Часть третья 1 страница. На пятой песне «Ласкового мая», звучащего на весь автобус, Роберт достиг внутренней гармонии

☼

ИГРЫ С ДОЖДЁМ

[18]

На пятой песне «Ласкового мая», звучащего на весь автобус, Роберт достиг внутренней гармонии. Всё превосходно. Кресло мягкое. Рядом никто не сидит. В окне — цветущий августовский пейзаж. Да, лучше и не придумать!

Чем дальше Роберт отдалялся от шумного города, тем лучше себя чувствовал. Вся суета и проблемы оставались позади. Он отодвигал кулисы новых мест. Новых мыслей. Новых переживаний. Утренние солнечные лучи, проникавшие в окно, будто заряжали его благодатью.

Ему казалось даже, что и остальные пассажиры пребывали в глубокой эйфории. Что и они сидели, чувствуя всей душой это чудесное утро, несущее их автобус куда-то далеко-далеко. К чему-то прекрасному и верному. «Пазик» — и тот кряхтел как-то по-особому тихо. Лишь изредка его слегка потрясывало, когда он проезжал по неровному асфальту.

«Может, это знак, что пора что-то менять? — всё думал Роберт прошлой ночью, глядя в темноту и не в силах уснуть. — Но что менять? Меня ведь и так всё устраивает. Вон — развлекаюсь как могу. Зарплата нормальная. Но отчего же тогда это короткое письмо не покидает голову и бередит сознание?..»

…Роберт оторвал взгляд от окна и вынул из кармана письмо. Письмо, которое уже изрядно помялось от его частых прочтений.

Ну, здравствуй, Роберт!

Не думала, что когда-нибудь напишу тебе. Но, видно, иногда нужно совершать что-то непредсказуемое. Тут у нас про тебя уже легенды ходят! Говорят, ты там в Москве стал известным журналистом. Я очень рада твоим успехам. В таком молодом возрасте и добиться таких результатов — это похвально.

Мне не хочется спрашивать, как ты поживаешь, как твоё здоровье. Чтобы не отягощать тебя надобностью отвечать. Раз успешен, раз карьера идёт в гору, то, наверное, всё у тебя хорошо.

Единственное, что я хотела бы сделать, это попросить тебя приехать. Туда, откуда ты родом. Я здесь. Всё ещё здесь. Никуда не уехала. Живу и, наверное, так и останусь здесь жить. Если найдёшь время и сможешь выбраться, я буду очень рада и благодарна тебе.

Сильно хочется тебя увидеть. Восемь лет прошло с тех пор, как ты уехал. Наверное, не так уж и много. Но столько всего за это время изменилось…

Евгения.

Роберт откинул голову на спинку кресла и снова стал вспоминать её. Женю. Перед глазами возникла девочка с двумя косичками.

Все в единственной деревенской школе знали, что он любил её. Со второго класса чуть ли не каждую ночь Роберт засыпал, представляя их двоих в осеннем лесу: падают листья, он крепко держит её за руку, она привстаёт на носочки и нежно его целует…

Воспоминания тех лет, точно громадным красочным баннером в небе, прикреплённым к самолёту, проносились теперь в голове Роберта.

Женя …

Самая красивая девочка в школе. Он считал себя особенным уже только потому, что сидел с ней за одной партой. И был близок с ней так, как никто другой.

Интересно, какая она сейчас, всё думал Роберт, возвращаясь вчера с работы вместе с письмом. Наверное, с годами стала ещё лучше? Да, неплохо бы съездить к ней… проведать. И правда: почему бы и нет? До понедельника время есть. Целых два дня. Завтра же с утра возьму и поеду. Не близко — часов семь на автобусе, но и что ж? Это не самое страшное. Да и город что-то в последние недели изрядно поднадоел. Всё. Еду! Еду в землю своего детства и отрочества. Еду и не беру с собой ничего, кроме денег. Налегке — и с лёгкостью в душе.

Роберт где-то в закоулках своего сознания давно мечтал отправиться в какое-нибудь небольшое путешествие. Да всё подходящий случай никак не подворачивался. А сейчас — прямо-таки идеальное стечение обстоятельств.

