Самое главное — я прощаю самого себя.

…И вдруг земля подо мной задрожала. Я ощутил, будто что-то могучее и древнее поднимает меня. Ледяная вода рьяно топила яму, но я был уверен, это не она взметает меня.

Кажется, сама земля выталкивала меня вверх…

Я чувствовал невыносимую боль в спине. Чувствовал, как кровь заполняет всё лицо и затекает в рот. Как на глазах больно разбиваются огромные дождевые капли. И всё это — в сопровождении страшнейшего громыхания, доносившегося откуда-то из недр земли…

Это был мой конец.

Я закрыл глаза.

Наступила темнота.

Внезапно, в этой окружившей меня тьме, мне вспомнилась песня. Та самая, которую напевала Ева и которую я никак не мог вспомнить. А ведь я так часто пел её про себя в детстве, когда мне становилось страшно. Эх, мои некогда любимые четыре строчки…

И я принялся напевать эту песенку теперь. Тихо. Хрипя. Захлебываясь водой и собственной кровью. Не в силах перекричать весь этот шум, с которым умирало всё вокруг, я напевал эти чудесные четыре строчки, дарившие мне когда-то давно успокоение и надежду. То, в чём я нуждался больше всего. То, в чём однажды нуждается каждый. И эти строчки всегда волшебным образом исцеляли меня.

Так пускай ими же теперь всё и закончится. Это будет моё последнее послание миру. Моё последнее издыхание. Мой самый последний зов…

Пусть всегда будет Солнце!

Пусть всегда будет Небо!

Пусть всегда будет Мама!

Пусть всегда буду Я!..

— ЭПИЛОГ —

— Эй, ты живой? — спросил мужской голос.

Я попытался приоткрыть глаза. Тёмное пасмурное небо. Дождь вроде перестал.

— Кажись, живой, — продолжал тот же голос.

Тут я почувствовал на себе чьи-то руки. Они обхватили и втащили меня в маленькую деревянную лодку. Удочка, снасти, ведро с водой…

— Спортсмен, что ли? — всё говорил голос.

С неимоверным трудом я повернул шею. Старик с короткой белой бородой, одетый в дождевик.

— Ёлки зелёные. Нашёл, блин, когда плавать! — произнёс он. — Такой ливень хлестал.

Я облизал сухие губы и, еле шевеля ими, проговорил:

— А вы тогда зачем рыбачите, раз ливень?..

Старик заметно удивился.

— Да ты, значит, вполне себе живенький, здоровенький?! — улыбнулся он. — Так это ж традиция моя. После дождя лучше клюёт. Не знал? Я уж лет шестьдесят так хожу.

Старик взялся за вёсла и погрёб к берегу. Я лежал в лодке и смотрел в небо. Из-за непроницаемых туч невозможно было понять, день сейчас или вечер. И не понять было, где мост и пещера. Видимо, где-то очень далеко…

Старик помог мне выбраться на берег. Я дал ему знак, что дальше сам. Однако только сделал шаг, тут же рухнул на землю. Старик помог мне подняться. Мы находились в каком-то лесу у Верхнегорской реки. Неподалеку, около деревьев, стояла белая «Нива».

— Больше лить не будет, — посмотрев вверх, проговорил старик. И поднял полиэтиленовый навес, под которым лежали дрова и некоторые его вещи. Затем разжёг костёр, взял из машины большой походный рюкзак и уселся рядом со мной.

— Такую рыбу я сегодня точно не ожидал поймать, — весело усмехнулся он. — Ну, ничего! Мы тебя сейчас отогреем. У меня и водка есть. Сейчас-сейчас. У тебя всё лицо в крови. Разбился о дно, что ли? — Старик вынул бинт и стал им обматывать мне голову. Я сидел и молча смотрел на огонь. — Думается мне, что ты не спортсмен никакой. Что за конверт-то у тебя в руке? Из-за девушки, что ль, в реку бросился? Вон как голову разбил. Ох, молодежь нынче чувствительная! Вот мы в наше время…

— Ваше время ушло, — перебил я его, сам того не осознавая.

Старик замолчал. Закончив с моей головой, он налил в пластиковый стаканчик водки и протянул его мне. Я отрицательно покачал головой, продолжая глядеть на пламя.

— Наше-то — ушло, ну а ваше что? — надувшись, проговорил он. — Ваше даже и не начиналось! Да разве вы живёте сейчас? Разве это жизнь у вас? Чушь какая-то, а не жизнь! Не-е-т… Ваше время ещё впереди.

Старик посмотрел на водку в руке как на что-то требующее незамедлительного разрешения.

— Мы — те, кто постарше — родом из другой страны, — говорил он. — Из той страны, которой уже никогда не будет. И наше время, пожалуй, ушло, это верно. Но вот взять, к примеру, меня. Разве я изменился с тех пор? Хоть чуть-чуть? Да я всё такой же рыбак, несмотря ни на что. Если мне запретят ловить рыбу в этой реке, буду искать другую. И никакой дождь меня не остановит. И вот так до самой смерти. Я буду рыбаком в любом случае. А иного пути и нет, понимаешь, парень? Либо ты из последних сил тот, кем ты на самом деле являешься, либо ты никто.

