З. Фрейд. Влечения и их судьба

Нам часто приходилось слышать, что наука долж­на строиться на основании ясных и точно определенных исходных положений. В действительности никакая, даже самая точная, наука не начинает с таких определений. Настоящее начало научной дея­тельности состоит в описании явлений, которые впос­ледствии группируются, приводятся в порядок и во взаимную связь. Но уже при описании нельзя избе­жать того, чтобы не прибегнуть при обработке ма­териала к помощи некоторых отвлеченных идей, ко­торые берутся из каких-либо иных источников, на­ходящихся, несомненно, вне нового опыта. Еще необ­ходимее такие идеи, из которых впоследствии раз­виваются основные понятия науки, при дальнейшей обработке материала. Сначала они поневоле должны оставаться в известной мере неопределенными; о яс­ном и точном ограничении их содержания не может быть и речи. Пока они находятся в таком состоянии, смысл их определяется постоянной ссылкой на ма­териал опыта, на основании которого они как будто бы создаются, между тем как на самом деле материал этот им подчиняется. Строго говоря, они имеют ха­рактер условности, при этом, однако, главная суть заключается в том, что они не выбираются произ­вольно, а решающее значение при выборе имеет их отношение к эмпирическому материалу, которое предполагается еще раньше, чем его можно точно узнать и доказать. Лишь после того как основательно об­следована вся область изучаемых явлений, является возможность точно определить ее основные научные понятия и последовательно так изменять их, чтобы можно было применять их в большом объеме и освободить их вполне от противоречий. Тогда ока­жется своевременной формулировка их в точных определениях. Но прогресс познания не терпит и закоренелости формальных определений. Как пока­зывает блестящий пример физики, и сформулированные в точных определениях основные понятия под­вержены постоянному изменению своего содержания.

Таким условным основным понятием, пока еще довольно туманным, но в психологии незаменимым, является влечение (Trieb). Попробуем с различ­ных точек зрения определить его содержание.

Сначала со стороны физиологии. Она дала нам понятие о раздражении (Reiz) и о рефлекторной схеме, по которой внешнее раздражение, действующее на живую ткань (или нервное вещество), посредством движения переводится наружу. Это движение целесо­образно, так как избавляет раздражаемое вещество от действия раздражителя, удаляет это вещество из среды влияния раздражения.

Как же относится «влечение» к «раздраже­нию»? Ничто не мешает нам подвести понятие о влечении под понятие раздражений: влечение есть раздражение для психического. Но с самого начала мы не станем отождествлять влечение и психическое раз­дражение. Несомненно, что для психического имеются еще и другие раздражения, кроме раздражений вле­чений, такие раздражения, которые имеют гораздо больше сходства с физиологическими. Если, например, на глаз попадает яркий свет, то это не будет раздра­жением характера влечения; но таковым будет сухость слизистой оболочки глотки или раздражение кислотой слизистой оболочки желудка.

Итак, у нас имеются фактические данные отличать раздражения влечений от раздражений иного рода (физиологических), влияющих на психику. Во-пер­вых, раздражение влечения исходит не из внешнего мира, а изнутри организма. Поэтому оно и влияет иначе на психику и для устранения своего требует иных действий. Далее: все существенное для харак­теристики раздражения заключается в положении, что оно действует как единичный толчок; в таком случае оно может быть устранено единичным целесообразным движением, типичным примером которого является бегство от источника раздражения. Разумеется, такие толчки могут повторяться и суммироваться, но это ничего не меняет в нашем представлении о процессе и об условиях устранения раздражения. Влечение же, напротив, никогда не производит действия мгновен­ного толчка, а всегда постоянной силы. Так как оно действует не извне, а изнутри организма, то против него не в силах помочь никакое бегство. Раз­дражение влечения лучше называть «потребнос­тью», а то, что удовлетворяет этой потребности, «удовлетворением». Оно может быть достигнуто только целесообразным (адекватным) изменением ис­точника внутреннего раздражения.

Вообразим себя в положении почти совершенно бес­помощного, не ориентирующегося в мире живого суще­ства, воспринимающего раздражения при помощи нервной системы. Это существо скоро окажется в таком положении, что должно будет начать различать воспри­нимаемые им раздражения и ориентироваться в них. С одной стороны, оно будет воспринимать раздраже­ния, от которых сможет избавиться посредством мус­кульного действия (бегства), и эти раздражения оно будет относить к внешнему миру; а с другой стороны, оно будет испытывать и такие раздражения, по отноше­нию к которым такое действие окажется бесполезным, которые, несмотря на это действие, сохраняют свой ха­рактер непрерывного напряжения; эти раздражения яв­ляются признаком внутренней жизни, доказательством потребностей влечения. Воспринимающее вещество жи­вого существа сможет, в зависимости от действитель­ности своей мускульной деятельности, различать «внешнее» и «внутреннее».

