Основная идея

Наше понимание мира несовершенно, потому что мы яв­ляемся частью того, что пытаемся понять. Разумеется, на нашу способность познания природы влияют и другие об­стоятельства, но тот факт, что мы представляем собой часть мира, препятствует пониманию взаимосвязей в нем.

Понимание ситуации и участие в ней предполагает на­личие двух функций. С одной стороны, люди пытаются познать мир, в котором живут. Я назвал это когнитивной функцией. С другой стороны, они стараются повлиять на мир и изменить его в свою пользу. Раньше я называл это функцией участия, теперь же считаю более уместным тер­мин «манипулятивная функция». Если бы эти две функ­ции были отделены одна от другой, то могли бы идеально исполнять свою роль: понимание участников приводило бы к накапливанию информации, а их действия — к желае­мым результатам. Можно предположить, что эти функции на самом деле существуют отдельно друг от друга. И подоб­ная гипотеза уже возникала — например, в экономической теории. Однако это предположение неоправданно, за ис­ключением редких случаев, когда люди прилагают созна­тельные усилия по разделению этих функций. В частности, так поступают ученые, изучающие социальные процессы, но подобные действия не под силу самим участникам этих процессов. По причинам, которые я исследую ниже, ученые в области социальных наук, особенно экономисты, склонны игнорировать этот факт.

Действуя одновременно, обе функции могут влиять друг на друга. Для того чтобы когнитивная функция была спо­собна создать знание, она должна рассматривать социаль­ные явления как данность — только тогда явление будет считаться фактом, относительно которого можно выска­зывать какие-то замечания. Точно так же для того, чтобы достигать желаемых результатов, мы должны основывать свои решения на знаниях. Однако в случае, когда обе функ­ции действуют одновременно, явление включает в себя не только факты, но и намерения или ожидания. Мы можем нарисовать однозначную картину прошлого, однако буду­щее во многом определяется действиями участников про­цесса. А это значит, что люди не могут основывать свои ре­шения лишь на знаниях, ведь им приходится иметь дело не только с фактами из настоящего и прошлого, но и с непред­виденными обстоятельствами, возможными в будущем. Намерения и ожидания играют важную роль в социальных процессах. Они устанавливают двустороннюю связь между мышлением людей и теми условиями, в которых они на­ходятся. Это приводит к двустороннему влиянию: с одной стороны, намерения и ожидания вносят в ход событий эле­мент неуверенности или неопределенности, а с другой — не позволяют считать точку зрения участников процесса объективной (то есть знанием).

Для того чтобы некая функция определялась однознач­но, требуется независимая переменная, определяющая величину зависимой переменной. С точки зрения когни­тивной функции объективное положение вещей считает­ся независимой переменной, а мнения участников — за­висимой; с точки зрения манипулятивной функции все наоборот. В рефлексивных ситуациях каждая из функций лишает другую независимой переменной, необходимой Для получения определенных результатов. Я назвал такое двустороннее взаимодействие рефлексивностью. Рефлек­сивные ситуации предполагают недостаточную связь меж­ду мышлением участников и реальным положением вещей. Возьмем, к примеру, фондовый рынок. Акции покупаются и продаются в расчете на изменение их цен в дальнейшем, однако будущие цены определяются сегодняшними ожида­ниями инвесторов. К ожиданиям нельзя относиться так же, как к знаниям. При отсутствии точного знания участники склонны использовать в процессе принятия решения суж­дения или предубеждения. В итоге результат отличается от ожиданий.

Экономическая теория стремилась исключить рефлек­сивность из предмета изучения. Сначала классические экономисты попросту считали, что участники рынка при­нимают решения исходя из совершенного знания, которое рассматривалось в качестве одного из постулатов теории совершенной конкуренции. Основываясь на подобных по­стулатах, экономисты создали кривые спроса и предложе­ния и объявили, что решения участников могут быть опи­саны с их помощью. Когда это умозаключение подверглось критике, экономисты перестроили линию обороны с по­мощью методологических упражнений. Лайонел Роббинс, мой преподаватель в Лондонской школе экономики, счи­тал, что экономика изучает лишь связь между спросом и предложением, а причины их формирования остаются вне пределов этой науки. Воспринимая спрос и предложение как данность, он отрицал саму возможность рефлексивной взаимосвязи между ними. Кульминацией использования такого подхода стала теория рациональных ожиданий, каким-то удивительным образом предположившая, что будущие цены могут определяться как независимая ве­личина, не связанная с предубеждениями и искаженным восприятием, столь распространенными среди игроков на рынке.