Он ведь всего пару дней назад отчего-то стал представлять, что в самое ближайшее время в его жизни что-то произойдёт. Неизбежно. И непонятно даже было — что-то хорошее это будет или плохое. Но факт оставался фактом — что-то произойти было должно.

И вот произошло.

Письмо.

Из края его давно минувшего детства. Не так уж и «давно», конечно. Ему всего-то двадцать три недавно стукнуло. Но воспринималось им то самое время — именно так. Как нечто бесконечно далёкое. Как догорающий в сумерках закат, с каждой минутой делающийся слабее, призрачнее, холоднее. Он постепенно забывал про Женю. Упускал из виду, что у него ещё имелись вполне себе крепкие воспоминания, связанные с ней. Что время от времени к ним можно возвращаться и согреваться.

И, возвращаясь к ним теперь, в автобусе, у Роберта поднялось настроение. Все последующие часы пути он парил в облаках детства. Нырял в их прохладную освежающую пучину и выныривал необычайно счастливым. С пятнадцати лет, как он перебрался с родителями в Москву, он не мог вспомнить ни одного случая, когда испытывал бы то, что испытывал сейчас. Окрылённость. Возвышенную радость. Да. Он сладостно предвкушал встречу с Женей. Причинницей своей первой любви.

От этого Роберт даже загорелся творческим энтузиазмом. Потянулся к внутреннему карману пиджака и вынул блокнот. Незаменимый друг журналиста, который всегда был при нём.

Роберт вдруг почувствовал, чего не чувствовал очень давно. Он может что-то написать. Какие-то художественно-прекрасные строки. И ему срочно, во что бы то ни стало, захотелось переложить на бумагу те эмоции, которыми он прямо сейчас буквально дышал. Словно приливом большой волны, когда море наваливается на берег, Роберт наполнялся чем-то столь новым, воодушевляющим и трепетным.

«Боже ж ты мой, — всё изумлялся он проворности мысли и руки, строчащей строчку за строчкой. — Как же так! Столько лет я не мог сделать этого, а теперь мощь вдохновенья — не остановить. Бежит, несётся впереди меня, громко призывая поспешить».

И он спешил. Записывал все переживания. Все яркие детские воспоминания, которые вспыхивали в его сознании. Точно отпущенные с привязи на свободу, мчались они из глубинных областей подсознания с восторженными криками «Ура-а-а!».

Вот и вспыхнул их первый поцелуй в том сосновом лесу, где они вместе с классом играли в прятки. Он нашёл Женю, но при этом подкрался так изящно, что она его и не заметила. И когда подошёл к ней сзади, она от страха даже вскрикнула и повалилась на него. Так они оба и рухнули.

«Не делай так больше!» — «Извини…»

«Ты нашёл меня…» — «Ага…»

И Женя вдруг приблизилась к его лицу и поцеловала.

Каким потрясением это было для десятилетнего мальчугана! Господи! Весь мир в ту минуту перевернулся в его душе с ног на голову. Женя Его Поцеловала! И не куда-то там в щёку, а ведь в губы, в губы!

Сколько маленький Роберт потом проживал снова и снова тот поцелуй в своей голове! О, это было что-то волшебное! В детстве волшебство живёт именно в таких моментах. Мимолётных и прекрасных. А может, оттого и прекрасных, что мимолётных. Но — зато впечатляющих так, что хоть костёр разжигай от искр, летящих в такие мгновения из самого сердца.

И сейчас, словно старательный коллекционер скляночек воспоминаний, Роберт раскладывал в своей душе все эти фрагменты и записывал, записывал, записывал их. И так — пока не подобрался к последней странице блокнота. И это ещё притом, что тот был совершенно новым и ни разу ещё не использованным!

Когда последняя строчка с трудом вместилась в блокнот, Роберт удовлетворённо вздохнул: отлично. И почувствовал глубокое умиротворение.

