри него. Мягко и нежно, очень, и от предвкушения предстоящего удовольствия, от воспоминаний, какого там, внутри, я не замечаю, как начинаю буквально трахать свою омежку, вжимая свободную ладонь в его бедро. Он пахнет сладко, даже без течки, как помесь ванили и молока, как нечто сахарно-карамельное и до одури притягательное.

Вся выдержка летит к чертям хренячим, когда эта скотинушка соскальзывает с моих пальцев и рывком тянет вверх. Теперь я стою перед ним на трясущихся ногах, с сочащимся смазкой членом и думаю только о том, как продлить это шикарное мгновение. Чужие пальчики чуть приспускают джинсы, проворно проводят по моему стояку, заставляя меня упереться руками в грёбаный ящик и выдыхать Бэкхёну куда-то в шею.

Но окончательно я схожу с ума, когда меня чуть отталкивают, и взлохмаченное нечто опускается со своего насеста передо мной на колени… Бля! Забудьте! Забудьте, что я говорил о его голосе и руках. Всё забудьте! Ибо моя омега мастер минета! Так у меня ещё никто не отсасывал, пошло причмокивая, глядя прямо в глаза и демонстративно слизывая смесь слюны и смазки ловким движением языка.

И крыша хлопает дверью – спасибо, что дождалась, старая перечница – не удосужившись даже поклажу свою собрать, так торопилась, видимо. Потому что после очередной ласки я грубо вздёргиваю Бэкхёна на ящик, стремительно раскатываю по члену презерватив, максимально развожу чужие ноги и вхожу до основания одним резким толчком. Кричит, но не от боли, а от какого-то садистского наслаждения, с силой впиваясь пальцами в мои плечи. Хорошо, так хорошо, что перед глазами плывёт.

Мы теряем счёт времени, наслаждаясь каждым движением, каждым вдохом и поцелуем. Бэкхён прижимается всем телом, обхватив ногами и задавая ритм, а я только слепо подчиняюсь, лишь бы он продолжал, лишь бы моей омежке было хорошо. Это в крови, наверное, думать в первую очередь о его кайфе, а самому получать удовольствие попутно. Бэкки отстраняется, внимательно смотрит в мои глаза, и я готов руку отдать на отсечение – он трезв, вот в этот самый момент, ёрзая на деревянном ящике, шепча моё имя и насаживаясь в ему одном ведомом темпе. Может, мне кажется, но «Чанни» он выдыхает до дрожи волнительно.

А когда цепкие пальчики зарываются в мои волосы и тёплые губы приникают к мокрой от пота коже за ухом, я понимаю что попал. Окончательно. Довлюбился по эти самые уши. И теперь абсолютно точно бесполезно твердить про «терпеть его не могу». Потому что вот именно сейчас, пока он стонет подо мной, я признаю, что проиграл. Что, сколько не ищи, а второй такой омеги я себе не найду. Потому что…

Чёрт! Всего доли секунды, а вся чехарда в моей голове по поводу этого сучонка обретает иной окрас… И осознание бьёт обухом по голове, и я, мечтая хоть как-то сейчас загородиться от волны эмоций, вновь утягиваю нас в омут наслаждения. Целую, со всей жадностью, словно желая выпить его до дна, желая насытиться, но мне мало…

Потому что я люблю. Люблю, черт его побрал, Бен Бэкхена. И пусть он трахает мой мозг и выкобенивается, мне все равно. Это моя омега, и теперь никакие ядерные взрывы меня от него не отдерут. По крайней мере, я буду очень стараться… Очень… И нечего так ржать – да, Пак Чанёль влип по полной программе.

Бэкхен засыпает еще в такси, по-хозяйски закинув на меня свои ноги, обняв одну руку и уткнувшись носом в плечо. Таксисту не приходится спрашивать - от нас разит сексом. И блаженная улыбка Бэкки, сопящего во сне - лучшее тому подтверждение. Как сказочный принц, вытаскиваю свою даму сердца из автомобиля, беру на руки и несу в сторону кампуса. Половина студентов уже вернулась, часть еще отрывается и будет как раз к утру. А на моих часах всего-то 02.47.

