Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Среда, 12 декабря






 

Как только я приехал в поселок яки, тамошний лавочник-мексиканец сказал мне, что в выездной лавке из Сьюдад Обрегона взял напрокат проигрыватель и два десятка пластинок для «фиесты», которую планировал устроить вечером в честь Девы Гваделупской. Он уже всем рассказал, что достал все через Хулио – продавца выездной лавки, который дважды в месяц приезжал в поселок собирать очередные взносы за дешевую одежду, которую он иногда умудрялся продавать индейцам в рассрочку.

Хулио привез проигрыватель после полудня и подключил его к генератору, от которого питалась электросеть лавки. Он убедился в том, что все работает, потом включил максимальную громкость, напомнил лавочнику, чтобы тот не трогал никаких кнопок и принялся раскладывать пластинки.

– Я знаю, сколько царапин на каждой из них, – сказал Хулио лавочнику.

– Скажи это моей дочке.

– Отвечаешь ты, а не твоя дочка.

– Это все равно. Кроме нее, к пластинкам никто не притронется.

Хулио сказал, что его мало волнует, будет притрагиваться к пластинкам только она или кто-то еще, потому что платить за поврежденные пластинки все равно придется лавочнику. Тот начал спорить с Хулио. Хулио покраснел. Время от времени он обращался к большой группе индейцев, собравшихся перед лавкой. Он разводил руками, изображая отчаяние, делал расстроенное лицо и соответствующим образом гримасничал. В конце концов он потребовал залог. Это вызвало новый каскад препирательств о том, сколько платить за поврежденную пластинку. Хулио авторитетно заявлял, что платить нужно полную цену, как за новую. Лавочник злился все сильнее и начал собирать свой удлинитель. Похоже было, что он склонен был отменить все мероприятие и собирался отключить проигрыватель. Своим клиентам, собравшимся перед лавкой, он дал понять, что сделал все, от него зависящее, и если соглашение не достигнуто, то лишь из-за несговорчивости Хулио. Похоже было, что вечеринка провалилась, еще не начавшись.

Блас – старый индеец, в доме которого я остановился, – вслух принялся униженно жаловаться на бедственное положение индейцев яки, которые не могут позволить себе даже отпраздновать свой самый почитаемый религиозный праздник – день Девы Гваделупской.

Я хотел было вмешаться и предложить свою помощь, но Блас меня остановил. Он сказал, что если я внесу залог, то лавочник собственноручно перебьет все пластинки.

– Подонок редкостный, – объяснил Блас. – Путь платит. Обдирает нас, как липку, почему бы ему не заплатить?

После долгой дискуссии, в которой все присутствовавшие, как это ни странно, выступали на стороне Хулио, лавочник добился-таки обоюдоприемлемого решения. Он не внес залог, но согласился принять на себя ответственность за пластинки и проигрыватель.

Хулио сел на мотоцикл и, оставляя за собой пыльный шлейф, укатил клиентам, жившим в домиках, разбросанных по пустыне вдалеке от поселка. Блас объяснил, что Хулио спешит потому, что хочет добраться до них раньше, чем те успеют прийти лавку и пропить все свои денежки в честь праздника. Едва он это сказал, как из-за лавки вышла группа индейцев. Блас взглянул на них и засмеялся. Смеялись и все остальные.

Блас объяснил, что эти индейцы – те самые клиенты Хулио. Они ждали, спрятавшись за лавкой, пока он уедет.

Вечеринка началась относительно рано. Дочь лавочника поставила пластинку и опустила иглу. Послышался жуткий скрежет высокочастотное шипение, а потом – дребезжание гитар, скрипучие голоса труб.

Вечеринка заключалась в прокручивании пластинок на полную громкость. Четыре молодых мексиканца танцевали с двумя дочерьми лавочника тремя другими женщинами-мексиканками. Яки не танцевали, зато с явным удовольствием следили каждым движением танцующих. Казалось, для наслаждения им не нужно ничего другого – просто сидеть и, наблюдая за танцующими, прихлебывать дешевую текилу.

Я заказал выпивку для каждого, с кем был знаком. Чтобы не вызвать ничьих обид, я сновал между индейцами, разговаривал с ними и предлагал выпивку. Все шло хорошо, пока они не подзарядились достаточно и не обратили внимание, что сам я не пью. Тогда они все разом на меня обозлились, словно осознав, что я их не уважаю и не принадлежу к их среде. Они надулись и молча сидели, время от времени ехидно на меня поглядывая.

