Глава 21. Ссора

Утро началось с чудных ароматов. Вовка, не дожидаясь, когда все проснутся, по-хозяйски принялся готовить завтрак из привезенных нами запасов. Кстати сказать, кулинар из него получался отменный. Через двадцать минут все обитатели «дома на окраине» с удовольствием уминали Вовкину стряпню, а я даже на несколько минут забыл о своем ночном приключении. День обещал быть сухим и теплым. Из соседнего леса снова доносились восторженные детские крики и треск ломаемых на дрова веток – праздники продолжались...

Оля все утро щебетала и шутила, явно пребывая в отличном настроении. Вовчик с удовольствием поддерживал ее остротами и шутками. Я же никак не мог отойти от жутких впечатлений, а друг, заметив это, дождался, когда хозяйка дома удалится на кухню для мытья посуды и спросил:

– Старик, что-то не так? Ты какой-то хмурый с самого утра.

Я смотрел на него, не зная что ответить. Рассказать? Или отмахнуться и забыть о том, что видел? Уж слишком невероятной была история, чтобы вот так просто взять и сказать: «Видел ночью чертей, которые хотели меня в ад утащить…». Единственное, во что сейчас хотелось верить, так это в то, что мне все приснилось, и что не было никаких ночных прогулок и бесов волосатых… Уверен, что со временем я бы так и стал думать, ведь нам-то на все нужны разумные и рациональные ответы. А какой рационализм был в том, что со мной произошло ночью? Да никакого! Потому-то и списал бы все через день-другой на сон после пьянки. Однако было одно «но»! И это «но» страшно угнетало и гнало от проклятого места. Проснувшись утром, я первым делом сунул руку в карман и изъял оттуда гильзу от патрона, пулю и большую бронзовую пуговицу. Все предметы были испачканы землей. Значит, не приснилось! Но как сейчас объяснить это сидящему рядом и улыбающемуся до ушей другу?

– Я тебе потом все объясню.

Вовка заметно погрустнел и сделался серьезным.

– Колись, давай! Никто не слышит. Что-то серьезное?

– Даже не знаю. Но точно уверен, что валить отсюда надо. И чем быстрее, тем лучше.

– Да говори уже, не томи!

– Старик, если я скажу, ты все равно не поверишь. Просто послушайся меня и собирай манатки.

– Ну, теперь я точно с тебя не слезу! И пока не расскажешь все как есть, за руль не сяду. Выкладывай!

Я тяжело вздохнул и оглянулся через плечо туда, где в лучах солнечного света зиял провал оврага.

– Я ночью ходил копать, – начал я и запнулся, не зная как правильнее описать то, что произошло.

– Ого! Ну и? – нетерпеливо развел руками Вовка.

– Нет там ничего. Гильзы и пули всякие. Они-то и звенели. Видать, в войну кто-то из оврага этого отстреливался, как из окопа.

– Ты чего-то недоговариваешь, друг. Это тебя, типа, гильзы так расстроили? Ты бледный сидишь как стена. Что еще нашел? Колись давай!

– Да ничего больше не нашел, правда… Просто… – и вдруг вспомнив наш диалог с дедом Прохором, продолжил: – Ты в Бога веришь?

Реакция и ответ Вовки меня несколько удивили и насторожили. Он заметно осунулся и уставился в столешницу, сжав кулаки. Я не торопил, ждал. Через полминуты друг ответил холодным тоном:

– Тебе-то что до этого?

Было видно, что теперь ему уже все равно, что случилось со мной. Я даже немного растерялся от такой агрессии.

– Ну, а что я такого спросил-то? Я вот, например, верю.

Вовка возбужденно сопел носом.

– А может я боюсь верить? – буркнул он и тяжело вздохнул, затем, как-то съежившись, пристально посмотрел на меня и добавил: – Боюсь, что грехи мои не простит.

– Ну, так этого все боятся, – не понимал я, к чему тот клонит.

– Не у всех столько грехов, как у меня, – не отрывая взгляда, машинальным голосом твердил

тот, и было в этом нечто железное, нечто, что сильный и волевой Вовка не мог сам в себе побороть, не мог контролировать.

– Да ладно тебе… Все люди не без греха, и вообще я не о том… – договорить я не успел. Вовка, вдруг сжал губы, а затем побагровев, вскочил со скамьи и сильно ударил кулаками по столу:

– А тебе-то, откуда знать про грехи-то, про мои?! А? Где ты десяток лет пропадал, друг мой верный? – я шокированный, молча, наблюдал за разъяренным товарищем, абсолютно не понимая причин такого поведения, а он все не унимался: – Что ж ты не уберег другана своего лучшего от тюрьмы, а? Что ж от пьянки-то меня не уберег? И даже когда увидел, что без водяры жить не могу, что подыхаю, что ж не вытащил из задницы этой, как обещал? А?! Друг, что примолк?! Или ответить нечего?! Проповеди он мне тут читает! Святой, блин, выискался!

На его крики выбежала испуганная Оля и застыла в дверном проеме кухни. Она явно хотела что-то спросить, но так и не решилась. У Вовки на глазах выступили слезы и он быстрым шагом пошел прочь со двора. Я глядел то ему вслед, то на перепуганную Олю, не зная как поступить. Чуть придя в себя после такого холодного душа из помоев, которые на меня вылил лучший друг, решил-таки его догнать, и выяснить что же послужило катализатором скандала, но не успел.