Я склонен считать, что теория рациональных ожиданий дает полностью неверную картину действия финансовых рынков. Хотя за пределами академических кругов к ней не относятся как к чему-то серьезному, идея самокоррек­ции финансовых рынков и тенденции к установлению на них равновесия остается доминирующей парадигмой, на которой основаны многие распространенные в настоящее время синтетические инструменты и оценочные модели. Я считаю, что такая парадигма является неверной и требует срочной замены.

Участники рынка не в состоянии полагаться при приня­тии решения на знание. Двусторонняя рефлексивная связь между когнитивной и манипулятивной функциями добав­ляет в каждую из них элемент неуверенности или неопреде­ленности. Это в равной степени применимо и к участникам рынка, и к финансовым учреждениям, отвечающим за ма­кроэкономическую политику и существующим для надзора за рынками и для их регулирования. Обе эти группы дей­ствуют на основе несовершенного понимания ситуации, в которую они вовлечены. Невозможно исключить элемент неопределенности из двусторонней рефлексивной связи между когнитивной и манипулятивной функциями, и наша способность выживать в таких условиях могла бы значи­тельно усилиться, если бы мы признали этот факт.

Это приводит меня к основной идее моей концепции: я убежден, что социальные явления имеют иную природу, чем естественные. Естественные, природные явления происходят в результате цепочки событий, одно из которых прямо влия­ет на последующее. Что же касается взаимоотношений между людьми, то здесь ситуация гораздо сложнее. В нее вовлечены Не только факты, но и мнения участников, и к изменению си­туации приводит взаимодействие между фактами и восприя­тием. В каждый момент времени существует двусторонняя связь между фактами и мнениями: с одной стороны, участни­ки стараются понять происходящее (а это понимание вклю­чает в себя как факты, так и мнения), с другой — повлиять на ситуацию (что опять-таки включает и факты, и мнения).

Взаимодействие между когнитивной и манипулятивной функциями вторгается в цепь событий, и тогда одни фак­ты не приводят к возникновению других. В расчет прини­маются мнения участников, которым также свойственно меняться. Так как мнения не всегда соответствуют фак­там, в причинно-следственной цепочке возникает элемент неопределенности, отсутствующий в природных явлениях. Этот элемент неопределенности влияет и на факты, и на мнения участников. Природные явления не всегда объяс­няются универсальными научными законами, но к соци­альным явлениям такие законы применимы в еще меньшей степени. Например, принцип неопределенности Гейзенберга не может описать поведение квантовых частиц или волн, он только утверждает, что их поведение не может быть де­терминировано. Отчасти подобный принцип неопределен­ности применим в отношении социальных процессов.

Я объясняю элемент неопределенности, присущий соци­альным событиям, с помощью теории истины, основанной на соответствии, и концепции рефлексивности. В классиче­ской логике понятие рефлексивности использовалось для описания связи объекта с самим собой. Я использую его в несколько другом смысле — для описания двусторонней связи между мышлением участников и ситуацией.

Знание основывается на истинных утверждениях. Утверждение является истинным, только если ему соответ­ствуют факты. Так говорит нам теория истины, основанной на соответствии. Для установления соответствия необходи­мо, чтобы факты и относящиеся к ним утверждения были независимы друг от друга. Это невозможно в тех случаях, когда мы сами являемся частью мира, который стремимся осознать. Именно поэтому люди при принятии решения никогда не опираются только на знание. Недостаток зна­ния компенсируется догадками, основанными на опыте, инстинкте, эмоциях, ритуалах и других псевдоистинных концепциях. Элемент неопределенности добавляется в ход событий именно за счет предубеждений или неправильных представлений.

Удивительно, почему концепция рефлексивности не по­лучила всеобщего признания. Если говорить о финансовых рынках, то я знаю ответ: рефлексивность не позволяет эко­номистам создать теорию, объясняющую и предсказываю­щую поведение финансовых рынков подобно тому, как объ­ясняются или предсказываются природные явления. Для того чтобы сохранить статус экономики как науки, эконо­мисты всеми силами стараются исключить рефлексивность из своего объекта изучения. Я с этим не согласен: поскольку социальные процессы и природные явления имеют различ­ное устройство, большой ошибкой было бы моделировать экономику исходя из постулатов ньютоновской физики. Когда же дело касается других аспектов окружающего мира, здесь я затрудняюсь с объяснением, потому что не очень силен в философии. Мне кажется, что философы пытались справиться этой проблемой поразному. К примеру, Аристо­тель различал теоретический разум (то есть когнитивную функцию) и практический разум (то есть манипулятивную функцию). По всей видимости, философы находились под таким большим влиянием когнитивной функции, что по­просту не уделяли манипулятивной функции должного внимания.

