Жалость к себе несовместима с силой, – продолжал он. – Настроение воина требует контроля над собой и в то же самое время отказа от себя.

– Как это возможно? – спросил я. – Как воин может контролировать себя и отказаться от себя одновременно?

– Это – сложный прием, – ответил он.

Он остановился, как бы раздумывая – продолжать или нет. Дважды он готов был что-то сказать, но потом передумывал и улыбался.

– Ты еще не преодолел печаль, – проговорил он, наконец. – Ты все еще чувствуешь себя слабым, так что сейчас нет смысла говорить о настроении воина.

Почти час прошел в абсолютном молчании. Потом дон Хуан отрывисто спросил, как у меня обстоят дела с техникой сновидения, которой он меня обучил. Я тренировался весьма усердно, и ценой невообразимых усилий мне, в конце концов, удалось обрести некоторый контроль над своими снами. Дон Хуан был прав, утверждая, что эту практику можно рассматривать в качестве развлечения. Теперь я чуть ли не с нетерпением ожидал наступления вечера и времени, когда будет пора ложиться спать. Раньше со мной такого не случалось.

И в ответ на вопрос дона Хуана я представил ему подробный отчет о своих успехах.

После того, как я научился давать себе команду смотреть на свои руки, мне было относительно легко научиться поддерживать их образ. Мои видения, хотя и не всегда собственных рук, продолжались, казалось, продолжительное время до тех пор, пока я, в конце концов, не терял контроль и не погружался в обычные непредсказуемые сны. Я ни коим образом не выбирал то, когда давать себе команду смотреть на руки или на другие объекты снов. Это происходило само собой. В какой-то момент вдруг в памяти всплывало, что нужно смотреть на руки, а потом на то, что меня окружает. Однако были ночи, в которые я ни о чем этом не вспоминал.

Дон Хуан, похоже, был удовлетворен. Он спросил, какие еще объекты, кроме своих рук, я обычно находил в своих видениях. Я, не сумев вспомнить ничего конкретного, принялся копаться в кошмаре, который посетил меня предыдущей ночью.

– Не нужно настолько сильно поддаваться воображению, – сухо сказал он.

Я рассказал ему, что подробно конспектирую все свои сны. С тех пор, как я начал практику смотрения на руки, сны мои сделались очень живыми и богатыми, а способность к их запоминанию возросла до такой степени, что я с легкостью мог восстанавливать их вплоть до самых незначительных деталей. Дон Хуан сказал, что следить за этими снами – пустая трата времени, потому что ни подробности снов, ни их живость не имеют ровным счетом никакого значения.

– Обычные сны всегда становятся очень живыми, стоит человеку лишь начать настраивать сновидение, – объяснил он. – Более того, их живость и ясность становятся серьезными препятствиями на пути, и с тобой в этом плане дело обстоит гораздо хуже, чем с кем бы то ни было из тех, кого я знаю. У тебя – самая настоящая мания, причем совершенно ужасная. Ты записываешь все, что только можешь.

А я-то искренне считал, что поступаю правильно. Благодаря подробнейшим конспектам своих снов я в какой-то степени уяснил себе природу видений, имевших место в моих снах.

– Брось это! – приказал он. – Это ни в чем тебе не поможет. Ты только отклоняешься от цели сновидения, которой является контроль и сила.

Он улегся на спину, накрыл лицо шляпой и заговорил, не глядя на меня:

Я хочу напомнить тебе все приемы, которые ты должен практиковать. Сначала фокусируешь взгляд на руках. Это – отправная точка. Затем начинаешь переводить взгляд на другие объекты, на очень короткое время фиксируя его на них. Постарайся бросить такой короткий взгляд на максимальное количество объектов. Помни: если ты будешь только коротко взглядывать на объекты, они не начнут сдвигаться. Потом снова вернись к своим рукам. Каждый раз, когда ты возвращаешься к своим рукам, ты восстанавливаешь силу, необходимую для продолжения сновидения. Поэтому вначале не нужно смотреть сразу на множество объектов. На первый раз четырех будет достаточно. Потом ты постепенно сможешь увеличить их количество, и, в конце концов, будешь в состоянии разглядывать все, что захочешь. Но всегда, как только образы начинают сдвигаться, и ты чувствуешь, что начинаешь терять контроль, – возвращайся к рукам.

Когда ты почувствуешь, что можешь смотреть на что угодно сколько захочешь, ты будешь котов к освоению следующей техники. Ей я научу тебя сейчас. Но применять ее, я надеюсь, ты станешь только тогда, когда будешь готов.

Минут пятнадцать он лежал молча. Наконец, он сел и посмотрел на меня.