Итак, мы сначала открываем сущность влечения в его главных признаках, в происхождении из источника раздражения внутри организма, в проявлении в виде постоянной силы, и отсюда выводим один из его даль­нейших признаков, состоящий в том, что бегством не­возможно избавиться от его действия. При этом изыс­кании наше внимание должно было быть обращено на одно обстоятельство, заставляющее нас еще кое в чем признаться. Мы не только привносим в материал наше­го опыта известные условности в виде основных поло­жений, но пользуемся также некоторыми сложными предположениями, чтобы руководствоваться ими при научной обработке мира психологических явлений. На самое важное из этих предположений мы уже ука­зали, остается только особо подчеркнуть его. По при­роде своей оно относится к области биологии, пользу­ется понятием тенденции (или же целесообразности) и гласит: нервная система представляет из себя аппарат, на который возложена функция устранять доходящие до нее раздражения, низводить их по возможности до самого низкого уровня, или же, если бы это только ока­залось возможным, этот аппарат стремится к тому, что­бы вообще избегать каких-либо раздражений. Пусть нас пока не смущает неопределенность этой идеи, и припишем нервной системе назначение следующее: справляться с раздражениями. Тогда мы за­мечаем, насколько введение влечений усложняет про­стую физиологическую рефлексорную схему. Внешние раздражения выдвигают задачу избавиться от них, а это совершается посредством мускульных движений, из которых одно в конце концов достигает цели и, как целесообразное, становится наследственным предрас­положением. Возникающие внутри организма раздра­жения влечений не могут быть устранены при помощи такого механизма. Они предъявляют к нервной системе гораздо более высокие требования, побуждают ее к сложным последовательным действиям, настолько из­меняющим внешний мир, что он делает возможным удовлетворение внутренних источников раздражения; но, главным образом, они заставляют нервную систему отказаться от своей идеальной цели — устранения вся­ких раздражений, так как неизбежно поддерживают беспрерывный приток. Мы имеем поэтому основание заключить, что именно они, влечения, а не внешние раздражения, являются настоящим двигателем про­гресса, который довел до современной высоты развития столь бесконечно работоспособную нервную систему. Разумеется, ничто не мешает полагать, что сами влече­ния, по крайней мере отчасти, представляют из себя осадки влияния внешних раздражений, которые в ходе филогенетического развития вызвали изменения в жи­вом веществе.

Если мы, далее, находим, что и деятельность са­мых высоких по своему развитию душевных аппара­тов также подчиняется принципу наслаждения (Lustprinzip), т. е. автоматически регулируется ощущениями наслаждения (Lust) и неудовольствия, неприятности (Unlust), то мы с трудом сможем отка­заться от дальнейшего предположения, что эти ощущения отражают именно тот способ, посредством которого происходит преодоление раздражения. Это нужно по­нимать, несомненно, в том смысле, что неприятные ощущения связаны с повышением раздражения, а при­ятные ощущения наслаждения — с понижением его. Но мы не должны забывать, что это предположение содержит очень большую неопределенность до тех пор, пока нам не удастся постичь, какого рода взаимоот­ношения существуют между приятным-неприятным (Lust-Unlust) и колебаниями в величине действующего на душевную жизнь раздражения. Несомненно, что тут возможны очень разнообразные и далеко не простые отношения.

Если мы начнем с биологической точки зрения рас­сматривать душевную жизнь, то «влечение» пока­жется нам понятием, стоящим на границе между душев­ным и соматическим, психическим представителем раз­дражений, исходящих из внутренностей тела и прони­кающих в душу, мерилом работы, которая требуется от психики вследствие ее связи с физическим.

Далее мы можем обсудить некоторые термины, употребляемые по отношению к понятию влечения, как-то: импульсивное напряжение, цель, объект, ис­точник влечения.

Под напряжением (Drang) влечения пони­мают его двигательный момент, сумму силы или ме­рило требуемой работы, которую он олицетворяет. Признак импульсивного напряжения составляет общую особенность всех влечений, самую сущность их. Вле­чение представляет из себя известную долю активно­сти; если, не совсем точно выражаясь, говорят о пас­сивных влечениях, то под этим можно понимать только влечения с пассивной целью.

Целью влечения всегда является удовлетворение, которое может быть достигнуто только посредством устранения состояния раздражения в источнике влечения. Но если даже эта конечная цель и остается неизменной для всякого влечения, то все же к одной и той же конечной цели могут вести различные пути, так что у какого-нибудь влечения могут явиться раз­нообразные и более близкие промежуточные цели, которые могут комбинироваться друг с другом или заменять друг друга. Опыт позволяет нам говорить о влечениях с задержкой в достижении цели (Zielgehemmte) при таких процессах, при которых допускается известная часть удовлетворения влечения, а затем наступает задержка или отклонение от цели. Можно допустить, что и с такими процессами все же связано частичное удовлетворение.

Объектом влечения является тот объект, на котором или посредством которого влечение может достичь своей цели. Это самый изменчивый элемент влечения, с ним первоначально не связанный, а при­соединенный к нему только благодаря его свойству сделать возможным удовлетворение. Объектом не дол­жен быть непременно посторонний предмет, а может быть также и часть собственного тела. В течение жизненной эволюции влечения объект может меняться сколько угодно раз; эта способность влечения пере­мещаться с одного объекта на другой может сыграть самую большую роль. Может случиться и так, что один и тот же объект служит одновременно для удовлетворения нескольких влечений: по A. Adler'y, это случай сплетения влечений (Triebver­schrä nkung). Особенно тесная привязанность вле­чения к объекту отмечается термином фиксации. Час­то такая фиксация создается в очень раннем периоде развития влечения, и этим кладется конец его по­движности, так как такая фиксация очень сильно сопротивляется отделению влечения от объекта.

