И куст горит

Как и многие Божьи служители, которые отправились в пустыню из-за своих грехов, Кэтрин вскоре была забыта теми, кого она оставила. Боль воспоминаний была слишком сильна для тех, кто любил ее и следовал за ней. Проще было стереть ее из памяти. А потому большинство ее по­следователей очистили свою память и быстро заполнили образовавшуюся пустоту новыми делами.

Хьюитт попросил Вильяма Ватсона, одного из лучших евангелистов, который проводил собрания в «Скинии», при­нять дела от Кульман на следующей неделе. Воскресным утром, однако, обнаружилось, что Ватсон ретировался из го­рода в субботу вечером. Хьюитт сам провел богослужение, но ему не хватило силы. Паства стала разбредаться. Лишь некоторые остались с Хьюиттом. Другие, памятуя о Ватсоне, открыли свою собственную церковь в «Деловой школе Барнса». Одна группа в конце концов примкнула к моло­дому проповеднику-пятидесятнику, который только начинал работу в Денвере, — Чарльзу Блейру. Но многие, даже слишком многие, вернулись в мир — «побитые», лишенные иллюзий, потерянные для Царства.

Кэтрин возвращалась в Денвер несколько раз после этого. Всегда в одиночестве. И хотя ее всегда принимали в доме Андерсонов, она ни разу не обмолвилась о Барроузе Волтрипе. Словно она и не выходила за него замуж.

Айна Фукс, которая была одной из самых верных по­мощниц Кэтрин, посетила Радио-церковь в Мейсон-Сити несколько раз. «Все, что делает Кэтрин, — так это сидит позади своего мужа на сцене и плачет», — сообщила она, когда приехала в Денвер.

Когда люди в Мейсон-Сити обнаружили, что Волтрип обманывал их относительно своего первого брака, они тоже стали разбегаться от него. Радио-церковь была закрыта. Барроуз и Кэтрин упаковали чемоданы и незаметно ус­кользнули в пустоту ночи. Они объявлялись в Канзасе, Орегоне, Аризоне и даже провели некоторое время в Кон­кордии. Но Кэтрин так же была забыта людьми, как и Моисей египтянами, пока он отбывал свое изгнание в Си­найской пустыне.

Два случая во время этого «пустынного изгнания» за­служивают упоминания, ибо они имеют прямую связь с тем, что последовало за этим. Кэтрин начала чувствовать, что ей нужно «прощупать ситуацию», приняв некоторые приглаше­ния проповедовать самостоятельно. Это беспокоило Волтри­па, который хотел, чтобы она была при нем. Впрочем, осознав, что она прежде всего — проповедница, а потом уж — до­мохозяйка, он позволил ей принять несколько «соло-пригла­шений». Одно из них было из Питтсбурга, в Пенсильвании. Джек Маньон, пастор большой межконфессиональной церк­ви, пригласил ее в «город крутых парней» для шестинедель­ной серии собраний в начале 1943 года. Это был первый ви­зит Кэтрин в Питтсбург, и ее тепло встретили. Маньон полагал, что будет лучше, если люди не узнают о ее замуже­стве. Таким образом, хотя Волтрип прожил с ней часть этого периода в отеле «Вильям Пенн», Кэтрин согласилась «пря­тать его под одеялом». Однако пятилетний сынишка Маньона чуть было не разболтал секрет однажды вечером. Когда кто-то спросил его отца, где живет госпожа Кульман, малень­кий «козленок» стремглав ответил: «О, она живет в отеле с каким-то мужиком». Маньону пришлось наскоро придумы­вать объяснение, чтобы замять это дело.

Во время этого путешествия в Питтсбург, Кэтрин быс­тро подружилась со стройной и гибкой Мэгги Хартнер, ин­спектором телефонной компании, которая позднее сыграла большую роль в ее жизни. Мисс Хартнер жила со своей матерью и была членом церкви Маньона. Она продолжала переписываться с Кэтрин после того, как та вернулась на Западное побережье, и позднее стала ее секретарем и са­мой близкой подругой.

Другое событие произошло в Портленде, в штате Оре­гон, вскоре после того, как Кэтрин уехала из Питтсбурга. Груз ее замужества висел на ней. Несколько раз, когда ее «пытали» газетчики, она решительно отрицала свой брак, говоря, что это всего лишь слух, распространяемый ее врага­ми в Денвере. Ее сестра, Миртл, рассказала своему пастору в Портленде о служении Кэтрин. Впрочем, она также не смогла упомянуть, что Кэтрин замужем за разведенным мужчиной. Пастор был восхищен Кэтрин, и после того как она нанесла визит в Портленд и проповедовала в его боль­шой церкви, он пригласил ее снова для проведения серии собраний. Затем, в субботу перед началом этой серии, пасто­ру срочно позвонил один из лидеров его церкви: «Вы знаете, что эта женщина-евангелистка, которую вы пригласили проповедовать для нас, замужем за разведенным муж­чиной?»

Пастор был шокирован. «И это еще не все, — про­должал его собеседник, — тот мужчина оставил свою жену и двоих маленьких детей, чтобы жениться на Кэтрин. Это разрушило ее служения в Денвере и вызывало проблемы везде, куда бы она ни приезжала».

В тот же вечер пастор, не откладывая тяжелый разговор, позвонил ей. Когда Кэтрин, которая уже приехала в Порт­ленд, сняла трубку, он сказал: «Если бы я знал правду заранее! Теперь же у меня нет иного выбора, как отменить собрания. В противном случае это разрушит и мое служение».

