Важные фразы выделены курсивом. СК, 40-летняя домохозяйка и художница

СК, 40-летняя домохозяйка и художница. Она много лет страдает астмой, и это главная причина, по которой она обратилась за врачебной помощью. Как вы увидите, у нее были и другие трудности, с которыми она научилась жить, и которые значительно улучшатся с помощью гомеопатии. В оригинале ее история болезни была слишком длинной, поэтому я привожу здесь примерно ее треть. Хотя понадобилось долгое время, чтобы собрать всю эту информацию, к концу интервью я поняла все аспекты того, о чем говорила СК, и как вы увидите, было совершенно ясно, какое лекарство ей нужно. На этой стадии мы можем выписывать лекарство с чистой совестью.

История СК ее собственными словами.

Я давно уже не чувствую себя хорошо. С тех пор, как произошла авария 5 лет назад, у меня появились спазмы шейных мускулов. У меня нет энергии. Моя астма стала намного хуже. Я хочу, чтобы моя энергия вернулась, чтобы я могла быть более продуктивной. Из-за астмы мне трудно дышать. Каждый месяц или два у меня начинается синусит. Он продолжается с осени до весны. Дело заканчивается грибковой инфекцией и циститом, от антибиотиков. Этим занимается мой хиропрактик.

У меня был большой шрам на ноге – от ожога горячей водой, когда мне было два года. Он идет с верха моей ноги до ступни, с правой стороны. На левой стороне он меньше. Мне пришлось сделать пересадку кожи, когда мне стало 12, и все лето ушло на то, чтобы поправиться. Когда мне стало 14, я сделала шлифовку, чтобы шрам не был таким толстым.

Я принимала очень много лекарств. Например, у меня были прививки от гриппа, их делал папа, когда я была маленькой. Он также давал мне тетрациклин, не обращаясь ко врачу. Когда мы поехали в Мехико, нам делали прививки от тифа. Каждый год у меня был небольшой синусит с повышением температуры. Это не очень-то хорошо. В возрасте 12-13 лет у меня были угри. Отец их как-то полечил, и это прошло. Потом, к двадцати годам, заболевание вернулось, была сильная сыпь на подбородке. Я принимала тетрациклин и ретин-А.

После рождения сына у меня появился геморрой. Теперь сыну 14. Доктор сказал мне, что у меня был один из самых худших случаев геморроя – на втором месте из всего, что он видел. Когда я рожала сына, я принимала Demerol для естественных родов. В конце концов, мне все равно пришлось делать эпидуральную анестезию, и вызывать роды. Больно не было, но мне не довелось родить естественным путем. Это того стоило, потому что родить моего сына было очень болезненно.

Я принимала всевозможные стероиды от астмы. У меня было столько курсов стероидов. К 30-ти, у меня было четыре случая бронхита, и мне приходилось принимать все более и более сильные антибиотики. До тех пор моя астма не была такой сильной.

Я очень сильно заболела, когда мне было 24. Я только что вышла замуж. Мы с мужем оба подцепили какую-то инфекцию, и она продолжалась три месяца. Мы чувствовали себя ужасно усталыми, как зомби. Мы просто ползали по квартире, и все время ложились на пол.

Я пережила очень плохое обращение, физические мучения, также были сексуальные домогательства, эмоциональные и духовные оскорбления. Я долго занималась с психотерапевтом. 3-4 года, это мне помогло. Также, я молюсь об этом. Все говорят, что я – это чудо. Большинство людей, которым приходится пережить такое, кончают в психиатрической клинике. Мой брат покончил с собой.

Иногда у меня бывают депрессии, но не такие глубокие, как раньше. Я считаю, что мне принесла улучшение молитва. Когда они начали молиться за меня, произошли перемены, большие перемены. Я не держу в себе обиды, и я не так сильно боюсь или тревожусь, как раньше.

Когда я была маленькой, меня звали Салли Джин, потом я изменила свое имя на «Плитта». Теперь это мое официальное первое имя. К 30-ти годам мне надоела Плитта. Я так устала объяснять это каждый раз. Я захотела, чтобы меня звали Джин. Так что я снова изменила имя.