До мексиканцев, которые напились уже примерно до такой же степени, в тот же самый момент дошло, что я не только не пью, но и не танцую. Эти тоже обозлились. Однако вели они себя увереннее и агрессивнее, чем индейцы. Один из парней схватил меня за рукав, подтянул к самому проигрывателю, налил полную кружку и потребовал, чтобы я выпил все залпом, доказав тем самым, что я – «macho».

Я попытался их утихомирить, выдавив из себя идиотский смешок, призванный означать, что все это мне нравится. Я сказал, что лучше сперва потанцую, а выпью потом. Один из парней назвал песню. Девушка принялась рыться в груде пластинок. Она тоже была заметно навеселе, несмотря на то, что женщины вроде бы открыто не пили, и с попаданием пластинки на диск у нее возникли осложнения.

Молодой парень сказал, что выбранная ей пластинка вовсе не твист.

Девушка снова принялась неуклюже перебирать пластинки непослушными пальцами. Все сгрудились вокруг проигрывателя и приняли деятельное участие в поисках подходящей музыки. Я воспользовался моментом и сбежал с освещенной площадки в темноту за лавкой.

Я стоял метрах в тридцати от них в темноте среди кустов, пытаясь сообразить, как быть дальше. Я устал и склонялся к тому, что пора садиться в машину и отправляться домой. Я направился к дому Бласа, где стояла машина, прикинув, что если ехать медленно, то никто не заметит, что я уезжаю.

Возле проигрывателя все еще продолжались поиски пластинки: слышно было, как шипят динамики. Потом грянул твист. Я рассмеялся, представив себе, как они оглянулись и обнаружили, что меня и след простыл.

На дороге показались темные силуэты нескольких человек, направлявшихся в сторону лавки. Разминувшись со мной, они пробормотали: «Buenas noches». Я узнал их и сообщил, что вечеринка удалась на славу.

Подходя к крутому повороту дороги, я встретил еще двоих. Их я не знал, но на всякий случай все равно поздоровался. Здесь, на дороге, визг проигрывателя был слышен так же хорошо, как перед лавкой. Была темная беззвездная ночь, но света фонарей возле лавки было достаточно, чтобы видеть дорогу. До дома Бласа было уже совсем недалеко, и я прибавил шагу. На повороте дороги с левой стороны я заметил темный силуэт сидевшего на корточках человека. Сначала я подумал, что это – кто-то, ушедший с вечеринки раньше меня. Человек сидел так, словно испражнялся на обочине. Это показалось мне странным. Жители поселка обычно ходили в кусты. Я решил, что человек, кем бы он ни был, должно быть пьян.

Проходя мимо, я сказал: «Buenas noches». Ответом мне послужил жуткий хриплый совершенно нечеловеческий вой. Волосы мои самым натуральным образом встали дыбом. Секунду я был парализован. А потом пошел дальше, шагая все быстрее и быстрее. Темный силуэт приподнялся. Это была женщина. Согнувшись и наклонившись вперед, она прошла насколько метров, а потом прыгнула. Я побежал. Женщина подобно гигантской птице прыгала рядом, отталкиваясь от земли обеими ногами и не отставая от меня. Когда я уже подбегал к дому Бласа, она бросилась мне наперерез, почти до меня дотронувшись.

Я перескочил через неглубокую сухую канаву и ввалился в дом, толкнув плечом хлипкую дверь.

Блас был дома. Я рассказал ему о случившемся, но он не придал этому значения.

– Здорово тебя разыграли! – прокомментировал он мой рассказ, – Индейцы любят выделывать всякие такие фокусы с иностранцами.

Вечерняя история настолько выбила меня из колеи, что наутро вместо того, чтобы отправиться домой, я поехал прямиком к дону Хуану.

Его дома не оказалось. Появился он только ближе к вечеру. Я не дал ему сказать ни слова и выложил все, не забыв упомянуть и комментарий Бласа. Возможно, это было лишь игрой воображения, но мне показалось, что дон Хуан обеспокоен.

– То, что сказал Блас, ерунда, – очень серьезно произнес он. – Бласу ничего не известно о битвах между магами. Ты должен был понять, что происходит нечто серьезное, уже в тот момент, когда заметил, что тень – слева от тебя. Но в любом случае бежать было нельзя.

– А что же мне было делать? Стоять на месте?

– Да. Встречаясь с противником, который не является обычным человеческим существом, воин должен принять свою стойку. Это – единственное, что в таком случае делает его неуязвимым.

