Добсон замолчал и посмотрел на меня.

– В Манускрипте, – продолжал он после паузы, – отмечается, что незнание вызывает тревогу, от которой мы теперь избавляемся. Мы направили исследователей, чтобы, вернувшись, они объяснили смысл нашего существования. Однако Вселенная оказалась настолько сложной, что им не суждено было тут же вернуться обратно.

– А в чем заключается наша тревога?

– Вернитесь в те времена. После того как при помощи научного метода не удалось сформировать новое представление о Боге и предназначении человечества, отсутствие уверенности и смысла оказало глубокое воздействие на западную цивилизацию. Необходимо было предпринять что-то еще, чтобы получить ответ на наши вопросы. И тут мы пришли к решению, которое казалось весьма логичным. Мы посмотрели друг на друга и решили: «Ну что ж, раз наши исследователи еще не вернулись и не поведали о том, где мы поистине стоим в духе, почему бы нам пока не обустроиться в новом мире. У нас, несомненно, уже достаточно знаний, чтобы воспользоваться ими для своей собственной пользы, так почему бы пока не потрудиться и не повысить жизненный уровень, чтобы обезопасить себя от превратностей судьбы?»

Добсон усмехнулся:

– Вот этим мы и занялись. Четыре столетия назад! Взяв дела в свои руки, мы избавились от чувства неуверенности, сосредоточились на освоении Земли и использовании ее запасов для улучшения своего материального положения. И только теперь, на пороге следующего тысячелетия, мы в состоянии понять, что же произошло. Наша сосредоточенность на материальном со временем переросла в озабоченность. Мы полностью потеряли себя в созидании мирской, экономической безопасности взамен утраченной нами духовной. Вопрос о том, зачем мы живем, что за духовный процесс происходит здесь на самом деле, был мало-помалу отставлен в сторону и вовсе забыт. Добсон пристально посмотрел на меня, а потом проговорил:

– Борьба за существование, причем за существование с все большим комфортом, захватила нас настолько, что нам стало казаться, будто в этом, и заключен смысл жизни, и мы понемногу стали забывать о первоначально поставленном вопросе… Мы забыли, что до сих пор не знаем, зачем мы существуем.

Из иллюминатора был виден раскинувшийся далеко внизу город. Судя по маршруту полета, это был Орландо в штате Флорида. Насколько геометрически правильно расположение улиц и проспектов, насколько рассчитано и упорядочено все то, что построено человеческими руками! Я взглянул на Добсона, который сидел с закрытыми глазами и, казалось, спал. Он битый час рассказывал мне о Втором откровении, потом принесли обед, мы перекусили, и я поведал ему о Чарлин и о том, почему решил отправиться в Перу. После этого мне захотелось посмотреть на гряды облаков и поразмышлять над тем, что он рассказал.

– Ну, и что вы об этом думаете? – неожиданно спросил мой сосед, повернувшись ко мне с сонным видом. – Уяснили для себя Второе откровение?

– Не уверен.

– А нет такого ощущения, что вам стало более ясно будущее рода человеческого? – Кивком он показал на остальных пассажиров. – Видите, насколько все озабочены? Сегодня многому находится объяснение. Ведь у нас не так мало знакомых, настолько одержимых работой, что они страдают от этого болезнями и стрессами, но остановиться не могут? Им не остановиться потому, что в повседневной рутине есть возможность забыться, свести жизнь к одним практическим соображениям. Они так и поступают, чтобы не вспоминать о терзающих их сомнениях относительно того, зачем они живут.

– Второе откровение раздвигает временные рамки нашего понимания истории, – добавил он. – Оно позволяет сформировать такой взгляд на цивилизацию, который не был бы ограничен современными представлениями, а основывался бы на опыте всего тысячелетия. Из Второго откровения становится очевидной наша озабоченность, и это дает возможность стать выше ее. Вы только что испытали на себе расширение исторических горизонтов. Теперь понятие «сегодня» стало для вас шире. Глядя на людей, вы теперь сумеете ясно различить одержимость и невероятную озабоченность развитием экономики.

– Но что в этом плохого? – возразил я. – Это как раз то, что сделало западную цивилизацию великой. Добсон громко рассмеялся:

– Конечно, вы правы. Никто и не утверждает, что это плохо. По сути дела, в Манускрипте говорится, что эту озабоченность материальным необходимо пережить как стадию развития человечества. Однако мы потратили достаточно много времени на обустройство в этом мире. Пора прийти в себя от этой вечной обеспокоенности и вернуться к первоначальному вопросу. Чем обусловлена жизнь на этой планете? Зачем все-таки мы здесь?

Я долго смотрел на него, а потом спросил:

– Вы считаете, в остальных откровениях даются ответы на это?

Добсон склонил голову набок:

– Считаю, что нам стоит изучить эту рукопись. Я уповаю лишь на то, что никто не уничтожит оставшуюся часть Манускрипта до того, как нам удастся получить эти ответы.

– Неужели перуанские власти полагают, что могут безнаказанно уничтожить бесценный документ? – усомнился я.

– Они могут сделать это тайно, – ответил Добсон. – Официально Манускрипта вообще не существует.

– Мне кажется, на его защиту встанет все научное сообщество.

– Да, мы уже встали на его защиту. – Лицо историка приобрело самое решительное выражение. – Поэтому я и возвращаюсь в Перу. Я представляю самых выдающихся ученых, которые как один требуют предать оригинал Манускрипта гласности. Мною посланы письма главам соответствующих ведомств перуанского правительства, в которых сообщается о моем приезде и выражается надежда на сотрудничество.