Люблю я пинком открывать двери в общаге, особенно среди ночи, особенно, когда До Кенсу - омега и по совместительству сосед по комнате моего чуда - крепко спит. Чем крепче спит, тем ширше мой замах ногой. Шучу, я просто не рассчитал. Не до того было.

Под взглядом сонного, но охеревшего от такого поворота Кенсу, я укладываю Бэкхёна на кровать, раздеваю, кутаю в одеяло и чмокаю в щеку. У До и так то глаза не самого скромного размера, а тут уж совсем грозят выпрыгнуть прочь. Жалко парнишку - я ж гуманист, помните? - так что с самого меня шокирующим, но мной же произнесенным " Присмотри за этим балбесом" я удаляюсь. Как долго омега возвращал свои глаза в исходное положение, мне не ведомо.

В тумане принимаю душ, не помню, как одеваюсь, не помню, как ворочаюсь в постели, поправляя одеяло. Перед глазами только это сучаристое нечто, выгибающееся дугой, размазюкивающее сперму по своему животу и целующее в благодарность за оглушающий оргазм.

Я не сплю до утра: как последний кретин, пялюсь в потолок и, как герой сентиментальной драмы, пускаю слюни, вспоминая блаженное лицо своей омеги. Что, добился своего, тупица? Втрескался по самое не балуйся? Вот разгребайся тебе в своём мозгу, столько привалило, что в пору каталогизацию проводить… А у библиотекаря пусть будет охеренная задница, восхитительно изящные пальчики, кукольное личико и лохматое безобразие на голове. И тогда пусть хоть обкаталогизируется, хоть вообще к чертям спалит там всё.

Да, я терпеть не могу его привередливость и выкобенистость, его стервозность и постоянные психозы, но его, такого искреннего в своих желаниях, такого честного, открытого передо мной – обожаю. Нет, не так. Люблю, и точно знаю, что не сегодня это пришло ко мне. И вот вопрос, кто из нас более выкобенистый, если на протяжении двух с половиной лет я твержу, что его ненавижу, а сам сохну по всему его существу, по каждой клеточке, каждому жесту и слову.

К чёрту всё: люблю и стервозность, и психозы, и избиение меня, такого большого и сильного, обычным учебником по экономической географии. Со всеми плюсами, минусами и закавычками.

Будем знакомы. Меня зовут Пак Чанёль, мою омегу Бен Бэкхён, и мы… И я люблю эту стерву, а он спит без задних ног в своей комнате, и завтрашнее утро либо станет для меня самым очешуенным в моей жизни, либо окончательно и бесповоротно сломает моё и без того подыхающее сердце. Разбираем попкорн, господа, ибо на моих часах уже 07: 15…

В итоге я поднимаюсь с постели в 8.40, так и не сумев поспать. Утро мечты, блять. О том, как старательно кувалды внутри моей головы шарашат по извилинам, я умолчу. Учитывая, что на дворе суббота и податься мне в такую рань некуда, приходится коротать время в библиотеке – в кой-то веке. Когда Крис в одиннадцатом часу набирает мой номер и сообщает о прекрасном утре – ещё бы он на утро с Исином жаловался – дверь библиотеки открывается, впуская Кенсу и Бэкхёна. Сердце в груди начинает предательски ныть, а я бросаю трубку, так и не дослушав друга.

Вот он, стоит прямо передо мной, внимательно глядит пару секунд, а потом пулей вылетает за дверь. К чёрту гору книг – срываюсь вслед за своей омежкой. Посреди пустого коридора он оглядывается и, завидев меня, прибавляет шаг. Догнать его – дело пяти секунд, подхватить и усадить на ближайший подоконник – ещё меньше.

- Далеко бежишь? – отрезаю все пути к отступлению.
- Подальше.
- Надо поговорить.
- О чём?
И меня впервые словно бьёт под дых.
- Ты издеваешься?
- Отвали, а.
Второй, и это больнее. Хочется ударить, но поднять на него руку я не смогу, и раньше не мог, а уж теперь и подавно.

- Бэкки, ты помнишь, что было в клубе?
Омежка толкает меня в грудь, спрыгивая с подоконника, и его чудесное лицо искажает гримаса то ли отвращения, то ли злости… Час от часу не легче.
- О том, что ты воспользовался мной? О том, как оттрахал на улице? Забудешь тут!