– О чем ты говоришь, дон Хуан?

– Я говорю о том, что это было твое третье столкновение с достойным противником. Она всюду преследует тебя, выжидая момент, когда ты проявишь слабость. В этот раз ты почти оказался у нее в руках.

На меня нахлынула волна раздражения. Я обвинил его в том, что он подергает меня бессмысленной опасности. Я сказал, что он ведет жестокую игру.

– Это было бы жестоко в отношении обычного человека, – возразил он. – Но человек перестает быть обычным, едва вступив на путь воина. И, кроме того, я нашел тебе достойного противника вовсе не затем, чтобы с тобой поиграть или тебе досадить. Достойным противник подстегнет тебя. Под влиянием такого достойного противника, как Ла Каталина, ты можешь научиться использовать все то, чему я тебя научил. У тебя нет другого выбора.

Мы немного помолчали. От его слов у меня возникло тяжелое мрачное предчувствие.

Потом дон Хуан попросил меня как можно точнее воспроизвести крик, который я услышал после того, как произнес: «Buenas noches».

Я попытался, и получившийся жуткий вой испугал меня самого. Дону Хуану моя интерпретация показалась, видимо, смешной. Он хохотал без удержу.

После этого он предложил мне восстановить всю последовательность событий: расстояние, которое я пробежал; расстояние, на котором женщина была от меня, когда я ее заметил; расстояние, бывшее между нами, когда я подбегал к дому и момент, в который она начала прыгать.

– Ни одна жирная индианка не способна так скакать, – сказал дон Хуан, выслушав все подробности. – Ни одна из них столько даже просто не пробежит.

Он заставил меня попрыгать. Мне удавалось за каждый прыжок покрывать не больше полутора метров. А та женщина, если я не ошибся, прыгала, самое малое, – на три метра с лишним!

– Я думаю, ты уже понял, что с этой самой минуты должен постоянно быть в тонусе и держаться настороже, – очень серьезно сказал дон Хуан. – Она пыталась хлопнуть тебя по левому плечу в момент твоей слабости, когда ты невнимателен.

– Что мне делать? – спросил я.

– Жаловаться бессмысленно. С этого момента самым важным для тебя является твоя жизненная стратегия.

Я не мог сосредоточиться на том, что он говорил, и записывал чисто автоматически. После длительного молчания он спросил, не ощущаю ли я боли за ушами или в затылочной части шеи. Я ответил, что не ощущаю, а он сказал, что боль в любом из этих мест означала бы, что я действовал неуклюже и Ла Каталина сумела причинить мне вред.

– Впрочем, все твои действия вчера вечером были неуклюжи, – заявил он. – Прежде всего, ты отправился на вечеринку, чтобы убить время. Как будто есть время на то, чтобы его убивать. Это тебя ослабило.

– Мне что, нельзя ходить на вечеринки?

– Нет, я этого не имел в виду. Тебе можно ходить, куда угодно, но при этом ты должен принимать за это действие полную ответственность. Воин живет стратегически. И на вечеринку или что-то в этом роде он отправляется лишь в том случае, если того требует его стратегия. А это само собой означает, что он находится в состоянии абсолютного самоконтроля и совершает все те действия, которые считает необходимыми.

Дон Хуан пристально посмотрел на меня, потом закрыл лицо руками и мягко усмехнулся.

– Ты попал в ужасно крутой оборот, – сказал он. – На твоем пути оказался достойный противник, и впервые в жизни ты не можешь позволить себе разгильдяйства. На этот раз тебе придется освоить совершенно новое для тебя деланиеделание стратегии. Подумай о том, что если ты выживешь в схватке с Ла Каталиной, то настанет день, когда тебе нужно будет поблагодарить ее за то, что она заставила тебя изменить твое делание.

– Как ужасно ты это преподносишь! – воскликнул я. – Я что если я не выживу?

– Воин никогда не потворствует таким мыслям, – сказал он. – Когда ему необходимо действовать, взаимодействуя с окружающими людьми, воин следует деланию стратегии. А в этом делании нет ни побед, ни поражений. В этом делании есть только действия. На той вечеринке, например, ты был шутом, и не потому, что для твоих целей следовало им быть, а потому, что ты отдал себя не милость людей. У тебя совершенно отсутствовал контроль, поэтому, в конце концов, ты был вынужден от них убегать.

– Что же мне следовало делать?