Под источником влечения понимают тот сома­тический процесс в каком-либо органе или части тела, раздражение которого в душевной жизни воплощается во влечении. Неизвестно, всегда ли это процесс хи­мический, или он может соответствовать также и раз­витию других, например, механических сил. Изучение источников влечения уже больше не относится к об­ласти психологии; хотя происхождение из соматичес­кого источника и составляет самый решающий признак влечения, в душевной жизни мы его узнаём только по его целям. Для психологического исследования не требуется обязательно точного знания источников вле­чения. Иной раз можно, зная цели влечения, с полной уверенностью сделать заключение о природе и харак­тере его источников.

Следует ли предполагать, что различные влечения, исходящие из телесного и действующие на психичес­кое, отличаются различными качествами, и поэтому в качественном отношении роль их в душевной жизни тоже различна? Для этого как будто нет достаточных оснований; вполне удовлетворительным кажется пред­положение, что все влечения однородны и действие их зависит только от заключающейся в них величины возбуждения, быть может, еще и от некоторых функ­ции этой количественной величины. То, благодаря чему отличаются друг от друга психические влияния различных влечений, можно объяснить различием ис­точников этих влечений. Значение качества влечения может быть, во всяком случае, разъяснено только в дальнейшем изложении.

Какие влечения могут быть допущены и в каком количестве? В этом отношении, очевидно, может иметь место большой произвол. Ничего нельзя возразить против употребления следующих понятий: влечение к игре, влечение к разрушению, влечение к общитель­ности в тех случаях, когда этого требует предмет обсуждаемого вопроса и когда такое ограничение пси­хологического вопроса допустимо. Однако нельзя терять из виду и вопроса о том, не допускает ли, с одной стороны, столь специализированная мотивиров­ка влечений дальнейшего разложения в отношении источников влечения, так что определенное значение может быть признано только за первичными, в даль­нейшем неразложимыми, влечениями.

Я предложил различать две группы таких первич­ных влечений: влечения «Я», или самосохранения, и сексуальные влечения. Но это до­пущение не имеет значения необходимой предпосылки, как, например, предположение о биологической тен­денции душевного аппарата (см. выше); это только вспомогательная конструкция, которая должна быть сохранена лишь до тех пор, пока она оказывается полезной, и замена которой какой-либо другой мало чем изменит результаты нашей описательной и клас­сификационной работы. Поводом к такому допущению послужила история развития психоанализа, который первым объектом своего исследования сделал психо­неврозы и именно ту их группу, которая должна быть названа «неврозами перенесения» (истерия, невроз навязчивости), и при этом пришел к выводу, что в корне всякого подобного заболевания лежит конфликт между требованиями сексуальности и «Я». Однако, все же возможно, что более глубокое изучение других невротических заболеваний (в первую очередь нарцис­тических психоневрозов: шизофрении) заставит изме­нить эту формулу и сделать новую перегруппировку первичных влечений. Но в настоящее время нам не известна эта новая формула, и у нас нет ни одного довода, говорящего против такого противопоставления влечений «Я» и сексуальных.

Я вообще сомневаюсь, чтобы можно было на осно­вании обработки психологического материала получить какие-либо решающие указания для разграничения и классификации влечений. Скорее кажется необходимым привнести для этой обработки к имеющемуся пси­хологическому материалу определенные предположе­ния относительно деятельности влечений, и было бы желательно, чтобы была возможность позаимствовать эти предположения из другой научной области и пере­нести их в психологию. То, что дает нам в этом отно­шении биология, несомненно, не противоречит такому разделению на влечения «Я» и сексуальные. Биология учит, что сексуальность нельзя поставить в один ряд с другими функциями индивида, так как тенденции ее идут дальше существования отдельного индивида — они имеют своим содержанием появление новых инди­видов, то есть сохранение рода. Она показывает нам далее, что в одинаковой мере верно и правильно двоя­кое понимание взаимоотношений между «Я» и сексу­альностью: согласно одному взгляду, главным является индивид, сексуальность представляет из себя только проявление его деятельности, а сексуальное удовлетво­рение — одну из потребностей его; согласно друго­му — индивид представляет из себя только временный и проходящий придаток к будто бы бессмертной заро­дышевой плазме, доверенной ему родом.

Мнение, что сексуальная функция отличается осо­бым химизмом от других телесных процессов, состав­ляет, насколько я знаю, также одно из предположений Эрлиха в области биологических исследований.

Так как изучение влечений представляет непреодо­лимые трудности, если подходить к нему со стороны сознания, то психоаналитическое исследование психи­ческих нарушений остается главным источником наших знаний. Но, в зависимости от хода своего развития, психоанализ до сих пор мог дать нам более или менее удовлетворительные сведения только относительно сек­суальных влечений, потому что он мог наблюдать эту группу влечений при психоневрозах, как бы в изолиро­ванном виде. С распространением психоаналитических исследований на другие невротические заболевания, несомненно, наши знания влечений «Я» станут более основательными, хотя, кажется, не следует ожидать, что в этой обширной области исследования условия окажутся столь же благоприятными для наблюдения, как в области неврозов перенесения.