Это ранило ее. Сильно. Кэтрин села в машину и поеха­ла по пригородам Портленда, рыдая. Она отсутствовала почти шесть часов, ведя машину и плача. Неужели это был ее жребий на всю оставшуюся жизнь? Не призвал ли ее Бог, чтобы проповедовать? Как выполнить ей Его задание, если слухи преследовали ее по всей Америке, заставляя двери церквей захлопываться перед ней? Снова и снова в тот темный вечер она продолжала задавать себе вопрос

Джона Мильтона: «Если Бог сделал свою дневную работу, то нужно ли тушить свет?» Все же она знала в своем серд­це, что ответ Мильтона не годится в ее ситуации. Ибо ре­шение просто «стоять и ждать» не исправит положения. Нужны были более решительные действия. Ноша вины становилась тяжелее, чем она могла нести.

Похоже, никто не знал наверняка, когда она ушла от него. В 1952 году в интервью для «Денвер пост» она ска­зала: «Он обвиняет меня — и это правда, — что я отка­залась жить с ним. Вот уже восемь лет, как я с ним не ви­делась».

Разрыв последовал в 1944 году, и, пожалуй, это пра­вильная дата. Это означает, что они жили вместе большую часть тех шести лет. Она говорила мне в один из тех ред­ких периодов, когда ей нравилось предаваться ностальгии: «Мне нужно было сделать выбор. Кому же служить: чело­веку, которого я люблю, или Богу, Которого я люблю. Я знаю, что не смогу служить Богу и жить с Мистером (она звала его «Мистер» с того первого раза, как они познако­мились). Никто никогда не узнает ту боль смерти так, как познала ее я, ибо я любила его больше, чем я любила саму жизнь. А было время, когда я любила его больше Бога. И, наконец, я была вынуждена сказать, что я ухожу. Бог ни­когда не освобождал меня от первоначального призвания. И я жила не только с ним, я вынуждена была жить с моей совестью, и обличение Святого Духа было почти неперено­симо. Я устала от попыток оправдать себя. Устала».

«Однажды вечером, — продолжала она, и глаза ее были полны слез, когда она рассказывала, — я ушла из квартиры — она была на окраине Лос-Анджелеса — и очутилась на тенистой улице. Солнце проглядывало сквозь большие ветви деревьев, что сплетались над дорогой. В конце квартала я увидела дорожный указатель. На нем было написано просто: «ТУПИК». И туг я ощутила боль в сердце, такую великую боль в сердце, что ее нельзя выра­зить словами. Если вы думаете, что легко идти на крест, то это просто только потому, что вы там никогда не были. Я была там. Я знаю. И мне нужно было идти одной. Я не знала ничего о силе Третьей Личности в Троице, которая была доступна всем. Я знала лишь, что было 4 часа в суб­боту вечером и что я должна вернуться на то место в моей жизни, где я смогла бы отбросить все в моей жизни — даже Мистера — и умереть.

И я сказала громко: «Дорогой Иисус, я полностью сда­юсь. Я все отдаю Тебе. Возьми мое тело. Возьми мое сер­дце. Все, что я есть, — Твое. Я вверяю все это Тебе, в Твои чудесные руки».

За 6 лет Кэтрин уже узнала, что она обманывала себя, пытаясь найти Божье благословение и не желая жить по Божьим заповедям. И все это время она и Барроуз стояли вместе за кафедрой, проповедуя покаяние и все же понимая глубоко внутри себя, что они сами живут в нераскаянном неповиновении Богу. Они были сосудами, из которых дру­гие пили воду жизни, а их собственные уста были запечата­ны, они не могли утолить свою жажду из того самого источ­ника, откуда они поили других. Многие вошли в новое общение с Иисусом Христом. Некоторые даже были исце­лены. Ибо Бог обещал, что «...слово Мое, которое исходит из уст Моих, — оно не возвращается ко Мне тщетным, но исполняет то, что Мне угодно, и совершает то, для чего Я послал его» (Ис.55: 11). Но с безграничной печалью Кэт­рин осознавала, что она стала подобной тем большим ка­менным львам, чьи изображения она видела в Европе, — с водой, изливающейся у них из пасти. Они давали воду всем тем, кто жаждал, но сами не могли пить, ибо они были сделаны из камня. Ее сердце стало подобно каменному.

Месяцами, всякий раз, когда она открывала Библию, ее глаза сами останавливались на книге Притчей. Казалось, эта особенная книга была специально помещена в центре так, что почти каждый раз, когда она падала на кровать, плача, и ее Библия падала рядом, она открывалась сама со­бой на Притчах.

«Что город разрушенный, без стен, то — человек, не владеющий духом своим» (Пр.25: 28).

«Сладок для человека хлеб, приобретенный неправдою; но после — рот его наполняется дресвою» (Пр.20: 17).

«Скрывающий свои преступления не будет иметь успе­ха; а кто сознается и оставляет их, тот будет помилован»

(Пр.28: 13).

И про Барроуза: «Праведник ходит в своей непорочно­сти: блаженны дети его после него!» (Пр.20: 7). Все же дети его, тогда подростки, должны были расти без отца.