Философы признавали и исследовали когнитивную не­определенность, связанную с утверждениями, соотнося­щимися с самими собой. Впервые этот вопрос был поднят критским философом Эпименидом, утверждавшим, что критяне всегда лгут. Парадокс лжеца позволил Бертрану Расселу прийти к разделению утверждений, которые явля­ются соотнесенными с самими собой, и теми, которые та­ковыми не являются. Философы-аналитики также изучали вопросы, связанные с речевыми актами (утверждениями, непосредственно влияющими на ситуацию, которой они посвящены), однако их интересы были в основном связаны с когнитивным аспектом вопроса. Тот факт, что социальные события по своей сути отличны от природных явлений, не получил широкого признания. Напротив, Карл Поппер, основной источник моего вдохновения, заявил о доктрине единства научного метода, иными словами — о примени­мости одних и тех же методов и критериев при изучении природных и общественных явлений. Разумеется, это была не единственная точка зрения, выдвинутая на первый план в то время, однако с ней соглашалось большинство ученых, изучавших социальные явления и жаждавших такого же признания, что и их коллеги в сфере естественных наук. Так поступают не все исследователи в области социальных наук. К примеру, антропологи и большинство социологов даже не пытаются имитировать естественнонаучный подход. Одна­ко такие ученые находятся в меньшинстве.

Теория рефлексивности направлена на выявление связи между мышлением и реальностью. Она применима только для узкого сегмента действительности. В области природ­ных явлений события происходят вне зависимости от того, что о них думает кто-либо. Это означает, что естественные науки способны объяснять и предсказывать порядок собы­тий с достаточной уверенностью. Рефлексивность связана с социальными явлениями (точнее, с ситуациями, когда участники основывают свои решения на знании), и именно это создает для социальных наук проблему, отсутствующую в естественных науках.

Рефлексивность можно рассматривать как циркулярность или петлю между мнениями участников и состоя­нием дел. Люди основывают свои решения не на реальной ситуации, которая может быть для них невыгодной, а на собственном ее восприятии. Их решения влияют на поло­жение дел (манипулятивная функция), а изменения в си­туации ведут к изменениям в их восприятии (когнитивная функция). Обе функции действуют одновременно, а не по­следовательно. Если бы действие было последовательным, то установилась бы четкая и определенная связь между фактами, восприятием, новыми фактами, новым восприя­тием и так далее. Но оба процесса протекают одновременно, и поэтому возникает неопределенность как в восприятии участников, так и в реальном ходе событий. Это особенно полезно учитывать в случае финансовых рынков. Можно называть такое положение вещей циркулярностью или ме­ханизмом обратной связи, однако фактом остается двусто­роннее взаимодействие. Циркулярность не то же самое, что ошибка интерпретации, — напротив, ошибочным является отрицание циркулярности. Теория рефлексивности при­звана исправить эту ошибку.

Проблемы социальных наук — ничто по сравнению с той ситуацией, в которой вдруг обнаруживают себя ее участни­ки. Их решения влияют на будущее, однако они не могут основывать свои решения на знании. Они должны сформи­ровать для себя картину мира, но эта картина вряд ли будет соответствовать реальному положению дел. Участники си­туации, осознают они это или нет, вынуждены действовать в соответствии со своей верой, не основанной на реально­сти. Неправильное восприятие реальности и другие преду­беждения играют для формирования последующих собы­тий гораздо большую роль, чем принято считать. Теория рефлексивности призвана дать новое видение ситуации, и убедительным примером этого станет анализ нынешнего финансового кризиса.

Прежде чем описать теорию рефлексивности более де­тально, я считаю полезным рассказать о том, как на про­тяжении многих лет ее развивал. Теория была основана на моем личном опыте. В достаточно молодом возрасте я при­шел к выводу, что идеология, которая исходит из неверных предпосылок, может изменить действительность. Я также убедился в том, что бывают времена, когда нормальные правила неприменимы, а нормой становится ее отсутствие.