– Не ходить туда вообще, а если идти, то только для того, чтобы совершить какой-то особенный поступок. После дурацкой ситуации с пьяными мексиканцами ты был ослаблен. И Ла Каталина не преминула этим воспользоваться. Потому она и устроилась у тебя пути. Твое тело почувствовало, что тут что-то не так, но ты все равно с ней заговорил. И это было ужасно. Во время столкновения с противником ты не должен произносить ни слова. А потом ты повернулся к ней спиной. И это было еще хуже. А вслед за этим ты побежал. И вот хуже этого ты уже ничего не мог сделать. Если бы на месте этой ведьмы оказался настоящий магический воин, он уложил бы тебя на месте уже в тот момент, когда ты повернулся и побежал. Единственная защита мага – не двигаться с места и исполнять свой танец.

– О каком танце ты говоришь? – спросил я.

Он ответил, что «кроличий бой», которому он меня научил на днях – первое движение танца воина. Того самого танца, который воин оттачивает и развивает всю свою жизнь, а потом исполняет во время своей последней остановки на этой Земле.

Я испытал момент странной уравновешенности, и мне в голову пришла серия мыслей. С одной стороны, я не мог не признавать реальности всего, что происходило во время моей первой стычки с Ла Каталиной, и, безусловно, существовала возможность того, что она меня действительно преследует. Но, с другой стороны, я не мог понять, каким образом она это делает, и потому у меня возникло подозрение, что дон Хуан просто меня разыгрывает и сам производит многие из тех жутких эффектов, которые я наблюдал.

Вдруг дон Хуан посмотрел на небо и сообщил, что теперь – самое время съездить взглянуть на ведьму. Он заверил меня, что это почти совсем не опасно, поскольку мы всего лишь просто проедем мимо ее дома.

– Тебе нужно убедиться в том, как она выглядит, – сказал он. – Тогда, так или иначе, в твоей голове не останется никаких сомнений.

Руки мои начали обильно потеть, и мне пришлось несколько раз вытереть их полотенцем. Мы сели в машину. Дон Хуан велел мне ехать сначала по трассе, а затем свернуть на широкую немощеную дорогу. Я вел машину по самой ее середине, потому что тяжелые грузовики и тракторы выдавили в земле довольно глубокие колеи, и моя машина оказалась слишком низкой для того, чтобы ехать по правой или левой стороне. Мы медленно продвигались вперед, окруженные густым облаком пыли. Грубый гравий, которым когда-то были засыпаны выбоины, во время дождей смешался с грязью, и теперь сухие комья из камней и глины с грохотом колотили по металлическому днищу автомобиля.

Когда мы подъехали к небольшому мостику, дон Хуан велел притормозить. Возле моста сидели четверо индейцев. Они приветливо нам помахали. Я не был уверен, что знаком с ними. Мы проехали мост, и дорога слегка повернула.

– Вот ее дом, – шепнул мне дон Хуан, указывая глазами на белый дом за высокой бамбуковой изгородью.

Он велел мне развернуться, остановиться напротив дома и наблюдать, ожидая, пока подозрения колдуньи не разыграются настолько, что она решится выглянуть на улицу.

Мы простояли там минут, наверное, десять. Мне это время показалось бесконечностью. Дон Хуан не произносил ни слова. Он неподвижно сидел и смотрел на дом.

– Вот она, – сказал он, и тело его неожиданно подпрыгнуло.

Я заметил внутри дома зловещий темный силуэт женщины.

Еще через несколько минут она вышла из темноты комнаты и остановилась в дверях, глядя на нас. Мы некоторое время смотрели на нее, а потом дон Хуан велел мне ехать. Я буквально потерял дар речи. Я мог поклясться, что это была та самая женщина, которая скакала за мной по темной дороге.

Примерно через полчаса, когда мы уже ехали по шоссе, дон Хуан заговорил.

– Ну, что скажешь? – спросил он. – Ты узнал ее фигуру?

Я долго колебался, прежде чем ответить. Я боялся окончательности, которая неизбежно была сопряжена с утвердительным ответом. Я тщательно сформулировал фразу и сказал, что, пожалуй, было слишком темно, чтобы судить наверняка.

Он засмеялся и погладил меня по голове.

– Она это была. Она, правда?

Он не дал мне возможность ответить. Он приставил палец к губам, а потом прошептал, что говорить бессмысленно, и что выжить в противостоянии с Ла Каталиной я смогу только воспользовавшись всем тем, чему он меня научил.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.