– Понятно. Как они, интересно, отреагируют?

– Вероятно, будут все отрицать. Но, по крайней мере, это будет сделано официально.

Лобсон отвернулся, погруженный в глубокие раздумья, а я снова прильнул к иллюминатору. Когда я вглядывался вниз, меня осенило: ведь для того чтобы суметь сделать самолет, на котором мы сейчас летим, потребовалось четыре столетия технического прогресса. Мы научились использовать добытые из Земли богатства. Сколько поколений людей, размышлял я, потребовалось для создания материалов и обретения знаний, с помощью которых этот самолет стал явью? А сколько людей потратили всю жизнь, сосредоточившись на каком-то одном незначительном вопросе, и занимались этим не поднимая головы, чтобы можно было сделать маленький шаг вперед?

Неожиданно мне показалось, что в это мгновение я в полной мере исполнился пониманием того исторического пространства, о котором мы говорили с Добсоном. Я отчетливо представил себе все тысячелетие, словно часть собственной жизни. Тысячу лет назад мы жили в мире, где были четко обозначены Бог и духовная природа человечества. А потом мы это утратили или, точнее, решили, что должно быть что-то еще. Для этого мы послали исследователей, которые должны были выяснить, как все обстоит на самом деле, и рассказать об этом. Но на это потребовалось слишком много времени, и тогда мы задались новой, более приземленной целью – обустроиться в этом мире, создать себе больше удобств.

И мы обустроились. Мы обнаружили, что можно плавить руды металлов и делать из них всевозможные приспособления. Мы открыли источники энергии – сначала пар, затем бензин, электричество и атом. Мы создали современное сельское хозяйство, наладили массовое производство, и теперь в нашем распоряжении огромные запасы материальных благ и обширная сеть их распределения.

Зов прогресса, желание каждого человека до выяснения истины обеспечить собственную безопасность и достигнуть поставленных перед собой целей – все это привело нас к благополучию. Мы решили создать для себя и своих детей условия для обустроенной и приятной жизни, и в результате нашей деятельности за каких-то четыреста лет было создано общество, которому доступны все жизненные блага. Проблема заключается в том, что итогом нашего целеустремленного и навязчивого желания покорить природу и создать для себя как можно больше удобств стало загрязнение естественных систем планеты и доведение их до крайнего истощения. Так дальше продолжаться не может.

Добсон был прав. После Второго откровения обретение нами нового понимания действительно казалось неизбежным. Мы близки к достижению цели, поставленной перед нашей цивилизацией. Мы осуществили коллективное решение и с завершением строительства благополучной жизни освободились от своих страхов, чтобы раскрыться для чего-то еще. Я почти воочию видел, как замедляет свой бег современность по мере того, как мы приближаемся к концу тысячелетия. Не отпускавшая нас в течение четырех веков цель достигнута. Мы создали средства материального обеспечения и теперь вроде бы готовы, – а на самом деле размышляем, стоит ли этим заниматься – разобраться в смысле своего существования.

Лица окружавших меня пассажиров были озабочены, но мне казалось, что я заметил проблески понимания. Интересно, обратили ли они внимание на странные стечения обстоятельств?

Самолет начал снижение. Стюардесса объявила о скорой посадке в Лиме. Я назвал Добсону свой отель и поинтересовался, где остановится он. Историк назвал свой и добавил, что от моего это милях в двух.

– Что вы намерены делать? – поинтересовался я.

– Я как раз об этом размышлял, – ответил он. – Первым делом собираюсь посетить американское посольство и сообщить, что меня привело сюда, просто чтобы отметиться.

– Неплохо придумано.

– Потом хочу поговорить с как можно большим числом местных ученых. Исследователи из университета Лимы уже сообщили мне, что им ничего не известно о Манускрипте, но есть и другие ученые, которые проводят раскопки на руинах древних построек, и может быть, они захотят что-то рассказать. Ну а вы? Каковы ваши планы?

– У меня их нет, – признался я. – Вы не будете возражать, если я присоединюсь к вам?

– Конечно, нет. Я как раз собирался вам это предложить.

Самолет приземлился, мы получили багаж и договорились встретиться позже в отеле у Добсона. Я вышел на улицу в редеющие сумерки и подозвал такси. Воздух был сухой, дул резкий порывистый ветер.

Когда моя машина тронулась, я заметил, что за нами двинулось еще одно такси и пристроилось сзади. Несколько раз мы поворачивали, однако такси по-прежнему следовало за нами, и мне удалось разглядеть фигуру единственного пассажира на заднем сиденье. От охватившей меня нервозности засосало под ложечкой. Мой водитель понимал по-английски, и я попросил его ехать не прямо к отелю, а немного покататься поблизости. Я сказал, что мне хочется посмотреть город. Водитель без лишних слов согласился. Такси все так же висело на хвосте. Что это могло значить?

Когда мы подъехали к отелю, я предупредил водителя, чтобы он оставался в машине, а сам открыл дверцу и сделал вид, что расплачиваюсь. Преследовавшая нас машина остановилась поодаль, ехавший в ней человек вышел и неторопливо направился к входу в отель.

Я вскочил обратно в машину, захлопнул дверцу и велел ехать дальше. Когда мы рванули с места, мой преследователь вышел на улицу и наблюдал за нами, пока мы не скрылись. В зеркале заднего вида я разглядел, как напряглось лиио водителя, не сводившего с меня глаз.

– Извините, что так получилось. Я решил устроиться в другом месте.