Следующим шагом в настройке сновидения является обучение тому, как путешествовать, – продолжал он. – Тем же способом, каким ты научился смотреть на руки, ты можешь повелеть себе двигаться, отправляясь в разные места. Сначала определи место, в которое ты хотел бы попасть. Выбирай места, которые хорошо знаешь, – университет, соседний парк, дом кого-нибудь из твоих друзей. А потом нужно повелеть себе отправиться туда. Это очень сложная техника. Ты должен выполнить две задачи: во-первых, ты должен повелеть себе отправиться в определенное место, а затем, когда ты освоишь эту технику, ты должен научиться контролировать точное время своего путешествия.

Записывая его слова, я почувствовал, что определенно рехнулся, поскольку совершенно серьезно конспектировал безумные инструкции. Чтобы их выполнить, мне пришлось бы выбраться из самого себя. Меня охватила волна сожаления и замешательства.

– Что ты со мной делаешь, дон Хуан? – спросил я, совсем не это имея в виду.

Он, похоже, удивился. Некоторое время он пристально смотрел на меня, а потом улыбнулся.

– Ты снова и снова задаешь мне один и тот же вопрос. Я ничего с тобой не делаю. Ты делаешь себя доступным силе, ты за ней охотишься, а я лишь веду тебя.

Он склонил голову на бок и принялся меня разглядывать. Одной рукой он взял меня за подбородок, второй – за затылок и подергал меня за голову взад-вперед. От этого движения мышцы шеи, которые были скованы сильным напряжением, расслабились.

Дон Хуан посмотрел на небо и, казалось, некоторое время что-то на нем изучал.

– Нам пора, – сухо сообщил он и встал.

Мы направились на восток и к пяти часам вечера пришли к роще из невысоких деревьев в долине между двумя большими холмами. Было почти пять вечера. Дон Хуан небрежно заметил, что нам, возможно, придется провести там ночь. Он указал на деревья и сказал, что где-то там есть вода.

Он весь напрягся и начал по-звериному принюхиваться. Я видел, как быстро вздрагивают мышцы его живота, расслабляясь и напрягаясь в такт частым коротким вдохам-выдохам. Он велел мне сделать то же и самому определить, где именно находится вода. Я без особой охоты начал подражать его манере дыхания. Минут через пять-шесть у меня уже кружилась голова. Но ноздри странным образом прочистились, и я почувствовал запах речных ив. Однако установить, где они находятся, мне так и не удалось.

Дон Хуан велел мне несколько минут отдохнуть, а потом снова заставил принюхиваться. Второй раунд был более интенсивным. Я ощутил слабый запах речных ив, исходивший откуда-то справа. Мы свернули туда и примерно через полкилометра вышли к болотцу со стоячей водой. Мы обошли его, и подошли к немного возвышавшейся над ним плоской горизонтальной площадке. Дальше над площадкой и вокруг нее все заросло очень густым чапаралем.

– Это место кишит горными львами и другими кошками поменьше, – как бы между прочим заметил дон Хуан таким тоном, словно речь шла о какой-то самой обычной мелочи.

Я мигом подбежал к нему. Он засмеялся.

– Обычно я стараюсь вообще сюда не заходить, – сказал он. – Но ворона показала именно это направление. Здесь мы должны найти что-то особенное.

– Дон Хуан, нам действительно необходимо здесь находиться?

– Да. Иначе я ни за что не пошел бы в это место.

Я начал очень сильно нервничать. Он велел мне слушать внимательно и заговорил:

– Охота на горных львов – единственное, ради чего человек может забраться в это место. Поэтому я должен научить тебя тому, как это делается. Сначала делают ловушку для водяных крыс, живущих вокруг источников, которые служат приманкой. Но изготавливают ее особым образом: боковины делают сминаемыми, а вдоль них вертикально устанавливают очень остро отточенные шипы. Когда клетка стоит, их острия спрятаны. Но когда на клетку падает что-нибудь увесистое, боковины не выдерживают, сминаются, а шипы высовываются и пронзают то, что упало на клетку.

Я не мог понять, как это делается, но он нарисовал на земле схему и объяснил, как закрепить в углублениях на раме вертикальные прутья стенок таким образом, чтобы при возникновении вертикальной нагрузки на ее крышу клетка заваливалась бы в одну из сторон.

Шипами в такой конструкции служат острые щепы из твердого дерева, жестко укрепленные на раме.

Дон Хуан сказал, что во время охоты на горного льва высоко над ловушкой подвешивают большую сетку с тяжелыми камнями. Над клеткой протягивают веревку. Вся система устроена так, что стоит только задеть эту веревку, как все камни из сетки рухнут вниз. Учуяв водяных крыс в клетке, горный лев подходит к ловушке. Обычно он пытается разрушить препятствие ударом передних лап сверху вниз. Вот и в этом случае, чтобы добраться до крыс, он изо всех сил ударяет обеими лапами по крышке клетки. Клетка сминается, и шипы вонзаются ему в лапы. От боли и неожиданности огромная кошка подпрыгивает и цепляет веревку, обрушивая на себя лавину камней.