Кэтрин знала, изучая Слово Божье и имея опыт обще­ния с Ним, как с любящим отцом, знала, что Богу по силам взять даже невозможную семейную ситуацию, рожденную в грехе и бунтарстве, и обратить ее в нечто чистое и святое без разрушения семейных уз. Она много раз видела подоб­ное среди своих друзей. Она видела, что другие делают то же самое, что и они с Барроузом, и замечала, как Бог слы­шал их крик исповедания грехов и их мольбу о прощении и как Он даровал им новые сердца вместе со Своим позво­лением оставаться вместе. И вот из-за этих примеров Кэт­рин и Барроуз двигались вперед, им казалось, что Бог по­ступит с ними похожим образом. Но они совершали огромную ошибку. Они смотрели на то, как Бог поступает с другими, пытаясь извлечь уроки из этих случаев, но не пы­таясь найти совершенный Божественный план для своих жизней. Кэтрин забыла, что она — уникальный человек. Ибо кому много дано, с того много и спросится.

Кэтрин узнала, когда ей было еще 14 лет, что ей предна­чертано быть иной. Она предизбрана заниматься делами ее Отца. И это наводило на мысль о том, что она должна быть непоколебимой. Но тогда как могла она продолжать жить в связи, которая не только раздражала Бога, но и фактически мешала ей достичь всего того, что Бог запланировал для нее?

Она думала о том времени, когда они сидели вместе за завтраком, а кровать в спальне была еще теплой и измятой, и они просили Бога благословить пищу, зная в то же самое время, что Он не может благословить их самих. В течение 6 лет они играли в свои игры. Но она не могла больше играть. Она должна была выбирать.

Раскаяться — означало вернуться назад. Кэтрин Кульман сделала это в тот субботний вечер на тенистой улице в Калифорнии. Она умерла в тот день. Она стала семенем, готовым упасть в почву и быть похороненным. Ни­чего не видя от слез, она повернулась и пошла обратно по той же улице, по которой она пришла.

Спустя три дня, стоя на железнодорожном вокзале в Лос-Анджелесе, теперь уже полностью выплакавшись, она в последний раз посмотрела на Мистера. Она стояла молча. Его черные как смоль волосы уже начинали седеть на вис­ках. Его лицо, такое смуглое и гладкое, когда она его встре­тила, теперь покрылось морщинами. Значительная часть ее жизни была уже позади, а ей нечем было особо гордиться. Все, что у нее было, — это билет в один конец до Франк­лина, в штате Пенсильвания, куда ее пригласили на две не­дели для проведения собраний. Они стояли на платформе, неловко держа друг друга за руки, ожидая, когда проводник скажет: «Садитесь в вагоны!» Кэтрин безучастно смотрела на тяжелые колеса пассажирского вагона и вспоминала тот день, когда они с Миртл в Конкордии садились на поезд до Канзас-Сити. Только на этот раз у нее не будет рядом лю­бящей сестры. Теперь она была одна.

«А куда после Франклина?» — нервно спросил Бар- роуз, осознавая, что он прерывает размышления, в которых ему больше нет места.

«Я не знаю, — ответила Кэтрин, не отрывая взгляда от железных колес, стоящих на рельсах. — Я знаю лишь, что мне надо ехать. Я должна следовать за Ним».

Барроуз сжал ее руку. Нежно. Он тоже знал. Он знал, что они обманывали друг друга все это время. Он знал, что Кэтрин уже не его. И никогда не была. И сейчас они пришли к тому моменту истины, когда они снова должны отпустить друг друга. Кэтрин приняла решение. Она при­няла его три дня назад, когда она пришла домой и сказала ему, что уходит. А что же он? Сможет ли он вернуться в Остин и воссоединиться со своей семьей? Мысленно он покачал головой. Если это означает, что он должен будет скитаться по морю жизни, словно корабль-призрак, никогда не приставая к берегу, ускользая в тупик, чтобы не быть об­наруженным, если это — его жребий, то он должен будет закалить свою душу и принять свою участь. Ибо несмотря на все, Барроуз Волтрип был, да, он был Божьим челове­ком — и он видел руку своего Господа на этой женщине, которая всего несколько дней назад была его женой. Он тоже знал, что она изменилась. Он чувствовал это измене­ние все время. Но он все же надеялся, что каким-либо об­разом он сможет сам установить правила игры и победить. Теперь же они оба, стоя рядом на грязной деревянной платформе вокзала, знали, что они уже не принадлежат себе. Они принадлежали Другому.

И теперь Он требовал от нее того, что она обещала Ему на той тенистой улице. Паровозный пар ударил по рельсам, и загудел гудок. Молодожены, стоявшие рядом с ними на платформе, поцеловались, обняли друг друга, и мужчина стал подниматься по серо-зеленым ступеням в вагон.

«Все по вагонам!» — проводник бойко вскочил в ва­гон. Проводники других вагонов в белых костюмах под­няли маленькие стульчики, стоявшие у входа, и вошли в тамбур.

«Если ты сядешь на этот поезд, ты никогда меня не увидишь, — мягко сказал Барроуз. — Я никогда уже не появлюсь в твоей жизни или на твоем служении».

Только одному Богу известно, что сказала Кэтрин в от­вет, ибо никто до сего дня не знает, что стало с Барроузом А. Волтрипом старшим. После того, как она взяла протя­нутую руку проводника и поднялась в вагон Восточного по­езда, Барроуз Волтрип исчез из ее жизни. Он сдержал свое обещание. До последней буквы.