По вопросу об общей характеристике половых вле­чений можно сказать следующее: они многочисленны, проистекают из разнообразных органических источни­ков, действуют сначала независимо друг от друга и лишь в более поздний период объединяются в более или менее совершенный синтез. Целью, к которой стремится каждый из них, является наслаждение, доставляемое органам (Organlust); лишь после того как синтез уже произошел, они начинают выполнять функцию сохранения рода, вместе с чем они получают признание как половые влечения. При первом своем появлении они присо­единяются к влечениям самосохранения, от которых отделяются только постепенно, и при нахождении объ­екта следуют по тому пути, который указывается им влечениями «Я». Часть их на всю жизнь остается присоединенной к влечениям «Я», снабжая их либидозными компонентами, которые при условиях нормальной функции легко могут быть не замечены и ясно проявляются только благодаря заболеванию. Они отличаются очень большой способностью заме­щать друг друга и легко могут менять свои объекты. Вследствие этого свойства они могут проявляться в такой форме, которая очень далеко ушла от их пер­воначальных целей (сублимирование).

Мы должны будем ограничить исследование во­проса о судьбе, которой подвержены влечения в своем развитии в течение дальнейшей жизни индивида, сек­суальными влечениями, так как последние нам лучше известны.

Наблюдения показывают нам, что эта судьба вле­чений может быть следующей:

Превращение в противоположное.

Сублимирование.

Так как я не намерен исследовать здесь вопроса о сублимировании, а вытеснению необходимо посвятить особую главу, то мне остается ограничиться опи­санием и обсуждением только двух первых пунктов. Принимая во внимание те мотивы, которые не дают возможности влечениям прямо проявляться, можно рассматривать судьбу влечений как своего рода от­ражение, защиту индивида против открытого про­явления этих влечений.

При ближайшем рассмотрении превращение в противоположное (Vегkehrung) распадается на два различных процесса, в поворот (Wеndung) влечения от активности к пассивности и в превращение содержания (Inhaltliche Verkehrung) его в противоположное. Так как оба процесса по существу своему различны, то их следует и рассмотреть отдельно.

Примерами первого процесса являются противопо­ложные пары: садизм — мазохизм и любовь к подглядыванию — эксгибиционизм. Превращение касается только целей влечения; вместо активной цели (мучить, разглядывать) становится пассивная: быть мучимым, разглядываемым. Превращение содержания в противо­положное имеет место только в одном случае превраще­ния любви в ненависть.

Обращеиие против собственной лич­ности становится нам понятным благодаря соображению, что мазохизм представляет из себя садизм, обращенный против собственного «Я», а эксгибиционизм включает в себя также рассматривание и соб­ственного тела. Аналитические наблюдения не остав­ляют никакого сомнения в том, что мазохист на­слаждается истязанием самого себя, а эксгибицио­нист — обнажением своего тела. Сущность процесса составляет, таким образом, перемена объекта при неизменности цели.

Мы не можем не заметить, что в этих примерах сталкиваются или совпадают обращение против собственной личности и обращение от активности к пас­сивности. Для выяснения взаимоотношения становится неизбежным более основательное исследование.

При противоположной паре садизм — мазохизм можно весь процесс изобразить следующим образом:

а) Садизм состоит в насилии, в проявлении сво­ей мощи (силы) по отношению к другому лицу как объекту.

b) От этого лица отказываются и замещают его самим собой. Вместе с обращением против самого себя совершается и превращение активной цели влечения в пассивную.

с) Снова ищется новое лицо в качестве объекта, которое должно взять на себя роль субъекта, вслед­ствие изменившейся цели.

Последний случай представляет из себя обыкно­венно так называемый мазохизм. Удовлетворение и при нем происходит путем первоначального садизма благодаря тому, что пассивное «Я» в фантазии становится на свое прежнее место, предоставленное теперь другому объекту. Безусловно, сомнительно, бывает ли также прямое мазохистическое удовлетворение. Пер­воначального мазохизма, не развившегося описанным путём из садизма, по видимому, не бывает. Проявление же садистического влечения при неврозе навязчивости показывает, что предполагаемая ступень b не является излишней. Здесь имеет место обращение на самого себя, без пассивности по отношению к новому лицу. Превращение достигает только ступени b. Страсть му­чить других превращается в самоистязание, наказание самого себя, но не в мазохизм. Активный глагол пре­вращается не в пассивный, а в возвратный.

Понимание садизма затрудняется еще потому, что это влечение наряду с достижением своей общей цели (быть может лучше: в пределах последней), по-види­мому, стремится еще к специальному действию. Наря­ду с унижением, преодолением он стремится причинять боль. Однако психоанализ как будто показывает, что причинение боли не играет никакой роли между пер­вичными активными проявлениями влечения. Сади­стический ребенок не принимает во внимание возмож­ности боли и не намеревается ее причинять. Но раз пре­вращение в мазохизм уже совершилось, то боли очень хорошо подходят к тому, чтобы составить пассивную мазохистическую цель, так как у нас имеется достаточ­но основании предполагать, что ощущения боли, как и всякие другие неприятные ощущения (Unlustempfin­dungen), передаются половому возбуждению и вызыва­ют состояние наслаждения (Lust), для которого можно охотно мириться с неприятностью боли. А раз ощуще­ние боли стало мазохистической целью, то возвратным путем может развиться и садистическая цель — причи­нение боли другому, которой можно наслаждаться, при­чиняя ее другому и одновременно мазохистически отож­дествляя себя со страдающим объектом. Разумеется, в обоих случаях испытывают наслаждение не от боли, а от сопровождающего ее полового возбуждения, что осо­бенно удобно переживать в роли садиста. Наслаждение болью является, таким образом, первоначально мазо­хистической целью, но оно может стать целью влечения только у первоначально садистического субъекта.