Старик, будто обидевшись, махнул рукой и сам опустошил предложенный им стаканчик. А я продолжал смотреть на огонь, дрожа от холода и жара одновременно.

— Можете отвезти меня? — сказал я.

— Да отвезу, чего уж там… — сказал старик. — Куда тебе?

Я посмотрел на него, но тут же отвёл взгляд. Затем медленно поднялся на ноги и подошёл к реке.

— Так куда везти-то? — повторил старик.

Я снова не ответил. Сев у берега, я опустил в холодную, тёмную воду смятые и уже разлагающиеся из-за влаги конверт, несколько листочков и фотографию. Течение тут же подхватило их и понесло куда-то влево. Я неотрывно глядел, как они отдаляются от меня. Уменьшаются. Пока совсем не исчезли.

И правда, куда?..

— Я не знаю, — ответил я. — Мне некуда идти. У меня ничего нет.

— Сбежал из дома, что ли?

— У меня нет дома.

— Как это «нет дома»?

— Я же сказал. Мне некуда идти. У меня ничего нет.

Старик какое-то время молчал.

— Ну что же, — заговорил он. — Тогда интересно у тебя всё получается, парень. Появился откуда ни возьмись прямо из реки. И теперь — некуда идти. Прямо-таки идеальная возможность начать всё с начала, а? Не думаешь? С чистого листа. Раз тебе некуда идти, и ничего у тебя нет — значит, ты без хвоста. И ничто тебя не может потянуть назад. Считай, заново родился. Снова чистый и невинный, как младенец!

— Невинный … — повторил я тихо.

— Ага! — добродушно сказал старик.

«Прямо как говорил Исаков… — подумал я. — Сейчас новые поколения больше чем когда бы то ни было имеют возможность разглядеть истину. Ведь их уже мало что сковывает. Их не так сильно тянет назад, к старым устоям и ограничениям. Сейчас они особенно «чисты», открыты и способны разглядеть главное…»

Но вот только где это главное?

Я ещё раз посмотрел на реку. И в следующую секунду меня вырвало.

Старик захохотал:

— Рождение — дело непростое. Но ничего! Скоро станет полегче.

И спустя несколько минут с прежней весёлостью спросил:

— Ну что, новорожденный? Если некуда идти, то ответь хотя на такой вопрос. Чего хочется-то?

Я задумался. И спустя несколько долгих мгновений произнёс:

— Светить.

— «Светить»? — удивился старик.

— Светить для других. Таких же, как я.

— Таких же, как ты?

— Потерянных в себе. Во всей этой окружающей путанице. В этом непредсказуемом мире. Светить и напоминать им, что не всё так плохо.

— Странный ты, парень… — прищурился старик. — Но вещи говоришь интересные. А родители-то у тебя есть?

— Родители? — переспросил я. Это слово для меня было настолько странным и непонятным, что мне показалось, что я ослышался.

— Да, родители. Мама и папа есть?

— Мама… её больше нет… А папа… возможно, ещё есть.

— Хм… И где же он?

— Я не знаю.

— А кто знает?

— Не знаю, кто знает…

— И что, тебе неинтересно кто он и где он?

Я снова задумался. А затем тихо произнёс:

— И правда… Наверное, неплохо бы теперь найти отца…

Сказав это, я вдруг начал делать то, что мне было совершенно не свойственно.

Я начал смеяться.

Вначале тихо, просто усмехнулся. Но потом, с каждой последующей секундой, смех мой усиливался, пока я не принялся хохотать, как душевнобольной. Да что там! Ведь я им и был! Икая, содрогаясь от боли и истекая кровью, хохотал я, не в силах прекратить это. О, Боже! Как же давно я так громко и по-настоящему не смеялся!

Старик, потрясённо глядя на меня, вдруг тоже не выдержал — и подключил свой бас. И вскоре мы уже вдвоём хохотали так, что, наверное, было слышно за много километров отсюда.

Я совершенно чётко вспомнил весь свой жизненный путь. До этого самого момента. Вспомнил — и вдруг понял весь замысел этого пути. Да! А ведь всё это не просто так! ВСЁ ЭТО НЕ ПРОСТО ТАК!

От этого мгновенного, но всеобъемлющего озарения, мне внезапно стало так светло, легко и радостно на душе, что я никак не мог перестать смеяться.

О, Боже! Какой прекрасный замысел! Какая прекрасная картина, всегда воспринимавшаяся мной исключительно лишь как мой, отдельный от всех, жизненный путь. Как путь отдельной единицы Бытия.

Но ведь я — часть!

Часть этого Мира!

И вся эта прекрасная, узорчатая и исписанная всеми возможными красками картина куда сложнее и многообразнее, чем может показаться на первый взгляд! И суть этой картины, включающей в себя абсолютно все жизни на планете Земля, теперь совершенно очевидно для меня можно было изложить, пожалуй, одной очень простой и короткой фразой:

Вселенная не создала бы нас, если бы всё было настолько плохо.

2014 – 2015