Что?! Воспользовался? Я даже вдохнуть не в силах.
- Что ты несёшь? – готов разреветься от обиды, но перед этим поганцем – нет, я не доставлю ему такого удовольствия. – Ты пришёл ко мне сам! Да, я не святой, но пользоваться омегой не буду. Тем более, если это ты.
В ответ он только хмыкает и отворачивается.
- В чем наша проблема, Бэкхён? Твой альфа я, тут уже всем все понятно, кроме тебя. Хотя не так – и тебе это прекрасно известно, с самого начала.
- В том, что я терпеть тебя не могу.

Ах, так?! Сердце разлетается на куски, окончательно и бесповоротно. Хотел меня добить, сучонок? Возрадуйся, тебе это удалось. Но я не буду унижаться сейчас, менять тактику и говорить, как с ума по тебе схожу. Не дождёшься, неблагодарная скотина, поэтому…

- Это взаимно. Только вот почему-то ко мне бежишь чуть что. Найди себе другую альфу и хоть перетрахайся с ним.
- Отлично! Так и сделаю!
- Вперед и с песней. И флаг тебе в руки и барабан на шею. Чтоб тебя этим барабаном в колодец перевесило!
- Да пошел ты...

Бэкхён благоразумно эту фразу не заканчивает стандартным " в задницу". Хотя мог бы и не договаривать. Я альфа, и для меня иных концовок не предвидится. И мне больше всего на свете хочется ему доказать, что круче меня он никого не найдёт.

Мечты сбываются. На этот раз бедолаге приспичило во время занятий в библиотеке. Мы как раз с компанией сидим под окнами, и я жую безвкусный батончик с мюсли, когда порыв ветра приносит этот крышесносящий аромат. Поперхнулся, схватил манатки и, совершенно не подумав, ляпнул Крису: " У меня течка", пришпоривая в сторону крыльца. За спиной многоголосый хохот, среди которого озвучиваются идеи, насколько, должно быть, рад течке такой брутальный альфа как я. Вот паразиты! На всех парах залетаю в просторную залу и, как пьяный, доползаю до своей омеги. Тот с опаской оглядывает претендентов на его руку и филей, и, соотнеся возможные последствия, сам вкладывает свою ладонь в мою руку. Никто не перечит.

Я опять распинаю его на кровати, а он стонет так сладко и целует так жадно, что мне хочется, чтобы течка никогда не кончалась. И, кажется, я начинаю сходить с ума. Особенно утром четвёртого дня, когда просыпаюсь от пинка и визга " Да когда же это закончится?! " и " Скотина ты, Пак Чанёль! ".

Разбитое сердце? О чём вы! Я Пак Чанёль, у меня вообще его нет. Теперь точно. И спасибо тебе, сучонок, теперь я тебя реально терпеть не могу.

Зарекаюсь спасать этого неблагодарного от жаждущих тела. Пусть сам выпутывается - достало. И нечего смотреть на меня такими щенячьими глазками, пробегая мимо... Что? Опять? И точно - следом за верещащим и запыхавшимся Бэкхеном бегут несколько внушительных шкафчиков на ножках. Куда ж вы, ребята, своими антресолями на эту мелкую тумбочку заритесь. Нашли б кого по размеру, а то за такой мелочью и котенок угонится.

Стараюсь сохранить хладнокровное выражение лица, наблюдая, как погоня нагоняет добычу, заталкивает в пустующую аудиторию. Из-за двери звериный рык перемежается с грохотом падающих стульев и криками несогласия. Отымеют тебя, Бэкки, будешь знать. Прохожу мимо, уже почти заворачиваю за угол, но, то ли совесть, то ли крики о помощи заставляют затормозить. Блять...

С ноги открываю дверь, натыкаясь на опешившие взгляды недоконкурентов. Что зенки вылупили? Хозяин игрушки пришел. На парте, еле шевелясь, со спущенными до колен штанами лежит эта сучка, моя сучка. Ага, заигнорил и зарекся. Какая там уже попытка? Ненавижу.