Для полноты освещения вопроса прибавлю, что сострадание не может быть описано как результат превращения влечения при садизме, а должно быть понимаемо как реактивное образование (реакция, Reaktionsbildung) против влечения (от­носительно различия см. ниже).

К несколько иным, более простым результатам приводит исследование другой противоположной пары влечений, имеющих целью разглядывание и показы­вание себя (Voyeur и эксгибиционист на языке перверзий). И здесь можно установить те же ступени, как и в предыдущем случае: а) разглядывание в форме активного действия, направленного на посто­ронний объект; b) отказ от объекта, обращение влечения к разглядыванию собственного тела, а вместе с этим поворот к пассивности и появление новой цели: быть разглядываемым; с) введение нового субъ­екта, которому показываешь себя, чтобы «быть им разглядываемым». Вряд ли можно сомневаться в том, что активная цель появляется раньше, чем пассивная, что разглядывание предшествует показыванию себя. Но значительное отличие от случая садизма заклю­чается в том, что во влечении к разглядыванию можно различить еще более раннюю ступень, чем описанная под рубрикой а. Влечение к разглядыванию в начале своего проявления аутоэротично, оно хотя и имеет объект, но объект этот составляет собственное тело. Лишь позже оно производит замену этого объ­екта (путем сравнения) аналогичным объектом по­стороннего тела (ступень а). Это предварительная ступень интересна тем, что от нее исходят оба про­тивоположных положения окончательной пары, в за­висимости от того - наступает ли изменение в тот или другой момент развития (до ступени а или в ступени b). Схема влечения к разглядыванию имеет приблизительно следующий вид:

α разглядывать самому половой орган = разгля­дывать самому собственный половой орган;

β разглядывать самому чужой объект (активное влечение к разглядыванию);

γ быть разглядываемым посторонним в качестве собственного объекта (наслаждение при показыва­нии — эксгибиционизм).

Такой предварительной ступени нет у садизма, который с самого начала направлен на посторонний объект, хотя совсем не было бы бессмысленным скон­струировать такую фазу, исходя из стараний ребенка овладеть своими членами.

К обоим рассматриваемым здесь примерам влече­ний относится замечание, что превращение влечения посредством поворота от активности к пассивности и обращения на самого себя никогда не распространяется на влечение во всем его объеме. Более позднее активное направление влечения в известной мере сохраняется наряду с более ранним, пассивным, даже и в том случае, если процесс превращения влечения зашел очень далеко. Относительно влечения к разглядыва­нию самым правильным было бы сказать, что все ступени развития влечения, как предварительная ауто­эротическая ступень, так и активная и пассивная ко­нечные формы его, существуют одновременно, и это утверждение становится совершенно очевидным, если в основу своего суждения положить не действия, на которые влечение толкает, а механизм удовлетворения. Впрочем, быть может, было бы правильно держаться еще одного способа понимания и изложения этих яв­лений. Все проявления влечений можно разложить на отдельные, разделенные на временные промежутки и одинаковые за весь период данного (любого) проме­жутка, толчки, относящиеся друг к другу, как, на­пример, последовательные извержения лавы. В таком случае можно себе представить, что первый и самый первоначальный порыв влечения протекает без изменений и не претерпевает вообще никакого развития. Следующий порыв с самого начала подвергается из­менению, вроде поворота в сторону пассивности, и присоединяется затем к прежнему течению, сохраняя свой новый характер пассивности, и так далее. Если бросить взгляд на данное влечение с начала его за­рождения до определенного момента, то описанная последовательность порывов, толчков должна дать кар­тину определенного развития влечения.

Тот факт, что в определенный поздний период развития влечения можно наблюдать его (пассивное) противоположное течение, заслуживает быть отмечен­ным и назван прекрасным термином, введенным В1еи1ег'ом: амбивалентность.

Ход развития влечения становится нам понятным, если иметь в виду всю историю развития его и постоянство серединных ступеней. Опыт показывает да­лее, что размеры наблюдаемой амбивалентности ме­няются в высокой степени у индивидов, человеческих групп или рас. В ярко выраженной амбивалентности влечений у современного человека можно видеть ар­хаическое унаследование, так как у нас есть основание полагать, что в первобытные времена известная часть непревращенных активных импульсов в проявлениях влечений была большей чем теперь.