Я боюсь некоторых вещей, например, темноты, вести машину, особенно – уезжать далеко от дома. Я читала о фобиях. Это часто встречается. Я не агорафобик. Я могу ездить на метро в Нью-Йорке. Я немного боюсь открытых пространств, но в горах, или среди деревьев, я чувствую себя лучше. Я чувствую, что я спрятана.

Я одна из служителей в церкви. Мы молимся за людей. Иногда у меня бывают видения, в форме мыслей или слов. Они помогают мне в молитве. Люди приходят молиться, и часто плачут. Я люблю молиться за них. Я жду мысли, пока Бог не скажет мне, о чем молиться. Мне это нравится.

Я преподаю в воскресной школе, по очереди с другими. У меня творческие уроки, очень хорошие. Я делаю представления с помощью рисунков и мягких игрушек. Я сочиняю песни и слова к ним. Иногда это смешные, забавные песни. Мне нравится, когда дети смеются и веселятся. Если просто отчитать урок, это скучно. Я придумываю игры, и делаю так, чтобы в них участвовал весь класс. Урок может продолжаться 90 минут, но я стараюсь, чтобы было весело.

Я получаю от этого большое удовольствие. Для меня важно, чтобы каждое утро я просыпалась с христианской песней в голове. Я медитирую о ней все утро. Я не очень много читаю Библию. Я больше медитирую о песнях, видениях или мыслях, которые приходят ко мне в голову. Я хожу на занятия по изучению Библии раз в неделю. Я много изучаю Библию. Это мое самое любимое занятие: быть христианкой. Извините, что вам приходится все это выслушивать. Я разочарована в себе, что я читаю немного. Я читаю журналы, такие, как «Время», «Жизнь» и «Люди». Мне очень нравится журнал «Люди». Я покупаю его нечасто, но зато читаю от корки до корки. Если бы я считала их скучными, я бы их не читала. Политика мне кажется скучной. Моя мать обожает политику, и все время говорит о ней.

Мой брат покончил с собой пять лет назад. Это случилось 14 декабря, и это было трудно пережить. Поэтому Рождество было мрачным. Мой психотерапевт сказал, что мы все равно должны отметить Рождество. Я вынудила себя это сделать, хотя у меня не было никакого желания. Я много плакала.

Когда я молюсь за людей, я начинаю плакать. Я никогда не плачу из-за своих собственных проблем. Я могу заплакать, когда смотрю грустный фильм. Мой отец умер, когда мне было 28. Нам пришлось заниматься его бизнесом. В последние несколько лет у нас с ним были хорошие отношения. Мы могли сказать, что мы любим друг друга. Он стал очень хорошим ближе к смерти.

Мать издевалась надо мной больше всех. Отец причинял мне боль, но не так часто. С его стороны были эмоциональные оскорбления и сексуальные домогательства. Сексуальных домогательств я не помню. Мне кажется, что они были, потому что я боюсь темноты.

Отец врывался в ванную комнату, когда мне было 8, и фотографировал меня. Он смотрел на мою грудь, когда я была подростком. Я не помню, делал ли он что-нибудь откровенное. Он часто говорил очень странные вещи. Говорил, что аборт – это плохо, но только не для черных. Это расстраивало меня. Он говорил, что мужчины могут иметь внебрачные связи, но женщины не могут. Мужчины имеют право толстеть, но женщины не имеют. Вещи такого рода. Он плохо обращался с моей матерью. Она вела себя, как будто он чудесный муж, но он обращался с ней как с рабыней. Он не давал ей деньги, чтобы покупать одежду, не позволял ей заводить друзей. Я бы не хотела такой жизни для себя.

Отец был сильным человеком. Каждое воскресенье мы ходили в церковь. У нас не было телевизора, и все деньги были под его контролем. Он хорошо одевался, а у матери красивой одежды не было. Сейчас я всегда покупаю себе красивую одежду.