– Когда-нибудь тебе может понадобится поймать горного льва, – продолжал дон Хуан. – У них есть особая сила, они очень сообразительны, и поймать их можно только одним способом – обманув при помощи боли и запаха речных ив.

С поразительной быстротой и сноровкой дон Хуан соорудил ловушку и после довольно долгого ожидания поймал трех щекастых грызунов, похожих на жирных белок.

Он велел мне нарвать охапку веток речных ив на краю болотца и заставил натереть ими одежду. Сам он сделал то же самое. Потом очень быстро и ловко сплел из тростника две сетки, одну из которых набил водорослями и грязью, которые набрал в болоте. Он принес ее на площадку и спрятался.

Пока он этим занимался, грызуны в клетке начали громко пищать.

Из своего укрытия дон Хуан велел мне взять вторую сетку, набрать в нее побольше грязи и растений из болота и вместе с ней взобраться на нижние ветви дерева, под которым стояла ловушка с грызунами.

Дон Хуан объяснил, что не хочет калечить ни кошку, ни зверьков, поэтому собирается отпугнуть зверя, окатив грязью, когда тот только подойдет к ловушке. Я должен быть готов сделать то же самое. Он посоветовал мне вести себя как можно внимательнее, чтобы не свалиться с дерева. И напоследок велел мне замереть, буквально слиться с ветвями.

Дона Хуана я не видел. Грызуны визжали все громче. Постепенно стемнело настолько, что я едва угадывал общие очертания местности. Вдруг послышались мягкие шаги и приглушенное кошачье дыхание, а потом раздался очень мягкий рык. Грызуны замолкли. И тут прямо под деревом я заметил темную массу звериного тела. Прежде, чем я смог рассмотреть зверя и убедиться в том, что это – горный лев, он бросился на ловушку. Но добежать до нее не успел: что-то обрушилось на него сверху, и он отскочил. Я швырнул свою сетку, как велел дон Хуан, но не попал. Однако шума наделал много. Тут дон Хуан издал несколько жутких пронзительных воплей, от которых по спине у меня побежали мурашки. Кошка с невообразимой ловкостью метнулась через площадку и скрылась.

Дон Хуан еще некоторое время продолжал вопить, а потом велел мне как можно быстрее слезть с дерева, взять клетку со зверьками и бежать к нему на площадку.

Через невероятно короткий промежуток времени я уже стоял рядом с доном Хуаном. Он велел мне кричать, как можно точнее имитируя звуки, которые издавал он сам. Это нужно было для того, чтобы держать на расстоянии льва, пока дон Хуан разбирал ловушку и выпускал зверьков.

Я начал было кричать, но получалось плохо. Голос от возбуждения сделался хриплым.

Дон Хуан сказал, что нужно отрешиться от себя и кричать по-настоящему, с чувством, потому что лев все еще рядом. И тут я в полной мере оценил ситуацию. Лев-то был вполне реален! И я издал восхитительнейший каскад душераздирающих пронзительных воплей.

Дон Хуан буквально взревел от хохота.

Он дал мне еще немного покричать, а потом сказал, что теперь нужно как можно тише покинуть это место, потому что лев – не дурак и уже, вероятно, возвращается.

– Он наверняка пойдет за нами, – сказал дон Хуан. – Как бы аккуратно мы себя ни вели, позади нас все равно останется след шириной с Панамериканское шоссе.

Я шел совсем рядом с доном Хуаном. Время от времени он на мгновение замирал и прислушивался. Потом в какой-то момент он бросился бежать в темноту. Я – за ним, вытянув перед собой руки, чтобы защитить глаза от веток.

Наконец мы добрались до подножия утеса, на котором сидели днем. Дон Хуан сказал, что если лев не разорвет нас до того, как мы доберемся до вершины, то мы спасены. Он начал взбираться первым, показывая путь. Было совсем темно. Непонятно, каким образом мне это удавалось, но я следовал за доном Хуаном очень уверенно. Когда мы были уже недалеко от вершины, я услышал странный звериный крик. Он напоминал коровье мычание, но был более продолжительным и хриплым.

– Быстрее! Быстрее наверх! – заорал дон Хуан. И я в кромешной тьме рванулся к вершине, оставив дона Хуана позади. Когда он добрался до плоской площадки на макушке утеса, я уже сидел там, восстанавливая дыхание.

Дон Хуан рухнул на землю. Я решил было, что напряжение оказалось для него слишком сильным, однако оказалось, что он просто катается по земле от хохота. Его рассмешил мой бросок к вершине.

Мы в полном молчании просидели там еще часа два, потом отправились в обратный путь.