Глава 2. Тайна железной двери

Слово «hostel» в английском языке обозначает «недорогую гостиницу с ограниченным количеством удобств». Примерно так же переводится на него наше слово «общежитие».

Но это понятие непереводимо для тех, кто там не жил.

Общежития в городе были двух типов: «семейными», где санузел и душ приходятся на две смежные комнаты, и «коридорными», где эти прелести делят между собой обитатели двадцати или больше комнат.

Так жили одинокие холостяки или малочисленные семьи, хотя в некоторых апартаментах площадью 18 квадратных метров могли обитать взрослый мужчина и супруги, за шкафом.

Сюда попадали по-разному.

Кто-то, приехав из провинции, посчитал это место временным трамплином для скорого карьерного взлёта, но так и остался «в затяжном прыжке».

Кого-то «милые дети» выкинули из собственной квартиры, чтобы «эти надоедливые родители» не путались под ногами.

Одной девочке папа купил комнату, потому что смертельно устал от её шумных ночных похождений и громких криков пьяных мальчиков за стеной.

Одним словом, в этом месте собрались «леди и джентльмены, которым не повезло».

Йен был старше меня.

Он не был «русофобом», и почти все его бывшие «пассии» носили славянские имена. Он не был «нетрадиционалом», калекой или импотентом, но так уж вышло: на него никто не «клюнул», и он «уже» не женился!

Его комната имела одну особенность: у неё был балкон, и по нему можно было пройти и залезть через окно к соседям, не выходя в коридор.

Если к сорока годам дом мужчины не заполняется детским смехом, он заполняется пустыми бутылками.

Заскакивая к нему на гулянки, я любил незаметно поставить в его холодильник или другое потайное место бутылку, отвлекая внимание гостей какими-нибудь дешёвыми, но шумными трюками.

Как только допивался последний стаканчик, все безнадёжно выворачивали пустые карманы и недовольно смотрели на того, на ком она закончилась: по неписаному закону, именно он должен бежать за продолжением.

Я терпеливо выжидал, пока всеобщее уныние не достигнет апогея, и, вдоволь насладившись муками несчастных жертв, громко восклицал:

– А так ли нам надо сегодня нажраться?

– Надо! – дружно отвечал хор.

Тогда я подходил к «тайничку», делая над ним несколько магических пассов:

– Заклинаю тебя, Мефистофель! Пришли нам водки с твоего света!

Затем я изображал смятение на лице, показывая жестами, что я смертельно утомился от этих связей с «астральной энергией».

Хозяин открывал холодильник – и с изумлением доставал оттуда «подарок из Ада».

Не всегда это сопровождалось овациями: один раз мне набили морду за вызов скорой помощи для особо впечатлительной зрительницы.

После того случая меня иногда проверяли на входе, осеняя крёстным знамением.

От водки же никто никогда не отказывался: прислал её Ангел или Дьявол – всем было по барабану!

* * * * *

На входе на этаж стояла монументальная железная дверь без замочной скважины, кодового замка или звонка.

Как войти?

«Элементарно, Ватсон! Припёрся к кому-то в гости – звони им по мобильному. Могут и впустить, если ещё не спят!»

Когда-то там был обыкновенный замок, но его скважину постоянно засоряли жвачкой и бычками местные хулиганы, поэтому это отверстие накрыли металлической пластиной, заварили её намертво и поставили кодовый замок.

Через две недели код знали знакомые знакомых в радиусе десяти километров, и его тоже убрали.

Я видывал двери и поинтереснее.

В квартире пятиэтажной «хрущёвки» поселились «сквоттеры».[**]Дверь с обивкой из кожзаменителя внешне ничем не отличалась от соседних.

Пока я курил, ожидая хозяина, на лестничной площадке появился бомж.

Он был в «сомнамбуле», и не обратил на меня внимания. Передвигаясь на «автопилоте», он не стал доставать ключи, а стал на коленки, откинул вверх нижнюю треть двери, будто на шарнире, и прополз понизу вовнутрь.

Он закрыл эту створку за собой, и снаружи дверь опять выглядела плотно закрытой.