Насколько мне известно, она никогда не получала от него известий. За исключением одного случая. Я был в ее офисе в «Карльтон-Хаус» в 1970 году, неделю спустя пос­ле Дня святого Валентина*. Она закрыла дверь и подошла к столу. Очень медленно она вынула поздравительную от­крытку из верхнего ящика, держа ее, как священный перга­мент. Перегнувшись через стол, она вручила ее мне. «Взгля­ните-ка, ну как вам это?» — прошептала она хриплым го­лосом.

Это была простая открытка с надписью: «Будь моей Валентиной» и с двумя красными сердечками, соединенны­ми золотой стрелой. На открытке чернилами были написа­ны два слова: «Любовь, Мистер».

Я поднял глаза на Кэтрин. Ее лицо было обращено к потолку, глаза плотно закрыты, слезы выступали у век и образовывали два крошечных ручейка на ее стареющих щеках. «Никто! — прошептала она. — Никто не узнает, чего стоило мне сегодняшнее служение. Только Иисус знает».

Я незаметно выскользнул через приемную, побежал по коридору к лифту, а затем вниз — в вестибюль здания, И если таково было значение Креста для Кэтрин Кульман, то что он должен значить для меня? Я был готов, по крайней мере, в тот момент, ответить на этот вопрос в моей жизни.

Но хотя то решение в Калифорнии и было принято, путь был отнюдь не гладок. Путешествуя в одиночку, Кэт­рин сначала приехала во Франклин, а затем выехала оттуда, пытаясь начать все снова. Огайо. Иллинойс. Индиана. Снова Западная Вирджиния. Почти везде, куда она приез­жала, она встречала то же самое сопротивление. Все знали о Волтрипе и о скандале в Денвере. Это было подобно тому, как если бы некто убил альбатроса и носил тушу на своих плечах, а затем зловоние осталось на долгое время. Торо* писал, что нет более мерзкого запаха, чем тот, кото­рый издает испорченная добродетель. Она поехала на юг.

Торо Генри — (1817-1862) американский писатель и публицист. Два года прожил в лесном шалаше. Произведения: «Гражданское неповиновение» (1849); «Уолден, или жизнь в лесу» (1854). — Прим. пер.

Вирджиния. Каролина. И, наконец, в конце 1945 года она завернула в Колумбус, в штате Джорджия. В каждом го­роде все было одинаково, ее методика не изменилась, толь­ко теперь для женщины средних лет все это было труднее. Она арендовала помещение, печатала объявления в газетах, покупала время на радио для рекламы собраний. Люди в Колумбусе откликнулись. На третий вечер зал был полон. И тут кто-то начал «принюхиваться» к альбатросу. Был звонок в Денвер, затем — в Мейсон-Сити в Айове. По­том кто-то позвонил в газету, и газетчики приехали для ин­тервью с утомленной от битвы евангелисткой. Кэтрин ста­ла уклоняться от интервью, что было самым худшим из всего, что она могла сделать. Газетчики, разнюхав историю, приступили к работе. Через два дня, после того как все со­бранные материалы были опубликованы, Кэтрин уже ехала на автобусе назад на север. Прием на юге был не слишком теплым в ту осень.

Все же ее дни в пустыне заканчивались. И хотя впере­ди были еще сражения, она была уже на грани прорыва та­кой силы, что даже Кэтрин, со всеми ее мечтами и видения­ми, не могла себе представить. Подобно Моисею в пустыне, который пас овец и козлов с выжженными зноем пустыни гордыней и эгоизмом, так и Кэтрин шла к своему кусту, ко­торый вот-вот должен был загореться. И уже почти при­шло то время, когда ей надлежало услышать голос Бога из чудесного огня, дающий ей новые инструкции для следую­щей фазы ее жизни.

Это случилось во Франклине, в штате Пенсильвания, в городе с 10 000 жителей, на северо-западе штата, между Питтсбургом и Эри. Был февральский день с трескучим мо­розом и снежными шквалами, выметающими улицы города, когда Кэтрин вышла из автобуса и направилась к телефон­ной будке, чтобы позвонить Мэтью Дж. Мэлони. Мэлони, который владел «Скинией Евангелия», был под впечатлением проповедей Кэтрин, когда она посетила Франклин раньше с двухнедельной серией собраний в знаменитом здании, где евангелист Билли Санди обрел свою славу. Он руководил советом попечителей в «Скинии» и пригласил ее вернуться во Франклин для проведения еще одной серии собраний в низком, приземистом здании, расположенном на углу улиц Оттер и Двенадцатой, вблизи центра города.

Но почему Кэтрин снова вернулась во Франклин, оста­лось еще одной тайной, которые во множестве окружали ее жизненный путь. Возможно, это случилось потому, что Франклин был одним из тех немногих мест, где она пропо­ведовала и где никто не поднимал вопроса о ее замуже­стве. Возможно, что просто городок был так удален, что его жители едва ли смогли бы вообще что-то раскопать об этом деле. Или, возможно, просто Бог прямо указал ей вернуться. Наверное, никто не знает об этом. Но, так или иначе, в начале 1946 года, спустя почти два года после того, как она распрощалась с Волтрипом, она вышла из автобуса во Франклине, чтобы начать новую главу своей жизни.

Дела шли хорошо. Старая «Скиния» была рассчитана на 1500 посадочных мест, и она была заполнена с первого же собрания. Вдохновленная таким приемом, Кэтрин нача­ла расширять деятельность. Радио было естественным средством.