Стоя посреди улицы я глядел на стремительно удаляющийся «Прадо», поднимающий за собой серые клубы пыли, и не представлял, что делать дальше. Вышла Оля и посмотрела на меня с немым вопросом в глазах. В ответ, я только молча пожал плечами, и в самом деле не представляя что ей ответить. Навряд ли, причиной такого Вовкиного поступка могло послужить мое длительное отсутствие. Дело было в чем-то другом. И это «что-то другое» явно терзало ему душу.

– Чаво орать-то так? – послышался голос Прохора Матвеевича из-за забора, – Вы мне эдак усю нечисть разгоните, некем будеть археологов пужать!

Из-за спины Ольги показалась его щуплая, сутулая фигура. Не спеша дед подошел ко мне и также уставился на клубящуюся над дорогой пыль.

– Горько ему, видать. Другу-то твояму. Слышь? – старик выжидающе покосился на меня.

– Видать… – выдохнул я.

– Чаво ж не помогашь яму?

– Да не успел я, удрал шибко быстро.

– Ничаво, скоро повернется… – задумчиво проговорил тот, – От нам Ольга-то чаю зараз сварить, мы с тобой пока яво выпьем, так и повернется товарыш твой. От там и поговорите с им. Ну? Чаво встал, как истукан? Идем, говорю, чай пить!

Я поплелся за дедом, пребывая в полной растерянности. Крепкий чай немного привел в чувства. О ночном происшествии уже даже не вспоминал. Новая проблема поглотила с головой. Вот только дед Прохор оказался не таким уж и простаком:

– И чаво ж ты там ночью-то делал, а? Не поверив деду, да?

Меня даже передернуло от неожиданности.

– Вы-то откуда знаете?

– Сынку, дед вже скоро сто годов как на свете живе. Я ще вчера вечером знав, шо ты туды попресся. Вот ты с дедом, как с дитем малым беседу водишь, а дед вже чотыри твоих жизней прожив, и бачив поболе, чем ты, даааа… Тому слухай, шо дед скажет: не ходи туда больше, сынку. Не надо воно тебе.

– Не пойду, отец. Еще вчера ночью отхотел.

– От и ладненько, – старик удовлетворенно кивнул и переключил внимание на входную калитку, – Шось твоего друга долго нема, вже должон був вернуться, паразит.

Вовки и в самом деле не было и, по всей видимости, возвращаться он не думал. Прошел еще час. Собрав в рюкзак металлоискатель и кое-какие оставленные другом вещи, я приготовился прощаться с приютившими нас людьми, но в этот момент мы услышали звук подъехавшего ко двору автомобиля.

– От так! Довго ж яво не було. От бусурманин! – Прохор Матвеевич довольно улыбался беззубым ртом, а морщины на лице от этого стали таким глубокими, что было трудно разобрать где же среди них разрез глаз.

Мы втроем заторопились к калитке. Дед оказался прав, прямо посреди улицы, напротив двора, стояла и урчала двигателем Вовкина машина, из которой тот не торопился выбираться. Я подошел к водительской двери и, сквозь сильно тонированное окно, с трудом разглядел друга. Тот сидел, упершись подбородком в грудь, и глядел прямо перед собой. Футболка на груди была мокрой, глаза красными, а в руках – полупустая литровая бутылка виски. Приехали…

Он рывком распахнул дверь и, громко икнув, выпал прямо мне на руки. С трудом удержав тяжеленную тушу, я помог встать ему на ноги.

– Гу-ляем, ептить! – он взмахнул рукой, в которой была бутылка, и не удержал ее – в следующее мгновение та полетела в сторону. Вовка, придерживаясь за дверцу джипа, сделал наигранно-удивленное лицо, затем поднес указательный палец к губам и прошептал: – Тссс! У меня еще есть! – и в очередной раз громко икнув, собрался лезть обратно в машину.

Я опомнился и, придерживая падающего друга, обратился к Оле со стариком:

– Вы нас простите, ради бога, за все – мы поедем. Он в машине проспится. Спасибо вам большое за все и еще раз извините! – а затем, вдруг вспомнив добавил, – Да! Оля! Мы же обещали тебя до остановки подвезти!

– Не страшно, Сереж, я сама доберусь, здесь все равно не далеко. В любом случае, до вчера я еще побуду с дедушкой.

Старик, опершись на свою клюку, грустно наблюдал за всем происходящим. Загрузив возмущающееся и отбивающееся тело на заднее сидение, я бросил в багажник рюкзак, пожал деду Прохору руку и, взглянув на прощанье в Ольгины бездонные глаза, сел за руль. Но практически сразу вышел обратно и увидел, что Оля тоже торопится ко мне.

– Вот, – она отдала мне заранее написанный на листке бумаги номер телефона, затем протянула ладонь для рукопожатия и улыбнулась. Я взял ее за руку поцеловал в щеку.

– Обязательно позвоню, когда в город вернемся. Да, кстати! – я достал из кармана свою визитку и протянул ее Оле, – Это так, на всякий случай.

Оля снова улыбнулась, согласно кивнула и отступила на шаг назад, давая понять, что больше не задерживает.

Уезжая, под раскатистый храп пьяного друга, я смотрел не на дорогу, а в зеркала заднего вида. Там, позади, посреди пустынной улицы, еще долго провожала нас взглядом одинокая женская фигура, от которой так не хотелось уезжать.