«Как удивительно, что она написала мне, — подумал он, снова глянув в окошко. — Я прямо-таки ожил. И душой, и телом. Но в то же время — странно всё это… Странно, потому что теперь совершенно непонятно, что же будет дальше. Я вышел из привычного мне круга жизни. И теперь — тотальная неизвестность. Но… такая манящая, что вернуться назад меня всё равно не сможет заставить никакая сила. Никакая стихия!»

— Хм… — вдруг в задумчивости выговорил Роберт. — Стихия.

И, не отводя взгляда от окна, продолжил о чём-то думать. О чём-то масштабном и красивом. И настолько его интригующем, что тот, кто глянул бы в этот самый момент на него со стороны, мог бы заметить довольное выражение на его лице. И какие-то очень уж хитрые глаза, которыми он словно что-то видел. Что-то, кроме громадных пшеничных полей за окном…

*

Спустя два часа дороги — остановка.

Роберт вышел из автобуса размять ноги. Закурил сигарету, затянулся, выдохнул. Горизонт расцветал. Небо, наполняясь насыщенной голубизной, неторопливо принимало в себя восходящее солнце.

Роберт медленно прошёлся вдоль автобуса и обратно. Несколько мужиков, стоя по одному, тоже курили, посматривая вдаль.

— Тучи надвигаются, — неожиданно сказал один из них.

Роберт взглянул в противоположную от рассвета сторону. Край небосклона, и правда, темнел. Не заметив рядом с мужиком никого, кому бы тот мог адресовать своё прогностическое послание, Роберт ответил сам:

— Ага…

Мужик продолжал:

— Удивительно. Сегодня по телевизору обещали ясную погоду. Они там у себя на метеостанциях совсем одурели, что ли…

Роберт оставил этого пассажира один на один со своими прогнозами и залез в салон. Слегка откашлявшись, он сел в своё кресло и расслабился. Ещё примерно пять часов пути предвещали ему музыку и восхитительные виды из окна. И — очень тёплые воспоминания. Некоторые — даже приятно обжигающие. Давно он не путешествовал за пределы города. И давно не чувствовал себя таким… живым.

Обрадовавшись этим значительным переменам, Роберт улыбнулся.

«Всё это явно неспроста», — подумал он. И, взглянув на небо, чернеющее вдалеке, снова почему-то тихо и задумчиво произнёс:

— Стихия …

*

Проверка билетов. Почёсывая затылок и сладко зевая, Роберт достал искомканный клочок бумаги и протянул контролёрше, потревожившей его сон. Мельком взглянув в окно, Роберт увидел табличку.

«О! — встрепенулся он тут же. — Так ведь я на месте!»

Роберт вышел из «Пазика», в котором до сих пор не умолкал «Ласковый май». Перед парнем тут же расстелились многочисленные крыши домиков, убегающих под наклоном вниз. Деревня находилась на возвышенности, домами нисходя к большому озеру. Такой родной, но уже подзабытый пейзаж.

Роберт открывал для себя заново знакомые ему с детства улицы. Ничего не изменилось. Всё как будто осталось на своих местах. Не торопясь брёл он по рыхлой дороге и постепенно поднимал из залежей памяти всё больше и больше эпизодов, связанных с встречающимися ему домами.

У Роберта сложилось впечатление, что он оказался в особенном месте. Оно заметно отличалось от всех возможных населённых пунктов. Словно даже само время здесь текло по-иному. Медленно. Тягуче. А может, оно и вовсе остановилось?

«Но какой тогда сейчас год? — подумал Роберт. — Наверное, тот «самый» — когда я уехал отсюда. С тех пор время замерло и ждало, когда же я вернусь обратно. Ну, вот я и здесь… Здравствуй!»

Но в ответ тишина. И ни души. Невероятно пустые улочки.

Роберт на мгновение остановился. Прислушался. Да, абсолютная густая тишина…

И тут к глазам его подступили слёзы. Он удивился: с чего вдруг? Здесь всего-навсего прошло его детство. А потом он уехал туда, где гораздо лучше, чем здесь. Только и всего. Почему же неясная грусть взяла его в свои объятия и туго сдавила до слёз?

Что происходило в его душе?..