Весной 1946 года, в красивом черном платье, в длинных лайковых перчатках и в шляпке от Карнеги Хэтти, Кэтрин вошла в офис одной местной радиостанции в пригороде Ойл-Сити. Она сказала секретарше, что хотела бы видеть директора программ, Фрэнка Шаффера. Ее провели в его крохотный офис, и она сообщила ему вежливо, но решитель­но, что пришла, чтобы купить эфирное время. Как говорила Кларенс Пелаги из местной газеты «Деррик», Шаффер имел раздражающую привычку, которая испытывала терпе­ние его посетителей. Медленно и тщательно он доставал свою трубку, насыпал в нее табак, уплотнял его и потихонь­ку потягивал, пока она не разгоралась. Производя все эти манипуляции, он пребывал в полном молчании, игнорируя посетителя, пришедшего в офис, и сосредотачивая все свое внимание на трубке.

Кэтрин стояла у его стола, смотрела на безучастного ра­ботника радио, выдержав это испытание в течение доволь­но долгого времени, а затем сказала: «Молодой человек, вы собираетесь продавать мне время или нет? У меня нет на­строения заниматься ерундой, И не испытывайте мое тер­пение, это добром не кончится».

Шаффер был удивлен. Он не привык, чтобы люди так с ним говорили, особенно женщины, и к тому же женщины, же­лающие купить время для религиозных программ. Большин­ство из них были так запуганы, что или уходили ни с чем, или соглашались купить время в какой-то Богом забытый час дня. Шаффер положил свою трубку в пепельницу, вытащил листок с расценками на время и приступил к работе.

Сотрудники радиостанции наблюдали эту перемену с нескрываемым наслаждением. Хотя они не могли слышать разговора, поскольку все происходило в аппаратной комнате, они видели их через стеклянные окошки и сразу поняли, что Шаффер встретил достойного противника.

Кэтрин задала несколько обычных вопросов о мощнос­ти передатчика, о той территории, которая покрывается ве­щанием, и о числе слушателей. Она настаивала на опреде­ленном времени каждое утро, и она получила его. Она ушла, так и не спросив о плате. Если Бог сказал ей начать вещание и дал ей это время, то она предоставляла Ему все заботы о плате. По этой схеме она действовала до конца своей жизни.

Кэтрин начала совершать ежедневные поездки от Франклина до Ойл-Сити — 8 миль в один конец. Радио­станция находилась на 3-м этаже «Вич-Билдинг». Перед выходом в эфир она обычно болтала с Руфью Литл, секре­таршей и бухгалтером, а также с другими сотрудниками. Но она тщательно скрывала свое прошлое.

Кэтрин особенно нравился Тед Финнеси из Рузвилля, который объявлял ее программы. Ей было приятно, как он представлял ее: «А вот та молодая женщина, которую вы все ждали». Она просила, чтобы на радиостанции всегда держали записи выступления Финнеси под рукой, и когда не будет возможности представить ее, чтобы использовали записи, а не другого ведущего. Финнеси, который был като­ликом, всегда осенял себя крестным знамением, когда пред­ставлял Кэтрин. Но его серьезность кончалась на этом, и часто во время передачи он стоял по другую сторону стек­лянной перегородки, подражая Кэтрин, игриво передразни­вая ее жесты и выражение лица, пытаясь имитировать ее смех. Кэтрин нравилось это, и другие сотрудники иногда корчились от смеха за звуконепроницаемой перегородкой, наблюдая за Финнеси и Кэтрин, которые поддразнивали друг друга через стекло.

Выступления Кэтрин, впрочем, вызывали проблемы на станции. Единственный подходящий микрофон был на­стольного типа. Временами Кэтрин так возбуждалась во время передачи, что наклонялась очень близко к микрофо­ну, и казалось, что она кусает его. Это заставляло инже­нера производить неистовые действия в попытках отрегу­лировать уровень звука. Проблема была решена путем привинчивания микрофона к противоположной стороне стола. Позднее станция закупила микрофоны на «журав­ле» специально для экспансивной проповедницы из Франклина.

К середине лета слава Кэтрин возросла, и она задей­ствовала также радиостанцию в Питтсбурге, в дополнение к программам, ведущимся из Ойл-Сити. Впрочем, эта слава вызывала и проблемы. Многие люди хотели пообщаться с ней лично, и, не будучи в состоянии сделать это на собрани­ях в «Скинии», они приходили на радиостанцию. Они си­дели в холле и наблюдали за Кэтрин через большое стек­лянное окно. Скоро весь холл был так набит людьми, что сотрудники станции не могли выполнять свою работу. Ког­да некоторые начали реагировать на радиопроповеди слиш­ком эмоционально и даже истерически, крича Богу о своих грехах или плача, чувствуя обличение, работникам радио пришлось выпроводить всех посетителей из студии.

Другой проблемой стала лавина корреспонденции. Письма приходили на станцию мешками. Финнеси, которо­му нравилось дразнить «Катю» относительно ее хорошень­ких ножек, говоря, что ей следовало бы выступать на сцене, а не стоять за кафедрой, часто рылся в письмах, во многих из которых были деньги. Обнаружив конверт с мелочью, ко­торая звенела внутри, он отбрасывал его, спрашивая Кэтрин: «Тебе ведь не нужна эта жалкая мелочь, не правда ли?»

Когда Кэтрин однажды сказала в эфире, что она толь­ко что порвала свои последние нейлоновые чулки (а ней­лон было очень трудно купить после войны), станция была завалена пакетами с нейлоновыми чулками от благодарных слушателей. Подобное же произошло, когда она однажды обмолвилась, что потеряла свой зонтик. Персонал радио­станции был рад, когда она наконец перебралась в Питтс­бург, так что они смогли вернуться к нормальной работе. Но все они понимали, что уже никогда у них не будет такой эффектной программы, как программа Кэтрин Кульман.