Мы уже привыкли называть нарциссизмом раннюю фазу развития «Я», когда половые влечения удовлетворяются аутоэротически, не исследуя пока вопроса о взаимоотношениях между нарциссизмом и аутоэротизмом. В таком случае мы должны сказать, что предварительная ступень влечения к разглядыва­нию, когда объектом разглядывания является собст­венное тело, относится к проявлениям нарциссизма, представляет из себя нарциссическое образование. Из этой ступени развивается активное влечение к разгля­дыванию благодаря тому, что оно разрывает с нарциссизмом, между тем как пассивное влечение к раз­глядыванию крепко держится нарциссического объек­та. Точно также превращение садизма в мазохизм означает возврат к нарциссическому объекту, между тем как и в том и другом случае нарциссический субъект заменяется другим посторонним «Я» посред­ством идентификации. Принимая во внимание кон­струированную нарциссическую предварительную сту­пень садизма, мы этим приближаемся к более общему взгляду, что судьба влечений, выражающаяся в обороте к собственному «Я» и в превращении из актив­ности в пассивность, зависит от нарциссической орга­низации «Я» и носит на себе печать этой фазы раз­вития. Эта судьба, может быть, соответствует попыткам отражения, которые на более высоких сту­пенях развития «Я» достигаются другими средствами.

Тут мы должны вспомнить, что до сих пор наш разбор касался только двух противоположных пар: садизм — мазохизм и страсть к подглядыванию страсть к показыванию себя. Это самые известные амбивалентно встречающиеся сексуальные влечения. Остальные компоненты позднейшей сексуальной функ­ции еще не доступны в достаточной мере анализу, чтобы могли быть разобраны таким же образом. О них мы можем сказать в общем, что они проявляются аутоэротически, то есть что объект их исчезает, уступая место органу, являющемуся их источником, и обыкновенно совпадает с ним. Объектом страсти к разглядыванию, хотя сначала и составляющим часть собственного тела, является, однако, не сам глаз, а при садизме органический источник влечения — веро­ятно, активная мускулатура — определенно указывает на другой объект, хотя бы и на собственном теле. При аутоэротических влечениях органический источ­ник играет настолько решающую роль, что, соглас­но приемлемому предположению P. Federn'a и L. Jekels'a, форма и функция органа имеют решаю­щее значение при определении активности и пассив­ности цели влечения.

Превращение влечения в его (материальную) про­тивоположность наблюдается только в одном случае, при превращении любви в ненависть. Так как оба эти чувства особенно часто встречаются одновре­менно по отношению к одному и тому же объекту, то это одновременное существование представляет из себя самый лучший пример амбивалентности чувств.

Случай любви и ненависти приобретает особый интерес благодаря тому обстоятельству, что он не подходит под картину нашего описания влечений. Нельзя сомневаться в теснейшей связи между этими двумя противоположными чувствами и сексуальной жизнью, но нельзя согласиться со взглядом на способность любить, как на особое частичное влечение, подобное другим влечениям. Скорее следует видеть в способности любить выражение всего сексуального стремления полностью, но и это оказывается не совсем верным, и не знаешь, как понимать материальную противоположность этого стремления.

Любовь способна не только на одну, но на три противоположности. Кроме противоположности лю­бить — ненавидеть, имеется еще другая: любить — быть любимым, и, кроме того, «любить» и «ненави­деть», вместе взятые, противопоставляются еще состо­янию индифферентности или равнодушия. Из этих трех противоположностей вторая, то есть «любить — быть любимым» соответствует обороту от активности к пассивности и допускает возможность упрощения, до одной основной ситуации, как страсть к разгляды­ванию. Эта ситуация гласит: любить самого се­бя, что для нас характеризует нарциссизм. В зави­симости от того, происходит ли замена объекта или субъекта, получается активное стремление любить или пассивное стремление быть любимым, причем послед­нее остается близким к нарциссизму.

Может быть, можно приблизиться к лучшему пони­манию различных противоположностей «любить», если принять во внимание, что душевной жизнью вообще владеют три полярности, противоположности:

субъект («Я») — объект (внешний мир);

активный — пассивный.

Противоположность «Я» — «не-Я» (внешнее) (субъект — объект), как мы уже упоминали, рано навязывается каждому живому существу благодаря сделанному наблюдению, что оно может успокоить внешние раздражения при помощи мускульных дей­ствий, а против раздражений влечений оно совершенно беспомощно. Особенно в своей интеллектуальной де­ятельности оно остается самодержавным, и этим со­здается основание для развития способности к иссле­дованию внешнего мира, которое никакими стараниями не может быть изменено. Полярность наслажде­ние — неудовольствие (Lust—Unlust) связа­на с целым рядом ощущений, решающее влияние ко­торых на наши поступки (волю) уже подчеркивалось. Противоположность активный — пассивный нельзя смешивать с противоположностью: «Я»-субъект — внешнее-объект. «Я» относится пассивно к внешнему миру, когда получает от него раз­дражения; и активно, когда реагирует на эти раздра­жения. Но к особенной активности по отношению к внешнему миру его вынуждают влечения, так что, подчеркивая самое существенное, можно сказать: «Я»-субъект относится пассивно к внешним раздражениям и активно благодаря собственным влечениям. Проти­воположность активный — пассивный сливается позже с противоположностью мужской — жен­ский, которая до этого момента слияния не имеет никакого психологического значения. Спайка актив­ности с мужественностью, пассивности с женственнос­тью выступает перед нами как биологический факт; но она никоим образом не проявляется так исключи­тельно и так сильно, как мы склонны полагать.