*

…Двухэтажный деревянный дом, окружённый всеми возможными цветами. Красные, жёлтые, белые, оранжевые и другие соцветия на прямых и вьющихся стеблях ярко красовались под лучами полуденного солнца.

Дом на фоне этой цветочной феерии выглядел чрезвычайно уютно. Треугольная форма крыши, распахнутое настежь окно, занавеска, колыхающаяся от лёгкого ветра… Колдовство ароматов захлестнуло Роберта. Он прикрыл от наслаждения веки: так чудесно здесь было.

— Вы кого-то ищете? — неожиданно услышал он позади себя голос.

Роберт быстро оглянулся. И увидел светловолосую девушку с ведёрком помидоров в руке.

— Женя?

— А… — застыло лицо девушки в изумлении. — Приехал!

Роберт помнил её маленькой. С двумя косичками и всегда весёлую. А сейчас перед ним стояла необыкновенной красоты девушка с распущенными до груди пышными светлыми волосами. Они чуть потемнели с годами, но не потеряли своей прелести. Глаза немного тусклые, грустные. Но на лице те самые чудненькие веснушки, которых она всегда стеснялась.

— Приехал! — сомкнула Женя руки на шее Роберта. Он обнял её в ответ. Хрупкое тело и мягкий аромат вишни…

— Как же ты изменился. Я и не узнала тебя! — произнесла она. — Ты теперь взрослый. Роберт, которого я помню, был немного другой.

— Не узнала, значит, буду долго жить! — посмеялся он.

— Это точно! Ну как? Нравится? — указала Женя на россыпь цветов.

— Великолепно! Жень, ты прям мастерица! И как только умудрилась вырастить такую красоту? Это ведь чистой воды произведение искусства. За ними, наверное, уход да уход?

— Да как сказать… Когда захочешь наполнить свою жизнь хоть какими-то красками, и не так, наверное, будешь стараться.

Роберт сёрьёзно взглянул на Женю.

— Неужели… всё настолько плохо?

— Эх, Роберт, Роберт… Мальчик детства моего. Ты ведь многого и не знаешь, — вполголоса ответила она.

В это самое мгновение из дома выбежала маленькая светленькая девочка. В жёлтом платьице и с большим плюшевым олимпийским мишкой.

— У тебя есть дочь… — выдохнул Роберт. — И такая взрослая.

Он и подумать не мог, что Женя уже могла быть матерью.

— Скажешь тоже — «взрослая»! — улыбнулась Женя. — Четыре годика всего. Крохотулечка совсем. Кушает, а не растёт совсем! Ой, моя красавица, ой моя шалунья!

Женя подхватила дочку на руки. Та игриво улыбалась, словно желала тоже стать активной участницей возникшей оживлённости.

— Как звать? — спросил Роберт.

— Аврора.

— А где… её папа?

Женя опустила дочь и попросила её найти козу Бусю. Когда девочка убежала за калитку, Женя тихо проговорила:

— Он покинул нас… Год назад.

Роберт глубоко вздохнул.

— Жень, ты это… извини меня, а? Я совсем ничего не знал…

— Что ты, Роберт! Откуда ж ты это мог знать! Ты же за столько земель отсюда. Всё нормально!

Через минуту Аврора вернулась и подбежала к ним.

— Нету Буси, нету! — кричала она. — Дулочка Буся! Убежала как всегда!

— Ну убежала — и бог с ней. Прибежит ещё, — весело махнула рукой Женя. — Аврора, знакомься. Это дядя Роберт. Хороший друг твоей мамы. Давай, поздоровайся.

«Хороший друг», — тут же подумал Роберт.— У неё остались обо мне приятные воспоминания. Но… разве я их заслуживаю? За столько лет даже ни разу не соизволил узнать, как она живет. Ни разу не позвонил и не написал. А ведь мы раньше были так близки…»

— Здласте! — улыбнулась Роберту девочка, плохо выговаривая букву «Р». Она была удивительно похожа на Женю в детстве.

— Здравствуй, Аврора, — сказал Роберт, добродушно улыбнувшись в ответ. И аккуратно пожал её маленькую ручку. — Ты очень красивая девочка!

Затем, вспомнив о гостинце, купленном по пути в здешнем магазине, добавил:

— Это вам!