Омежка неверящим взглядом смотрит на меня, пытаясь, видимо, сообразить, я спасать пришел или присоединиться. Вздох облегчения вырывается, когда я по-хозяйски отодвигаю рядом стоящего альфу, успевшего приспустить джинсы и вожделенно смотрящего на раздетую омегу, точнее на одну конкретную его часть.

Натягиваю на дрожащее тельце штаны, стараясь не вдыхать воздух вокруг. Сжимаю челюсть, когда, почувствовав себя в безопасности, Бэкхен начинает ластиться к одевающим его рукам. Вот ведь сука. Ставлю на пол, трясущимися пальцами застегивая ширинку и металлическую пуговичку. Удивительно, но все проходит в полном молчании, ибо охреневшие от моей наглости и вероломства парни до сих пор пытаются поднять с пола собственные челюсти.

Взваливаю ношу себе на плечо и, по возможности вежливо, благодарю соперников за добродушно предоставленный подарок. Тот довольно поддакивает и, по-моему, даже кому-то язык показывает. Бросить его здесь что ли?

Мне больно, когда я затаскиваю его в пустую аудиторию, раскладываю на столе и на автомате вбиваюсь в любимое тело. Но эта скотина, похоже, ничего не замечает, только довольно стонет и царапается. Ему реально плевать. Я мог бы оставить его с теми амбалами, и разницу он бы вряд ли ощутил. Что ж, сегодня я действительно спасаю твою задницу в последний раз, Бэкки.

Хватит успокаивать себя излюбленным «терпеть не могу». Ты не тряпка, Чанёль, помнишь? Вот и возьми себя в руки. Да, я люблю эту скотину, мне положено его любить, ибо «предназначенный судьбой и бла-бла-бла», но с меня хватит. Пора двигаться дальше, собирать себя заново, выкидывать из головы каждое совместное воспоминание и искать постоянные отношения. Хоть какие-нибудь, но не с тобой. Хватило уже.

После первого оргазма омежка притягивает меня к себе, утягивая в пошлый жадный поцелуй. Отлично, последний раз такое себе позволяю. И теперь, Бен Бэкхён, проблемы твоей пятой точки меня больше не волнуют. Пусть насилуют, пусть оприходывают сразу человек по пять – пофиг. Можешь ложиться под Сехуна, можешь в монастырь уйти и принять обет безбрачия.

У меня больше нет омеги. И если я вдруг решу вспомнить о его существовании, трахните меня по голове сковородой. Говорят, у Исина чугунная есть. Вот ей и трахните. Авось совсем мозги отшибёт, и мне удастся забыть эту аппетитную задницу, восхитительно аккуратные хрупкие пальчики и его голос. Желательно насовсем.

Бэкхён всё ещё ластится ко мне, но каково же его удивление, когда я совершаю последний толчок бёдрами, выхожу из него и делаю шаг назад. Он сидит на краю стола, с раздвинутыми ногами, мокрый, дышащий через раз и ошарашенный моим поведением. Приходится собрать всю волю в кулак, чтобы, не обращая внимания на дурманящий запах и его тело, натянуть на себя штаны. Омежка спрыгивает на пол, тянет ко мне руки, хватаясь своими цепкими пальчиками за мою майку.

- Чанни, - так томно и сладко. Хочется вернуться, уволочь его в общагу и затрахать до полуобморочного состояния, но…

Стоп, Пак Чанёль! Развернись, развернись и уйди. Можешь попрощаться, если мозг ещё соображает. Но потом ты должен уйти. Вот прямо сейчас обуздать своё желание, запихнуть член в трусы и выйти за дверь. И никогда, никогда больше не подходить к этой бездушной скотине, если только дело не касается учёбы. Да и по этому поводу не подходи. У тебя Крис с Исином есть, две гениальные головы, как-нибудь с ними все вопросы решишь.

Крыша, которая так часто меня подводит, встань на место. Вот так. Закрепила свои позиции? Вещички по шкафам раскидала, телек включила и села ужинать? Да ты моя умничка! Вот и сиди там, и ни в какие походы больше не собирайся, и главное – не реагируй на Бэн Бэкхёна. Его нет. От слова «совсем».