* * * * *

– Привет, иноземец! – кивнул Йен, отворяя мне этот «монумент».

– Салют, абориген! – парировал я.

В разговоре мы постоянно переходили с одного языка на другой.

Именно он в своё время обучил меня государственному языку, но не официальному, канцелярскому, а разговорному, со всеми его своеобразными шутками и прибаутками.

Мы пошли по длинному коридору.

На давно некрашеной двери висела табличка:

«Прежде, чем постучаться, спроси себя: действительно ли ты нужен здесь?»

Там обитал композитор, который уже четыре года корпел над оперой «Явление Девы Марии Президенту Республики». Сразу же после премьеры он намеревался существенно поправить своё материальное положение, но с момента написания увертюры поменялись почти все: и Президент, и его окружение.

Бедному музыканту пришлось теперь менять все арии: ведущая партия вместо хриплого баса теперь принадлежала колоратурному сопрано, а пост Министра Обороны занимал уже мужчина, и Творцу приходилось переписывать всё заново!

Ему было жизненно необходимо дописать последнюю ноту хотя бы за полгода до новых выборов, поэтому он вылезал наружу только ради покупок съестного и отправления естественных потребностей.

Мы были там совершенно не нужны, поэтому пошли вперёд.

Несколькими метрами дальше на коврике у двери спала какая-то женщина.

Йен невозмутимо пояснил:

– Муж предупреждал, что если она опять придёт пьяной, на порог не пустит. Вот и воспитывает!

И мы прошли, но не к нему, а к соседу, которого я тоже хорошо знал.

На белом потолке расплылось жёлтое пятно: так на прошлый Новый Год открыли бутылку шампанского, но всем гостям поясняли, что это – результат бурной сексуальной жизни хозяина, промахнувшегося один раз в оргазме мимо партнёрши.

* * * * *

«А наш притончик гонит самогончик, никто на свете не поставит нам заслончик!»

Но вместо самогончика сегодня была «палёная» водка: жилец этажом выше разбавлял контрабандный спирт водой из-под крана. Со временем и эта процедура упростилась: теперь он продавал только «порцию», которую клиенты разбавляли сами.

«Эликсиром здоровья» в его отсутствие или «временной амнезии» распоряжались две маленькие дочки. Первой было десять лет, а второй – восемь.

Если со спиртом случались перебои, в наличии всегда был самогон, но он стоил дороже.

На заводе этанол разбавляют дистиллированной водой, добавляют туда лимонную кислоту и сахар, потом всё это фильтруют и выдерживают целые сутки.

Здесь же это всё было излишним: смесь просто заливали в стеклянную бутылку и взбалтывали. Когда пузырьки всплывали, по стеклу стучали ножом, и если звук был глухим, надо было ещё немного подождать. Только когда он становился звонким, можно было приступать к «чаепитию», и назывался этот «напиток богов» в переводе на русский «черепуха».

Для гурманов и дам в него добавляли сиропа или варенья, а в период эпидемий гриппа туда кидали молотый перец или чеснок.

У русских «старшой» наливает всем поровну, командует парадом и торжественно произносит тост, а все чокаются и пьют одновременно.

Местная традиция иная, и для неё достаточно и одного стакана: «Солнце вращается по часовой стрелке»! Ты выпиваешь стакан, налитый соседом справа, и наливаешь соседу слева. В зависимости от симпатии или антипатии, льёшь ему две капли или «с верхом».

Себе наливать не разрешается, кому-нибудь вне очереди – тоже, а бить морду за недолив позволяется лишь наутро.

«Сабантуй» был в самом разгаре, и на меня косо посмотрели, как на очередного «халявщика». Но свой коронный номер сегодня я решил не демонстрировать, достав из наплечной сумки литруху «государственной» и кусок колбасы, и их кривые лица сменились на приветственные.

* * * * *

За столом, кроме мужиков, сидели и две особи женского пола: какая-то красавица и её подруга.

Со второй я был немного знаком. Она была не в моём вкусе: постарше лет на пять, толстая, с большими арбузными грудями.