— О! Благодарим! — сказала Женя, взяв большую коробку конфет «Ассорти». — Смотри, Аврора, какой сладкий гостинец нам с тобой принесли! Ням-ням! Ну-ка: слово «Гостинец» скажи?

— Гос-ти-нец, — произнесла девочка.

— Умничка моя! Держи. Беги в дом. Сейчас будем чай пить!

— Дааааа! — радостно воскликнула девочка и помчалась с конфетами и мишкой в дом.

— А ты? — взглянула Женя на Роберта. — Женат? Дети?

— Я… как-то не особо спешу с женитьбой и построением семьи.

— Вот как? М-м… Ну что ж, ладно. К чему ж спешить-то, верно? Пошли чай пить?

— А пойдём! Умираю с голода!

По-прежнему находясь в восторге от благоухающего сада цветов, Роберт последовал за Женей в дом. Доподлинно неизвестно, как так получилось, но в детстве он никогда у неё не был. Только знал, что росла она с бабушкой. Но та, по-видимому, за эти годы и померла. О ней Женя не упомянула ни словом.

Они вошли в дом. И Роберт сразу же почувствовал, что, пожалуй, чувствует любой холостяк, входящий в дом, в котором живёт женщина. Глаженная тряпочная скатерть на кухонном столе. Сверкающая чистотой посуда, расставленная по деревянным полочкам. Внушающие комфортный отдых бежевые кресла и диван у дальней стены. Покрытая белым ковриком лестница, ведущая на второй этаж. Везде — прибрано и чисто.

Единственное, что нарушало идиллию порядка — разбросанные по полу игрушки. Начиная от куколок и заканчивая динозаврами. Но и это нельзя было назвать нарушением порядка. Напротив — это перчинка здешней устроенности, о которой, сразу видно, заботится женщина. И не просто женщина — а женщина-мать. И это придавало дому ещё большего семейного тепла и атмосферы любви.

Комнату освежал слабый ветер, просачивающийся через открытое окно. В отличие от моей однокомнатной берлоги, подумал Роберт, здесь по-настоящему хочется жить. И ему вдруг вспомнился ещё один момент.

Они, мокрые после дождя, прибежали к нему домой. Родители были на работе. Хлюпая и оставляя влажные следы на полу, они прошли к нему в комнату. Там, вытершись и укутавшись полотенцами, сразу же отправились на кухню. И принялись уплетать приготовленное накануне его матерью жареную курицу с картошкой, политое майонезом и расплавленным сыром. Мокрые-премокрые, замёрзшие от холода поздней осени, они, неуёмно жуя, подкреплялись силами. Не говоря друг другу ни слова, но — сидя плечо к плечу.

А вечером пришла мама и, сразу же заметив (а мамы такое сразу замечают, сразу!) плохо вытертые следы двух пар ног, улыбнулась. «Женя приходила» — сразу же поняла она. Она любила эту хорошую светленькую девочку, с которой сидел её сын.

…У Роберта снова мелькнуло в голове, что нужно всё это записать. Столько новых мыслей, впечатлений. Нельзя их терять!

— Жень. Извини за странный вопрос… но у тебя не найдётся тетради или блокнота?

— А чего ж, — ответила та. — Найдём сейчас.

И принесла ему на выбор несколько толстых 96-листовых тетрадей.

— Во! То, что нужно! Спасибо.

Женя, глядя на повзрослевшего Роберта, никак не могла свыкнуться, что он так сильно изменился. И внешне, и голосом.

— Что, будешь писать статью об этой деревне? — по-доброму ухмыльнулась она.

— А отчего бы и не написать! — заулыбался Роберт. — Вон, какая красота во дворе! Делай фотографию — да хоть на первую полосу пускай.

— Спасибо за такие слова! Мне приятно, — кивнула Женя. А затем, осмотревшись по сторонам, сказала: — Сказать по правде, я не думала, что ты приедешь так скоро. И совсем не подготовилась. Извини, если что, за беспорядок. Аврора такая непоседа.