Он всё ещё смотрит на меня, всё ещё хватается за ткань, пытаясь притянуть к себе. И когда я никак не реагирую, стоя столбом, омежка просто делает шаг навстречу и прижимается всем телом, вставая на цыпочки. Бэкхён тянется за поцелуем, но я отворачиваюсь, только в последний раз нахожу его ладошку, сжимаю эти восхитительные пальчики и, кинув на прощанье «пока», покидаю аудиторию. Бэкки остаётся стоять посреди комнаты, полуобнажённый, возбуждённый и недоудовлетворённый.

Стоит ли говорить, что в спину мне летят проклятья «Чанёль, скотина!», «Эй, ты совсем охерел?!» и «А ну вернись, дылда!»? Нет, вперемешку с иными криками, конечно: отчаянное «Ну, Чанёл-и!», удивлённое «Ты куда?», непонимающее «Ты что, бросаешь меня?» и – моё любимое – «Пак Чанёль, имей совесть!». Имею.

В этот день мне уже не до чего. Оставшиеся свободные часы я трачу на самобичевание, самоуспокоение, саможаление и самоудовлетворение. Да, стоять в душевой кабинке и надрачивать самому себе – не самое подходящее дело для альфы, но это ж я, а у меня вообще в последнее время всё наперекосяк.

На дворе май, впереди экзамены, и мне надо собрать свои мозги в кучу и сосредоточиться на учёбе. Вот на этом и буду пока выезжать. Поэтому на следующее утро Исин с округлившимися глазами смотрит на меня на пороге их комнаты и вслушивается в совсем от меня неожиданное «Поможешь с зачётом?». Никто мне, естественно, не помогает. Эти двое тяжело вздыхают, Крис, понимая, что утро спокойным уже не будет и на развлечения со своей парой можно не рассчитывать, идёт одеваться, а потом они усаживают меня на кровать и начинают допрос с пристрастием.

В ходе беседы выясняется, что «Давно пора», «Хватит унижаться перед этим козлом», «Мы найдём тебе охеренного парня» и что у Исина есть-таки чугунная сковородка. А днём я узнаю, что Бэкхён на парах не появится, ибо занят удовлетворением собственных потребностей. Не хочу знать, с кем, но толпа приносит имя какого-то парня, мне неизвестного. Значит, не долго страдала эта задница от одиночества.

Ну, что я могу сказать? Меня зовут Пак Чанёль, я начинаю жизнь с нового листа, а ещё я конченный неудачник. Потому что пара по экономической географии не описать как интересна, а мою омегу опять трахает какое-то бесчувственное чмо. Можете кинуть в меня помидоркой, хоть пожру перед тем, как сдохнуть от радости. И ещё киньте в меня баян – помирать, так с музыкой.

Крис сидит на ступенях крыльца, укрыв пледом устроившегося под боком Исина. Омега довольно урчит во сне, отзываясь на ненавязчивые прикосновения старшего к волосам. Идиллия, мать её.

Я практически живу дома у Криса, пока предки этого счастливчика свалили на какой-то там супер-пупер-мега-охерительно-красивый-кучубаблазагребущий курорт. После сдачи летней сессии – не без помощи этой парочки, скучковавшей мои мозги, кстати – только и делаю, что наблюдаю за их житьём-бытьём в компании Сехуна, Чунмёна и Чонина. К слову, последние пережили уже две течки с момента встречи. Именно пережили, ибо Чунмён и скромный, и стеснительный, и неистово берегущий свою невинность для какого-то особого случая, а Чонин вдруг терпеливый и заботливый – да, он сам от сего факта офигевает и тихо дрочит на свою омегу в красный день календаря.

Теперь в моём распоряжении отличный цветастый диван, телевизор и игровая приставка. А на попечении Криса находится холодильник – его он от нас с Чонином охраняет - и Исин, которого родители с чистой совестью давно отдали старшему со всеми прилагающимися вещами. Так и живём всё лето под одной крышей.