Впрочем, перед тем, как перебраться на юг, в большой город, ей предстояло еще преодолеть некоторые препятствия во Франклине и пережить чудеса. Несколько раз Кэтрин проповедовала об исцелении. И что-то происходило. Она всегда заканчивала богослужения призывами к покаянию, приглашая людей «родиться заново». Неизменно вокруг алтаря образовывалась толпа молящихся на коленях людей, они также молились на сцене и в проходах. И результаты были почти такими же, когда она открыла «очередь на ис­целение». Заимствуя идеи популярных «целителей верой», которые разъезжали по всей стране, она обычно просила всех больных выйти вперед, после чего она возлагала на них руки и просила Бога исцелить их. Результаты не были впечатляющими, но они были. Несколько человек исцели­лись. И никто не был удивлен и даже смущен больше, чем сама Кэтрин. Она была настроена узнать больше об этом физическом проявлении Бога.

«В своем сердце я знала, что это было исцеление, — говорила она. — Я слышала свидетельства от тех, кто был исцелен. Это было настоящее, это было подлинное, но в чем же был ключ?»

Была ли это вера? Если так, то, что такое вера? Было ли это тем, что можно произвести, выработать в себе? Было ли это чем-то таким, что можно получить через собственные добродетели или хорошее моральное поведение? Можно ли было добыть это в обмен на служение Богу или приобрести это посредством благотворительной деятельности? И в ком обитает вера? В том, кто болен? Или в том, кто ведет исцели- тельное собрание? Или же в толпе, которая окружает боль­ного? Или во всех них одновременно? Наверняка это не происходило по произволу судьбы. Если Иисус исцелял всех, кого приводили к Нему, как говорит Библия, и если Он велел своим ученикам делать еще более великие дела, чем Он Сам делал, то почему тогда было не так много исцелений?

Когда Кэтрин увидела объявление, гласившее, что «ис­целяющий евангелист» проводит палаточные собрания в Эри, она решила пойти туда. Хотя у Кэтрин были сомнения относительно сенсационности, которая обычно сопровожда­ла подобные собрания, она знала, что не успокоится, пока не посетит подобное богослужение. Возможно, вполне возмож­но, что они нашли секрет, как высвободить Божью силу ис­целения для больных и умирающих.

Это был тяжелый урок для Кэтрин. Один из самых тя­желых в ее жизни. Она ехала в Эри одна, намереваясь ос­таться инкогнито. Гигантская палатка была разбита на южной окраине города. Когда она въехала в парковочную зону, она увидела таблички с объявлениями: «Чудесное пробуждение. Зрение для слепых! Слух для глухих! Сила для обретения богатства!»

Заняв место в заднем ряду, она стала ждать. Едва евангелист вышел на помост, он стал подобен снаряду, выпу­щенному из пушки. В один миг он вскарабкался на длин­ную скамью позади кафедры и стал по ней ходить. А за­тем он по-лягушачьи перепрыгнул через саму кафедру. Аудитория пришла в неистовство, крича, визжа, почти что выходя из-под контроля. Кэтрин позднее описывала это как «ночной кошмар, ставший реальностью».

Во время богослужения он устроил аукцион по продаже кусков своей старой палатки, обещая, что тем, кто предложит наибольшую сумму, эти куски принесут здоровье и процвета­ние, если они будут носить их под одеждой на теле или класть на ночь под подушку. Когда же напряжение на собрании возросло, проповедник начал визжать, говоря, что он чувству­ет, как «волшебная сила сошла на него», сила, в которой он узнает «помазание Святого Духа», позволяющее ему возла­гать руки на больных, дабы они исцелились. Люди столпи­лись в проходах, раскачиваясь взад и вперед. Когда же собра­ние достигло пика неистовства, выстроилась очередь на исцеление. Эта очередь показала, что собрание на самом деле не было стихийным, ибо каждый, кто хотел состоять в ней,

должен был предварительно получить свой номер у входа. Таким образом Кэтрин отметила для себя с унынием, что люди должны были ждать иногда по нескольку дней, пока подойдет их номер. И кроме того, как мог евангелист помо­литься индивидуально с каждым из многих страждущих все­го за один вечер?

Люди вставали друг за другом по номерам. Евангелист шел вдоль очереди, подходил к больным, сверял карточки с номерами, хлопал людей по головам и говорил им: «Будь исцелен!» Многие из них валились на пол. Другие кричали и шатались. Но от внимания Кэтрин не ускользнуло, что пациенты с более серьезными болезнями выводились из очереди в «инвалидную палатку», подальше от любопытных глаз. В то время как некоторые, похоже, действительно по­лучили помощь — возможно, даже были исцелены — большинство тех, которые бросили свои костыли и которым якобы помогали вне палатки симпатичные «возлюбленные братья», — эти в конце концов вообще были не в состоя­нии ходить. И этим людям проповедник объяснял, что их вера еще недостаточно сильна и что им следует еще раз прийти на собрание, чтобы получить еще больше исцеления.