— Ты, должно быть, шутишь, Жень? Такого порядка в доме я давно не видел! — Роберт вытянул вперёд ладони, как бы успокаивая хозяйку. — Ты ещё мою квартиру не видела. О… и лучше тебе её не видеть. Удар хватит!

Она посмеялась и посадила гостя за стол. Первый этаж одновременно служил кухней и залом основного времяпрепровождения. Аврора, сидя на полу, играла с мячиком. Подбрасывала его вверх, а затем ловила.

— Не разбей ничего, Милая! — сказала ей Женя, но дочь, поглощённая игрой, кажется, и не расслышала. — Значит, проголодался с дороги?

— Даже очень!

— Дай мне несколько минут, и я тебя накормлю.

Женя забегала от холодильника к столу. В это время Роберт открыл тетрадку и записал некоторые мысли. На многое его не хватило. Ведь через каких-то несколько минут перед ним, и правда, уже стояла тарелка с куриным супом, маринованные огурчики с помидорами, морковный салат и стакан яблочного компота.

— Приятного аппетита! — запыхавшись, сказала Женя, убирая упавшую на глаза прядь волос.

— Покушай со мной, — предложил Роберт.

— Нет, что ты, я не голодна… Ну… ладно. Так и быть.

Женя налила себе в тарелку суп и села напротив него.

Семь часов дороги, семь часов глубоких воспоминаний отняли у Роберта много энергии. И теперь он с удовольствием восполнял её. Съедал практически всё, до чего можно было дотянуться рукой.

— У тебя хороший аппетит! — подметила Женя.

— Ну а чего ж! С такой хозяйкой и не такой будет!

После обеда они отправились на прогулку. Женя решила не брать с собой Аврору, так как та крепко уснула в обнимку с мячиком.

Они шли по тихой, безлюдной улочке. Вскоре завернули к лесу. К тому самому, в котором они проводили в детстве много времени. Роберт не знал, о чём спросить у Жени. Слова почему-то застревали в груди.

— Где работаешь? — всё же выдавил он из себя.

— В школе. Учительницей.

— Ого! Значит, решила работать с детьми?

— Особого выбора-то и не было. Здесь у нас какой уж выбор. Здесь про это слово лучше сразу забыть. Устроилась туда, где имелась возможность, вот и всё, — вздыхая, проговорила Женя.

— Жень. Но почему ты не уехала? Почему осталась здесь?

— Даже не знаю, что и ответить… Сама вот задаюсь этим вопросом. И правда, чего я здесь? Но потом думаю: куда я с ребенком-то? Кому я нужна там, у вас в городах?

Женя помолчала с минуту. Затем тихо продолжила:

— Встретила я его сразу после школы… Подружились. Так близко, что вот… забеременела. Прошло какое-то время. Поженились. Начали жить вместе. Потом — Аврора. Но вот год назад он умер. И теперь у меня ещё меньше сил, чтобы куда-то уезжать. Одна я и не справлюсь с этим.

— А я ведь даже и не знал. Не знал, что ты вышла замуж. И тем более, что ты… теперь одна.

— Ничего, Роберт. Это жизнь. Мы взрослеем — и всё меняется. Своих хлопот хватает каждому сполна. Куда уж чуждые проблемы вертеть в своей голове. У всех они свои.

— Нет же. У меня… нет проблем… Совсем.

— Значит — ты счастливый человек! — улыбнулась Женя.

— Не могу с этим согласиться, — покачал головой Роберт. — На самом деле мне кажется, что я совсем заплутал… И оттого, что не хочу этого замечать, притворяюсь будто всё хорошо. Как некое спасение.

— Что же там у тебя такого, что ты пытаешься от этого спастись?

— Да вот как-то непонятно… Вроде-то оно всё хорошо. Внешне. А вот если вглубь всмотреться — тьма тьмущая. Не видно ни зги. И даже неясно, куда двигаться. И самое главное — зачем.

— Что, кризис?