И есть во всём этом один плюс – жирный и самый значительный – никаких Бэкхёнов, всё лето. В последний раз моя недополовинка попала в поле моего зрения во время сессии. Помялась у доски с объявлениями, ругнулась в мою сторону раз несколько, пнула по щиколотке и скрылась в неизвестном направлении с бурчащим «Вот козёл!». Думаете, я переживал? Не угадали. Я был кабзец как зол, крушил и ломал, матюкался на разные лады и даже песню себе сочинил для поддержания морального духа. Было там что-то «А ты, скотина, меня не любишь», потом был припев «Натяну тебе жопу на глаз», и в финальных аккордах звучало тягучее «А поооезд ушёёёл…». Да, не стоило так напиваться. Бросаю теперь. Ага, конечно, по доброй воле… Криса и его «сладенького» Исина! Проповедники хреновы. Морализуют, воспитывают – аж за рожу свою стыдно.

Не скажу, что они святые трезвенники, да и сношаются эти кролики сутки напролёт у меня под боком, но я тут вроде как за них счастлив, а о своём одиноком уделе стараюсь не вспоминать. А что толку? Теребить надо кое-что длинное и твёрдое, а сердечные раны желательно замазюкивать шпатлёвкой, заливать в бетон и сверху заматывать скотчем, слоя так в три, чтоб точно не размоталось. Обидчика одевать в цементные сапоги и скидывать за борт новоотстроенной «Лузитании» в районе Бермудского треугольника, для подстраховки.

Но вот в чём беда – не хватит мне сил закатать эту скотину в цемент и скинуть на дно океана. Уж больно дорога мне его задница, и передница, и пальцы эти длинные, и даже носопырка с ушами. Чёрт, пора лечиться.

И спасибо тебе крыша, что всё это время преданно удерживала меня у телевизора, не давала опускаться на самое дно жизни и пускаться во все тяжкие. Трахаться мне, конечно, хочется, но боюсь, что имея любое податливое тельце, буду видеть мою сладкую омежку. Сучаристую, вредную, посылающую, и так не вовремя к концу лета объявившуюся…

Этот день врезался в память надолго – тот знаменательный четверг, когда Чунмёну стало невмоготу, Чонин чуть из ума не выжил от счастья, а толпа на вечеринке Криса на всю улицу орала долгожданное «Ура! Выпьем за Чунмёна и Чонина, который его сейчас наконец-то трахнет!».

Да, дело было во время незапланированной пьянки. В тот вечер вообще много чего произошло, но обо всём по порядку…

Ничто не предвещало беды, когда на пороге объявился полный состав нашей баскетбольной команды. И мы наивно ничего не заподозрили, когда за спинами этой оравы подозрительно звякнули пара бутылок с пойлом. Нет, я то заподозрил, но мне этот звон – как божественный колокольчик.

Крис немного охренел – выпавшая челюсть капитана не в счёт, он вообще очень сдержанный – но гостеприимство проявил. А Исин, я вам скажу, святой - я бы эту ораву кормить не стал и о голодных их желудках не беспокоился, а этот… Он у Криса, конечно, умница и хозяюшка, но у меня глаза из орбит повылезали, когда омежка понесся на кухню рыться в уже значительно опустошённом нами холодильнике. Окончательно мои глазные яблоки поползли по ковру, когда это чудо в фартуке умудрилось из пакета муки, нескольких яиц и остатков нарезки сварганить нечто весьма вкусное и съедобное. На всех не хватает, но о кулинарных способностях Исина у нас и так уже легенды ходят, заставляя омежку краснеть, Криса гордиться – ещё б он не гордился, засранец, - а остальных завидовать. Да у нас от одной мысли о его пирожках и жаренной курочке слюни по подбородку текут.

И всё бы закончилось весьма мирно, если б не то самое звенькавшее пойло. Размах непредвиденной катастрофы дошёл до Криса, когда спустя минут сорок на крыльце объявились ещё человек так тридцать, усердно доказывающих, что они «вдруг» были оповещены о проходящей тут вечеринке по поводу окончания лета, начала нового учебного года и вообще всеобщей вселенской любви.

Выпивка льется рекой, и я почти счастлив, впервые с того злополучного вечера в клубе. И если не счастлив, то, по крайней мере, стабильно спокоен, а это уже не мало. Эфемерное спокойствие рушится на мелкие кусочки с появлением знакомого запаха. Стоит ли говорить, что мои нервы играют реквием по самим себе, и каждый аккорд бездушно тренькает в голове?