Эти три психические полярности вступают между собой в объединения, имеющие очень большое значение. В одной первичной психической ситуации стал­киваются две из них. Сперва, в самом начале душевной жизни. «Я» находится во власти влечений и отчасти способно удовлетворять на самом себе свои влечения. Это состояние мы называем нарциссизмом, а саму возможность удовлетворения аутоэротической [1]. Внешний мир в этот период жизни не привлекает к себе (вообще говоря) интереса и безразличен для удовлетворения влечений. В то время «Я»-субъект совпадает таким образом с тем, что дает наслаждение, внешний мир — с безразличным (иногда и неприятным как источником раздражения). Если мы охарактери­зуем любовь пока как отношение «Я» к источникам своего наслаждения, то ситуация, в которой «Я» любит только самого себя и равнодушно к окружающему миру, выясняет первую из противоположностей, ко­торую мы нашли по отношению к «любить».

«Я» не нуждается во внешнем мире, поскольку оно аутоэротично, но оно получает из этого мира объекты вследствие переживаний влечений к самосохранению и не может избежать того, чтобы не воспринимать в тече­ние некоторого времени внутренних раздражений вле­чений как неприятных. Находясь во власти принципа наслаждения, «Я» проделывает дальнейшее развитие. Оно воспринимает в себя предлагаемые объекты, по­скольку они являются источниками наслаждения, ин­троецирует их в себя (по выражению Ferenczi), а с другой стороны, отталкивает от себя все, что внутри него становится поводом к переживанию неудовольст­вия, неприятного (см. ниже механизм проекции).

Таким образом, оно из первоначального реального «Я» (Real-Ich), различавшего внутреннее и внешнее на основании объективного признака, превращается в чистейшее «наслаждающееся " Я"» (Lust-Ich), для которого признак наслаждения выше всего. Внеш­ний мир распадается для него на часть, доставляющую наслаждение, которую оно восприняло в себя, и на ос­таток, чуждый ему. Из собственного «Я» оно отделило часть, которую отбрасывает во внешний мир и ощущает его как враждебный. После такой перегруппировки снова восстанавливаются обе полярности:

«Я»-субъект — с наслаждением.

Внешний мир — с неудовольствием (с прежним безразличием).

Вместе с проникновением объекта в ступень раз­вития первичного нарциссизма достигает своего развития и вторая противоположность любви — нена­висть.

Как мы слышали, объект преподносится «Я» из внешнего мира влечениями к самосохранению, и нельзя не согласиться с тем, что и первоначальный смысл ненависти выражает отношение к чужому, доставляющему раздражения внешнему миру. Индифферент­ность подчиняется ненависти, неблагосклонности как специальная форма ее, после того как она появлялась как ее предшественница. Внешнее, объект, ненавистное были сначала идентичными. Если позже объект пре­вращается в источник наслаждения, то он становится любимым, но в то же время сливается с «Я», так что для чистого «" Я" -наслаждение» объект опять-таки совпадает с чужим ненавистным.

Но теперь мы начинаем замечать, что, подобно тому, как противоположная пара: любовь — индиф­ферентность отражает полярность «Я» — внешний мир, так вторая противоположность: любовь — нена­висть воспроизводит связанную с первой полярность: наслаждение — неудовольствие. После того как чисто нарциссическая ступень сменяется ступенью объекта, наслаждение — неудовольствие обозначает отношение «Я» к объекту. Если объект становится источником ощущений наслаждения, то выявляется моторная тенденция, которая приближает объект к «Я», сливает его с «Я»; мы говорим тогда также о «притяжении», которое оказывает дающий наслажде­ние объект, и говорим, что мы любим этот объект. Наоборот, когда объект становится источником непри­ятных ощущений, неудовольствия, то возникает тен­денция увеличить расстояние между ним и «Я», по­вторить на нем первоначальную попытку бегства от посылающего раздражения внешнего мира. Мы ощу­щаем «отталкивание» объекта и ненавидим его; эта ненависть может впоследствии усилиться до склонности к агрессивным действиям против объекта, до намерения уничтожить его.

Можно было бы в крайнем случае сказать про какое-нибудь влечение, что оно «любит» объект, к которому стремится для своего удовлетворения. Но странно звучит для нас выражение, что влечение «не­навидит» объект, — и это обращает наше внимание на то, что отношения любви и ненависти неприменимы к отношениям влечений к своим объектам, а только к отношениям всего «Я» к объектам. Наблюдения над безусловно глубокими по своему смыслу оборотами нашей речи указывают нам на дальнейшие ограничения значения любви и ненависти. Относительно предметов, служащих целям самосохранения, не говорят, что их любят, а подчеркивают, что нуждаются в них и вы­ражают еще другого рода отношения, употребляя сло­ва, обозначающие очень ослабленную степень любви, как, например: охотно делаю, нахожу приятным, мне нравится.