— А чёрт его знает, как это назвать. Кризис ли, депрессия ли. Но что-то не так — это точно. Вот сейчас я приехал, гляжу вокруг и понимаю: там, в городе, у меня точно что-то не так. Я отчаянно от чего-то убегаю. Внутренне. Но сам я там этого не понимаю. Довёл до некого автоматизма, который со временем становится совсем неосознаваемым. А вот здесь — как будто задышал. И посмотрел на всё со стороны. И понял: всё ужасно. Всё ужасно, Жень! Мне противна моя жизнь! Фу! Чертовски противна! Ненавижу я её. Этот огромный грязный вонючий город. Покоя там нет, покоя. Всё пытаюсь как-то сонастроиться с собой. Почувствовать свет, что ли, какой-то внутри… А никак не выходит. То надо сделать, это нужно успеть. Столько дел — и времени на себя не остается совсем. Хотя все эти дела, они как бы для блага. Для себя же. Для денег. Для того, чтобы было что есть. Пить. Надевать. Было с кем и где гулять… Уф. Что-то аж голова разболелась. Давай-ка присядем на полянку.

— Давай, — кивнула Женя. Они устроились на траве. Роберт продолжал:

— Вот ты написала мне, что я успешный журналист. Что в столь юном возрасте уже карьеру сделал. Так ведь всё это — чепуха! Да-да, для меня это всё — че-пу-ха. Потому что не нравится мне писать о том, что я пишу. Меня сушит эта работа. Понимаешь, я хочу что-то красивое и умное писать. Что-то глубокое и чувственное. Что-то… сам даже не знаю что. Но что-то необычное. Что-то, что высечет моё имя на плоти времени. Истории. С пятнадцати лет, как уехал, мечтаю написать свою книгу — а не выходит. Там мотаюсь, здесь успеваю — и всё, сил нет. Ни на что. Пытаюсь развлекаться, в городе развлечений много! У-у! А потом наутро так вообще жить не хочется. В такую чернь пускаешься порой, что даже тошно от себя становится… Это дыра. Дыра, Жень, в которую я падаю. Я ещё молод, но уже понимаю все эти вещи. О, я отлично их понимаю!

— А в чём же причина? — спросила Женя, пристально глядя на Роберта. — Почему бы тебе не бросить всё на время и не написать книгу? Свою. Настоящую. Почему?

— Эх, — тяжело вздохнул Роберт. — Вот и я себя спрашиваю, Женька. А почему. Я пробовал. Не могу писать. Ну вот вообще. Не пишется никак. Как будто я и не знаю, о чём писать. Вроде хотеть-то хочу, а вот взять и написать — не удаётся. Может, не созрел. Чтобы написать книгу, нужно ведь самому быть чем-то наполненным изнутри, чтобы выразить это на страницах. А я как будто потерял стержень… Самый главный стержень, на котором и строится писательское начало. Так, статейки настрогать — это нетрудно. Но вот душу вложить в свой — и именно в свой текст — с этим беда.

— А может, всё дело в музе, а? — улыбнувшись, Женя мягко хлопнула Роберта по плечу. — Вернее, в её отсутствии?

— А кто ж его знает, — слабая улыбка озарила и лицо Роберта. — Может, и в ней…

*

Спустя четыре часа Женя подошла к окну и закрыла его.

— Дождь разыгрался, — сказала она.

Тучи добрались и досюда, подумал Роберт, вспоминая того мужика из автобуса.

Аврора уже проснулась и играла со своим игрушками. Ей совсем не было дела до дождя, что буйствовал снаружи. В доме было спокойно и надёжно. Женя принялась за приготовление ужина. И вскоре они втроем вкусно поели. Затем Аврора убежала играть дальше.

— Что за лекарство? — спросил Роберт, увидев, как Женя после еды запила какую-то таблетку.

— Да так… после смерти мужа началось, — неохотно отвечала Женя. — Руки покрылись красными пятнами. И до сих пор, как ни стараюсь, не проходят.

— Покажи, — попросил Роберт. — Пожалуйста.

После нескольких секунд раздумий Женя протянула ему свои руки. С внешней стороны они были покрыты мелкими красными точками.

— Какая-то сыпь, — сказала она. — Не знаю, откуда. Но очень чешется. С каждым разом все сложнее и сложнее терпеть. Порой — просто невыносимо.