Местные обитатели прозвали её «акустической торпедой»: она часто приходила сюда и слонялась по коридорам, прислушиваясь к звукам за дверями, а затем стучалась туда, откуда раздавались песни, музыка или звон стаканов.

Когда выпивка там заканчивалась, «торпеда» плавно переплывала уже в другую комнату.

У неё была и другая кличка, после того, как она год проработала паяльщицей на радиозаводе.

После пайки платы положено промывать спиртом, но чтобы его не воровали, этанол заменили спирто-бензиновой смесью. Всю получившуюся гадость, вместе с канифолью, после смены надо было сливать в особую канистру и сдавать кладовщику на утилизацию.

Процесс этот довольно нудный, поэтому всё дерьмо многие просто выливали в унитаз.

Там спирт смешивался с водой, и уходил при сливе в канализацию. Бензин же намного легче воды, поэтому он скапливался сверху.

Курить в туалете везде запрещается, но «нашим людям» наплевать на всякие запреты!

Если бы у неё была зажигалка, ничего бы особенного не произошло. Но она прикурила сигарету от спички, и кинула её, ещё горящую, вниз, между своих ног.

Спичка упала в бензин, и он тут же вспыхнул.

В спущенных трусах, с обгоревшей задницей, эта несчастная курильщица с дикими воплями влетела назад в цех, сметая всё на своём пути.

После этого её прозвали «Летучей Голландкой», но со временем это прозвище заменили более коротким и ёмким: «Байконур»[††].

* * * * *

Я присоединился к этому празднику под названием «триста лет гранёному стакану».

Кивнув в сторону незнакомки, я наклонился к уху Йена:

– Что за симпатяга?

Он ответил, тоже на ушко:

– Зовут её Дженни. Русская, незамужем, без комплексов. Не советую, но дело твоё!

Я незаметно стал к ней приглядываться.

Типичная славянка среднего роста, с длинными ногами и тонкой талией.

Тёмные волосы, слегка раскосые глаза и ярко выраженные брови. Вне сомнений, в её генеалогическое древо когда-то влез какой-нибудь азиат.

Одета она была вызывающе привлекательно: лёгкая маечка, красивые туфельки и коротенькая юбочка.

Когда очередь наливать дошла до меня, у меня вдруг раскрылся фонтан красноречия, и я мимоходом упомянул пару городов, где побывал.

– Краснодар? О, у меня там был любовник! – вставила свои «пять копеек» эта красотка.

Слегка смутившись, я продолжил, но она опять меня прервала:

– Москва? О, у меня там тоже был любовник!

Я закончил свой тост, осушил стакан и стал ещё более внимательно присматриваться к этой «фемине».

Периодически кто-то из гостей Йена выходил на балкон покурить.

После третьего круга хозяин комнаты, Ариэль, стал мне энергично подмигивать и строить оттуда какие-то гримасы.

Наконец, я понял, чего он от меня хочет, и тоже вышел на балкон

– Виктор, я знаю: ты умный человек! – заговорщически прошептал он.

– Не тяни кота за хвост! Был бы умным – пил бы сейчас «Мартини» на Канарах, а не эту «палёнку» в общаге! Ревнуешь к этой красавице? Она твоя, что ли?

– Да тьфу на неё, это вольная птица! Трахни её как следует, если получится, она это дело, говорят, любит. Понимаешь, я написал книгу, и хочу, чтобы ты её прочёл.

Он тут же достал из-за пазухи стопку каких-то листов.

Я мельком глянул

– Ариэль, я не очень силён в вашем языке. Я не знаю всех его тонкостей, и ни за что не смогу быть твоим литературным критиком.

– Ты постарайся, с меня бутылка!

– Хорошо, только дай хотя бы пару недель, быстрее никак не получится.

– Лады! Только не болтай об этом Йену, он будет надо мной прикалываться!

– Договорились!

Мы бросили «бычки», и вернулись за стол.

Красотка тут же пересела поближе ко мне:

– А чем ты занимаешься?

– Как и все: ворую! – и дал ей свою визитку.