Швырните в меня помидор. Можно, правда. Я, помнится, говорил, что тот ещё неудачник, так вот – реалии жизни таковы, что я готов самолично размазать по своей макушке с десяток тухлых яиц. Я не романтик, и не чувствительная альфо-тряпка – ну я и врун! – но любовь это вам не мешок картошки – в один присест не разгребёшь.

Честно говорю, я не хотел вообще к нему приближаться, даже простое " привет" казалось мне совершенно излишним. Но Бэкхен все решил сам. Я совсем не понимаю, к чему ему это соблюдение формальностей, но от задорного - да, вы не ослышались - приветствия и похлопывания по руке мне уже не спастись.

- Привет, Чанни, - он протягивает мне банку пива, которую я, пребывая в лёгком ступоре, вскрываю чётким движением руки, и потом – вот так поворот! – забирает её обратно!
- Вечер добрый, - выдыхаю я, наблюдая, как эта наглая рожа делает глоток. Вот нахал! Я ему что, открывашка? Других идиотов не нашёл?!
- Как дела твои? – невзначай интересуется Бэкки, и так он это делает, что у меня сердце ухает в пятки и, похоже, пробивает путь в подвал. А потом он мне улыбается. Словно не обвинял в изнасиловании, не посылал в дальние дали и вообще вёл себя тихо, мирно, прилично. А такие заскоки могут означать только одно…
- Бэкхён, ты много выпил? – спрашиваю я, хватая за локоть и усаживая на близстоящее кресло.
- Ик… Чуть-чуть… - хлопает глазками моя ненавистная прелесть и делает очередной глоток.
- Хватит с тебя на сегодня, - мне еле удаётся вытащить ледяную банку из его цепких пальцев.
- Чанёль, а чего ты так переживаешь?
- Переживать? За тебя? Не обольщайся.
- Жаль… - разочарованно выдыхает омежка, сжимая собственные коленки. – А я то думал, ты меня сбережёшь… как всегда… И ты сегодня красивый. Странно.
Я не успеваю сообразить, как он поднимается с места и скрывается в толпе. Остаётся стоять с упавшей челюстью, колотящимся под ребрами сердцем и желанием что-нибудь сломать, прямо сейчас.

Хотя дальнейшее развитие событий заставляет меня отложить крушение дома на второй план, да и ход наших гуляний меняет необратимо.

Я упоминал про Чунмёна, лунные циклы и общие тосты за их потрахульки? Тем, кто не помнит, напомню, что упоминал. Всем было, чем заняться, и на них мало кто обращал внимания, пока эта парочка малахольная не выползла из какого-то угла. Вернее, выполз Чонин, выполз на импровизированный танцпол, организованный в центре гостиной путём вынесения мебели в дальние комнаты. Чунмёна, думается, никто не спрашивал, хочет он туда или ему и в уголке отлично сидится. Но нет, это ж Чонин, и это «танцпол», и у него есть омега, для которой надо быть самым красивым, сексуальным и охереть каким крутым. Выпендрёжник недоделанный.

Они танцуют, медленно двигаясь в такт музыке, потираясь друг о друга. И алеющие щеки Чунмена как прямое доказательство того, что прикосновения пальцев альфы под майкой невыносимо обжигающи. А через десять минут половина самцов готова взвыть от дурманящего запаха течной омеги, и Чонин уже сверкает своей ширинкой. Для него самого становятся полной неожиданностью и этот интимный поворот в кольце его рук, и бесстыжий шепот на ухо, и ладони Чунмена, тянущего в танце за пряжку ремня.

А омежка именно танцует, каждым движением соблазняя, сводя с ума своего избранника. Чонин, кажется, сам до конца не верит своему счастью, стоит столбом посреди комнаты и тупо пялится на осоловелые глазки своего скромника. Да всем бы таких монахов! Вон ребята на диване уже слюну в кулак собирают - так умело и развратно Чунмен крутит задницей и бегает пальчиками по своему телу.