Говоря о том вечере, Кэтрин вспоминала: «Я начала плакать. Я не могла остановиться. Выражение отчаяния и разочарования на лицах людей, когда им объясняли, что лишь недостаток веры удерживал их от Божественного ис­целения, — это выражение преследовало меня неделями. Был ли это Бог, всеблагой и сострадающий? Я вышла из палатки и с горячими слезами, текущими по лицу, посмотре­ла вверх и закричала: " Они отняли у меня моего Господа, и я не ведаю, куда они Его подевали! "»

Спустя годы Кэтрин писала: «Я не смогла увидеть руки Бога в том избытке человеческого рвения, но я видела тот вред, который наносился объяснением, что «нехватка веры» — это причина того, что некоторые не получали своего исцеления. Внутри себя я была сломлена: мое сердце говорило мне, что Бог может сделать все; мой разум гово­рил мне, что из-за своего невежества и недостаточного ду­ховного познания многие бросают упрек тому, что на самом

деле является священным и чудесным, и доступным всем Ни один проповедник не должен был говорить мне о том что сила Божья — это реальность... Я была в этом уве­рена из чтения Слова Божьего. И Слово говорило об этом, и обещание было дано: нет изменения ума Божьего, и, есте­ственно, нет отмены обещаний. Я думаю, что никто еще не жаждал так ревностно истины, как я, — никто еще не ис­кал ее сильнее».

Все же она не нашла истины, которую искала, в той «исцеляющей палатке». Ее следовало искать в ином месте.

По счастью, Кэтрин выучила ценный урок в свои моло­дые годы. Она выучила, что единственный путь обретения истины — это прийти к Господу с искренним сердцем и позволить Ему дать ей Свои откровения из Своего Слова. Итак, она снова обратилась к Библии за ответами.

«Когда Иисус умер на кресте и воскликнул: «Сверши­лось!», Он умер не только за наши грехи, но и за наши болез­ни, — говорила она мне. — У меня ушло несколько месяцев, чтобы это осознать, ибо меня не учили, что есть также и теле­сное исцеление в искупительной жертве Христа. Но затем я прочла у пророка Исаии: «Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились» (Ис.53: 5). Тогда у меня не осталось другого выбора, кроме как признать, что Иисус умер не только для того, чтобы обеспечить нам путь на Небеса, но и чтобы дать нам исцеление.

Я знала, что если я даже проживу жизнь и умру, так и не увидев ни одного чудесного исцеления, подобного тому, что видели апостолы в Книге Деяний, то это не изменит слова Бога, — говорила Кэтрин. — Бог сказал так. Он обеспечил это в нашем искуплении на Голгофе. И тот факт, увижу ли я это или нет своими собственными глазами, не изменит того, что это было так».

Укрепившись этим новым видом веры, — не верой в исцеление, но верой в Бога — Кэтрин начала проповедо­вать с новым рвением, основываясь на учении о Святом Духе. Каким-то образом она поняла, что именно Святой Дух выполняет работу Иисуса.

В воскресенье 27 апреля 1947 года Кэтрин начала се­рию проповедей о Святом Духе. Она подключилась к той духовной деятельности, из которой черпала энергию до кон­ца своей жизни.

«Я вижу в своем духе три личности Святой троицы, сидящие за большим столом для конференций еще до того, как было начато сотворение Земли. Бог, Отец, сообщает ос­тальным, что хотя Он творит человека для общения с Ним, но человек согрешит и, таким образом, разорвет это обще­ние. И единственный путь, чтобы восстановить это обще­ние, — это если кто-то заплатит за этот грех. Ибо если никто не сделает этого, то человеку придется платить за свой грех несчастьем, болезнью, смертью и, естественно, вечными мучениями в преисподней.

После того как Отец закончил излагать свои мысли, Его Сын, Иисус, начинает говорить: «Я пойду. Я приму об­раз человека и спущусь на Землю, чтобы заплатить эту цену. Я добровольно умру на кресте, дабы человек мог быть вос­становлен в полном общении с Нами».

Затем Иисус обращается к Святому Духу и говорит: «Но Я не смогу пойти, если Ты не пойдешь со мной, ибо именно у Тебя сила».

Святой Дух отвечает: «Ты пойдешь первым, а когда по­дойдет время, Я присоединюсь к Тебе на Земле».

Итак, Иисус отправился на Землю, был рожден в яслях для скота и постепенно возмужал. Но хотя Он и был ис­тинным Сыном Божьим, до времени Он был как бы бесси­лен. И тогда пришел тот чудесный момент на реке Иордан, когда Иисус, выйдя из воды после крещения, посмотрел вверх и увидел Святого Духа, сходящего на Него в виде голубя. Это, должно быть, был один из самых волнующих моментов, которые пережил Иисус, пока Он ходил во плоти по нашей Земле. И я почти что слышу, как Святой Дух шептал в Его ухо: «Теперь Я здесь. Все происходит, как мы задумали. И вот теперь-то и начнутся настоящие дела».

И они действительно начались. Исполненный Духа, Он внезапно обрел силу исцелять больных, заставлять слепых видеть и воскрешать мертвых. Это было время чудес. Они продолжались три года, а затем, в самом конце, как говорит Библия, «Он испустил дух», и Дух вернулся к Отцу.

После того как Тело Иисуса пролежало три дня в гробнице, эта могучая третья личность Троицы, Святой Дух, вернулась. Иисус вышел из гробницы в теле, сияющем сла­вой. Он больше не творил чудес в то короткое время, как Он еще был на Земле, но Он дал своим ученикам великое обетование — величайшее обетование во всей Библии. Он сказал, что тот же самый Святой Дух, который жил в Нем, вернется и будет жить во всех тех, кто откроет свои жизни для Его силы. Те же самые вещи, что Он, Иисус, делал, бу­дут делать и Его ученики. Фактически, даже более великие вещи будут сделаны, поскольку теперь Святой Дух не будет ограничен только одним телом, но Он будет свободен жить везде в тех, кто примет Его».