Слово «любить» все больше приближается к сфе­ре чистых отношений наслаждения «Я» к объекту и, в конце концов, фиксируется на объектах, в тесном смысле сексуальных, и на таких объектах, которые удовлетворяют потребности сублимированных сексу­альных влечений. Отделение влечений «Я» от сексу­альных, которое мы навязали нашей психологии, ока­зывается, таким образом, в полном согласии с духом нашего языка. Если у нас нет привычки говорить, что отдельное сексуальное влечение любит свой объект, но находим самое большое соответствие в употреблении слова «любить» для обозначения отношений «Я» к своему сексуальному объекту, то наблюдение показы­вает нам, что применение этого слова для обозначения этих отношений начинается только с момента синтеза всех частичных влечений сексуальности под приматом гениталий и в целях функции продолжения рода.

Замечательно, что в употреблении слова «ненави­деть» не проявляется такая близкая связь с сексуальным наслаждением и с сексуальной функцией, а ре­шающее значение, по-видимому, имеет только отноше­ние неприятного, неудовольствия. «Я» ненавидит, ис­пытывает отвращение, преследует с целью разрушения все объекты, которые становятся для него источником неприятного, независимо от того, лишают ли они его сексуального удовлетворения или удовлетворения по­требностей самосохранения. Можно даже утверждать, что настоящие прообразы отношений ненависти исхо­дят не из сексуальной жизни, а из борьбы «Я» за само­сохранение и самоутверждение.

Любовь и ненависть, представляющиеся нам пол­ными материальными противоположностями, находятся друг к другом все же не в простых взаимоотно­шениях. Они возникли не из расщепления чего-то, первоначально общего, а имеют различное происхож­дение и прошли — каждое чувство в отдельности — особое развитие до того, как сформировались в про­тивоположности под влиянием отношений наслажде­ния — неудовольствия. Здесь перед нами возникает задача дать цельное и полное описание того, что нам известно о происхождении любви и ненависти.

Любовь берет свое происхождение из способности «Я» удовлетворять часть своих влечений аутоэротически, испытывая наслаждение от функции органов. Первоначально она нарциссична, затем переходит на объекты, которые сливаются с расширенным «Я», и выражает в виде источника наслаждения моторное стремление «Я» к этим объектам. Она тесно соеди­няется с проявлениями позднейших сексуальных вле­чений, и после того как их синтез закончен, она совпадает с сексуальным стремлением в полном его объеме. Предварительные ступени любви, оказывается, совпадают с временными переходными сексуальными целями в тот период, когда сексуальные влечения проделывают свое сложное развитие. Как первую из этих предварительных ступеней любви мы открываем стремление проглотить (einverleiben) или со­жрать (fressen), — вид любви, соединяющийся с прекращением отдельного существования объекта и поэтому заслуживающий названия амбивалентного. На более высокой ступени прегенитальной садистически-анальной организации стремление к объекту проявля­ется в форме стремления к овладению, которому безразлично, будет ли при этом поврежден или уничтожен объект. Эту форму предварительной ступени любви вряд ли можно отличить по ее отношениям к объекту от ненависти. Только по формировании генитальной организации любовь становится противоположностью ненависти.

Как проявление отношения к объекту ненависть старше любви, она соответствует самому первоначальному отстранению нарциссическим «Я» внешнего ми­ра, доставляющего раздражения. Как выражение вы­званной объектами реакции неудовольствия ненависть сохраняет тесную связь с влечениями самосохранения, так что между влечениями «Я» и сексуальными вле­чениями легко могут образоваться отношения проти­воположности, повторяющей такое же отношение меж­ду ненавистью и любовью. Если влечения «Я» гос­подствуют над сексуальными влечениями, как, напри­мер, на ступени садистически-анальной организации, то они придают и цели влечения характер ненависти.

История развития и отношений любви объясняет факт, что она так часто проявляется амбивалентно, то есть, сопровождается ненавистью по отношению к тому же объекту. Примесь ненависти в любви отчасти происходит от не вполне преодоленной предваритель­ной ступени любви, отчасти она вытекает из реакций отклонения этого чувства со стороны влечений «Я», которые могут оправдываться реальными и актуаль­ными мотивами при столь частых конфликтах между интересами «Я» и любви. В обоих случаях, следова­тельно, примесь ненависти исходит из источников вле­чений к самосохранению. Если любовные отношения к какому-нибудь объекту обрываются, то нередко вмес­то них появляется ненависть, отчего у нас получается впечатление превращения любви в ненависть. Но более широкий, чем описанный, взгляд обнаруживает, что мотивированная реальными причинами ненависть уси­ливается еще вследствие регрессии любви на предва­рительную садистическую ступень, так что ненависть получает эротический характер и создается, таким образом, нерушимость любовных отношений.

Третья противоположность любви, превращение «любить» — в «быть любимым» соответствует действию полярности активности и пассивности, и ее следует рассматривать так же, как случаи страсти к разглядыванию (Schautrieb) и садизма. Обобщая, мы можем особенно подчеркнуть, что участь влечений состоит в сущности в том, что влечения подвер­гаются влиянию трех больших полярно­стей, господствующих в душевной жиз­ни. Из этих трех полярностей активность — пассив­ность можно было бы назвать биологической, «Я» — внешний мир назвать реальной и, наконец, наслажде­ние (Lust) — неудовольствие, неприятное (Unlust) — экономической полярностями.

Судьба влечения вытеснения составит предмет следующего исследования.

Джеймс Фейдимен, Роберт Фрейгер
ЗАЩИТНЫЕ МЕХАНИЗМЫ [1]