В итоге я не выдерживаю: хватаю обоих за руки и со словами " Успеете ещё поразвлекаться на публику" утаскиваю в их комнату на втором этаже, плотно закрыв дверь и предварительно побрызгав у порога каким-то вонючим освежителем. А то за ними шлейф по всему дому - парфюмерный дом, мать его.

Крис с Исином тем временем провожают добровольно и стремительно улепетывающих гостей - находиться в одном доме с текущей омегой даже для опытного и сдержанного альфы занятие не самое приятное. А мне остаётся только напиться и самому себе посочувствовать: Крис будет отрываться на Исине, Сехун пьян настолько, что ему посторонние потрахушки в доме побоку, а эти двое будут кричать, стонать и бить всё вокруг, пока вдоволь не насладятся друг другом, впервые... Чёрт!

Только вот у меня в штанах тесно, и не от запаха Чунмёна, а от того лёгкого шлейфа, что остался на пороге после ухода одного странного и немного не адекватного в своих действиях гостя. Взбередившего мою душу, вывернувшего наизнанку внутренности и натоптавшего в процессе очередного побега.

- Совсем херово? - интересуется Крис, натыкаясь на меня на кухне часу эдак в третьем ночи.
- Не то чтобы... Да.
- Верю, - он что-то усердно ищет в холодильнике. Догадываюсь, что этим " что-то" может быть кусок ветчины... Но вот досада, оголодавший капитан его там не найдет. А что? Я не виноват – эта ветчина сама на меня посмотрела, когда я за выпивкой полез.
- Бля, я вышвырну вас из своего дома. Мне все лето достаются одни огрызки.
- А что-то пропало?
- Ага, совесть твоя, Чанни.
- Ну... Было вкусно.
- Мне полегчало.
В итоге Крису достается кружка чая, пара конфет и остатки песочного печенья.
- Рассказывай, - устраивается напротив и вгрызается в засохший грильяж в шоколаде. Еще мы с Чонином такую дрянь не жрали! Хотя...
- А что рассказывать?
- Ребята написали, что на обратном пути отловили и доставили домой слегка захмелевшего Бэкхена. Так что...
- Поздоровался, попросил открыть банку пива и впервые заметил, что я ничего.
- О, да он был в дупель пьян!
- Ха-ха-ха!
- Не ори - Исина разбудишь. И что мы делаем со всем этим?
- Мы?
- Ну не сам же ты себя из этого дерьма вытаскивать собрался?
Я смотрю на него пару секунд, а потом пускаю скупую мужскую слезу.
- Черт возьми, я тебя обожаю.
- Кто там кого обожает? - раздается сонное за спиной.
- Исин, ты чего не спишь?

Крис уже забыл, что вообще с кем-то разговаривал. Все внимание сосредоточено на омежке: усадить на стул, чмокнуть в щеку, похлопотать над чаем, чмокнуть в макушку, всунуть в руку конфету и чмокнуть куда-то в нос.

Остановите Землю, я сойду. Это самое милое из всего, что я видел. А я видел спящего и сопящего Бэкки. Ан нет, поправочка - моя омежка на первом месте.

- Так о чем разговариваете? - интересуется Исин.
- Да все о том же, - отвечает Крис, садясь и придвигая к себе стул младшего.
- О том же, это о чем?
- О том, что я лох, - констатирую я.
- Печально, - вздыхает омежка.
- Надо этого засранца вытаскивать, - Крис обнимает Исина за плечи и подает очередную конфетку. Хорошо, что прям тут на столе не заваливает, а то этот может.
- Чанни, что там с ним? - омега заботливо чешет Криса за ушком.
- Ничего хорошего.
- И?
- Ты от меня сейчас какого ответа ждешь?
- Я жду, что ты причешешься, приведешь себя в порядок и отставишь бутылку. А потом возьмешь себя в руки и перестанешь страдать от неразделенной любви.
- Да вообще не повод, что ты! То есть, если тебя сейчас Крис пошлет...
Исин ошарашенно распахивает глаза и, заикаясь, еле выдыхает " Ч-что? ".
Крис и сам смотрит на свою омежку, а когда тот к нему поворачивается и трясущимся голосом произносит " Да я умру", обнимает того крепко-крепко.