Кэтрин сделала паузу. Она никогда раньше так не проповедовала. Это было новым откровением. Новой ис­тиной. И все шло прямо из Библии. Она задрожала, когда стала продолжать: «Его последними словами перед тем, как Он был вознесен на Небо, были: «Но вы примите силу, ког­да сойдет на вас Дух Святый» (Деян.1: 8). Бог Отец дал Ему подарок. Теперь же Он вручил его Церкви. Всякая церковь должна была пережить чудеса Пятидесятницы. Каждая церковь должна была видеть исцеления Книги Де­яний. Этот дар — для всех нас».

Ошеломленная тем, что она сама сказала, Кэтрин ушла сразу, как только закончилось собрание, оставив служение у алтаря группе людей, которые вышли вперед помогать ей. Она не спала всю ту ночь, расхаживая взад и вперед по сво­ей маленькой комнате в мансарде на третьем этаже в зда­нии «Женского делового клуба», проводя время в молитве и чтении Библии. Она словно бы стояла с Симоном Пет­ром, когда Иисус сказал ему: «...блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах...» (Мат.16: 17).

На следующий вечер она снова была в «Скинии». Зал был наполнен людьми, и их лица выражали ожидание. Все места на длинных деревянных скамьях были заняты. Ги­гантские стропила с открытыми балками радостно срезонировалй, когда она вошла в зал. Люди пришли, ожидая чудес.

Едва Кэтрин начала проповедь, как по залу прошло волнение. Одна женщина вышла вперед. Она подняла руку вверх: «Кэтрин, могу я кое-что сказать?»

Кэтрин посмотрела на нее. Пышка. Около пятидесяти. Одета в серый твидовый костюм, на голове — черная со­ломенная шляпка, украшенная маленьким белым цветком. Кэтрин держала в правой руке сумочку, а левой рукой ма­хала в воздухе: «Давайте, милочка, конечно вы можете ска­зать».

Женщина вышла вперед в первый ряд и встала рядом с Кэтрин, их разделяла только длинная труба, на которой крепился алтарный занавес, подвешенный на маленьких медных кольцах. Она заговорила мягким голосом:

«Прошлым вечером, когда Вы проповедовали, я была исцелена».

Кэтрин была ошеломлена. Она попыталась что-то ска­зать, но после двух неудачных попыток ей пришлось замол­чать. Наконец ей удалось произнести: «Где же Вы были, когда это произошло?»

«Я просто сидела здесь, в зале», — улыбнулась дама.

«А как Вы узнали, что исцелились?» — если это было от Бога, то могло выдержать любую проверку.

«У меня была опухоль, — робко сказала женщи­на. — Ее обнаружил мой доктор. Пока вы проповедовали, что-то случилось в моем теле. Я была так уверена, что это исцеление, что пошла к доктору сегодня утром, и он прове­рил это. Опухоли больше нет».

Не было никакой очереди на исцеление с номерками. Никакой молитвы. Чудо произошло, пока Кэтрин просто проповедовала о силе Святого Духа.

Целую неделю Кэтрин размышляла о том, что про­изошло. Затем, в следующее воскресенье, случилось другое чудо, еще более впечатляющее. В 1925 году Джордж Орр, ветеран первой мировой войны и методист по вероиспове­данию, получил производственную травму. Брызги расплав­ленного металла так сильно повредили роговую оболочку правого глаза, что видеть этим глазом он уже не мог. Его офтальмолог, доктор К. Е. Имбри из Батлера, штат Пен­сильвания, сказал, что глаз поврежден навсегда и что шрам на роговой оболочке слишком глубок, чтобы делать опера­цию. Если бы они стали оперировать, то пришлось бы уда­лить глазное яблоко.

В марте 1947 года Орр и его жена посетили одно из собраний в «Скинии» во Франклине. В течение двух пос­ледующих месяцев они несколько раз возвращались, чтобы послушать проповеди Кэтрин. 4 мая они выехали из Бат­лера на утреннее собрание вместе с молодоженами, которые тоже интересовались богослужениями Кэтрин. Кэтрин все еще проповедовала о силе Святого Духа и во время собра­ния просто заявила, основываясь на примере той женщины, которая была исцелена ранее, что физическое исцеление ныне так же возможно, как и духовное спасение.

Что-то произошло внутри Джорджа Орра. Он взмо­лился: «Боже, пожалуйста, исцели мой глаз».

В следующий момент он почувствовал странное пока­лывание в глазу, словно что-то проникало в него. Затем полились слезы. Орр был раздосадован тем, что не мог контролировать происходящее. Его глаз наполнился слезами, и они полились на пиджак.

После богослужения, боясь рассказать кому-нибудь о том, что с ним происходило, он выбрался из здания и сел в машину. По дороге домой он продолжал моргать глазом, поскольку слезы продолжали течь. Затем, как только они съехали с холма, словно солнце взорвалось перед ним во всей его славе. Закрыв здоровый глаз рукой, он закричал: «Я могу видеть! Я могу все видеть!»

Джордж Орр, который долгое время получал пособие из-за своей слепоты, вернулся на богослужение во Франк­лин во вторник, чтобы свидетельствовать об исцелении.

Куст Кэтрин начал гореть.