— Может, аллергия на что? — потёр затылок Роберт.

— У меня никогда не было аллергии. Ни на что. — Женя вдруг быстро убрала свои руки. — Пора укладывать Аврору.

Она вышла из-за стола и отправилась вместе с дочкой на второй этаж. Когда там погас свет, спустилась, держа в руках постельное белье с подушкой. У лестницы включила висевший на стене синий ночник.

— Вроде уснула, — тихо сообщила Женя. Встав по центру комнаты, она задумалась. — Я постелю тебе на диване. Заранее. Когда захочешь, ляжешь.

— Хорошо.

Пока Женя застилала место ночлега Роберта, тот смотрел на неё и размышлял. «Мне хорошо здесь. День пронёсся так, будто он и вовсе не начинался. Как будто я живу здесь всю свою жизнь». Странные метаморфозы с восприятием времени у Роберта продолжались.

— Знаешь, фантасмагория заключается в том, — произнёс он вдруг, загадочно глядя куда-то перед собой, и Женя тут же повернулась к нему, — что чаще чувствуешь себя по-настоящему хорошо именно в чужом доме. Вот когда я ступил на порог твоего дома, Жень, меня пронзила пуля отчаяния. И сожаления. От того, что у меня нет такого же уюта. И вообще нет этого чувства в жизни. Да что тут говорить… Я даже и не пытаюсь его создать. Совсем упустил это из виду. И как тут можно говорить о каких-то значительных изменениях в душевной жизни, если я смотрю на свой нынешний дом как на нечто чужое? А ведь точка отсчёта человека, пожалуй, начинается с его дома. Я это вот сейчас понимаю. Всегда должно быть такое место, куда должно хотеться вернуться. Иначе совершенно теряется смысл. И начинается хаос. Я сам делаю из своей жизни хаос. А ведь всё в моих руках… Хех… Только в моих — сделать его таким, как мне будет по душе. По-домашнему, с любовью. Только вот с любовью у меня проблемы. Неоткуда её брать. По-моему, у всех с ней проблемы, да? Она то есть, то кончается. То снова бьет ключом, то снова испаряется. Какая-то странная — эта любовь. Непостоянная. Ух, даже стихами уже заговорил! Да… скоро так до поэта договорюсь. В общем, что я хочу сказать… Невозможно за любовь ухватиться и не отпускать. Может то, что мы привыкли называть любовью, и не любовь вовсе, Жень?.. Может, это всего-навсего иллюзорная чушь — и не более? В детстве, как болезнь, мы её проживаем, а потом на всю жизнь у нас вырабатывается к ней иммунитет, а?

— То есть мы с тобой были больны в детстве? — спросила Женя.

— Возможно, — кивнул Роберт задумчиво.

— А теперь нас не может взять эта зараза?

— Если только не мутировала…

*

— Может, это отголоски твоего кризиса? — предположила Женя, сидя напротив Роберта. Была ночь. Они за кухонным столом по чуть-чуть пили яблочное вино, уже пятый час неторопливо ведя беседу.

— А чёрт его знает, — пожал плечами Роберт. — Просто знаешь, живём мы все, Жень, коммунизм у нас, вроде бы всё здорово. Но вот в душе у меня как-то тревожно. Как будто скоро всё это уйдёт. Исчезнет. Сотрётся. Понимаешь, и тогда вообще непонятно будет и мне, и другим: а что же дальше-то? Куда дальше-то? И главное — зачем? И ощущение, что смутные, тяжёлые времена ожидают наши души. Уже давно чувствую, что тучи надвигаются к моей собственной. И понимаю: если что-то в ближайшее время у меня в жизни не произойдёт, я просто однажды взорвусь изнутри. Безумие какое-то, согласись? Сейчас какой-то бред несу, ей-богу… Сам даже теряю смысл, к чему я это все говорил… Так… Так вот. Про будущее. Мне отчего-то кажется, что и следующие поколения, через десять, двадцать, тридцать лет, они так же будут пропитываться этой внутренней темнотой. Бессмыслием происходящего, что ли. Даже не знаю, как ещё можно выразиться.