У меня был самый лучший в мире дедушка. Я могла приходить к нему в гости. Он был нормальным. Он делал все, что я хотела, например, играл со мной, или разрешал мне смотреть ТВ. Он называл меня «котенком». Я могла ночевать у него в доме. Его жена была спокойной и приятной. Они готовили для меня ужин, и я ела у них несколько раз в неделю.

Я любила его дом, там всегда были карандаши и бумага. Они подавали обед в одно и то же время каждый день. У них было хороший, организованный распорядок дня. У дедушки был свой распорядок. Я знала, чего ожидать.

Я всегда боялась своего брата. Он бил меня, и я никогда не знала, что он собирается сделать. Если он находился один в комнате со мной, я не знала, может быть, он сейчас на меня набросится. Я боялась, если приходили его друзья. Они были отвратительны. Один раз я что-то сломала, и он ударил меня в живот кулаком. Он ломал мои игрушки.

Отец не обращал внимания на поведение моего брата. Они вместе мучили насекомых. Мне было их жалко, я ненавидела смотреть на то, как они над ними издеваются. Отец также издевался над животными. Он ловил скунсов и убивал их дымом от выхлопной трубы. Моя кошка родила котят, и он смыл их в унитаз. Я ужасно себя чувствовала. Котята были черными, и он не любил черных.

Отец держал все лекарства в морозильнике внизу. Все сладости тоже были заперты там. Отец ел сахар целый день. Я ела много сладостей до 14 лет, потом решила остановиться. До 19 лет у меня была анорексия. В колледже она тоже была, но немного. Я весила 102 фунта. Я выглядела ужасно, как эти тощие модели. Я считаю, что я выглядела плохо. Я получала удовольствие оттого, что не ела. Отец был рад видеть меня такой тощей. Он считает, что полные женщины выглядят плохо. Стройные женщины кажутся ему красивыми. Если я надевала свободную, мешковатую одежду, то тогда отец не мог видеть моего тела, и я была этим довольна. Мне нравится прятать свое тело от всех.

В те дни я одевалась странно. Я могла прийти на занятия в колледж в банном халате. Я не расчесывала волосы, и они вечно были перепутанными. Я редко их мыла. В старших классах я надевала очень причудливую одежду, как, например, платья 50-х годов, японские пижамы, штаны для дзюдо, раскрашенные с помощью распылителя краски, и старые платья-костюмы. Я надевала кимоно, и деревянные туфли, и смешные шляпки. Я очень бросалась в глаза. В старших классах я посещала художественный центр. Я могла надеть футболку и штаны, и кимоно сверху. Я носила очень странную одежду.

Теперь я ощущаю себя более нормальной, чем раньше. Но не такой нормальной, как бутерброд. В 22 я хотела совершить самоубийство. Я просто хотела умереть. Я была расстроена из-за своего мужа, с которым познакомилась в 19 лет. Я была убежденной христианкой, и хотела подождать с сексом до официального брака. Мы начали заниматься сексом через 6 месяцев после знакомства, и я чувствовала очень большую вину по этому поводу. Прошло еще 5 лет, прежде чем мы вступили в брак. После того, как я вышла замуж, я никогда не беременела, если не хотела того. Я все еще иногда об этом плачу. Я испытывала огромное чувство вины. Я не могла отказаться от секса с ним. Я думаю, что это было как наркотическая зависимость. Я не могла контролировать свой сексуальный аппетит. Я не хотела заниматься с ним сексом, но я это делала. Может быть, действительно, что-то произошло с отцом, потому что я не могла контролировать свой аппетит.

Когда мне приходилось надевать некрасивую одежду, я расстраивалась. Моя мать хотела выбирать одежду для меня, так что я стала выбирать себе совершенно фантастические наряды. Я ненавидела нашу церковь. Она была такой… фундаменталистской. Потом, в 18 лет, я нашла свою собственную церковь, в Голливуде. Там было множество интересных людей.

С тех пор, как мы жили в нашем первом доме, мне часто снится один и тот же сон. Сон, что мы с мужем поженились тайно, и мы должны жить в старой мерзкой спальне. Мы лежим на матрасе, на полу. Иногда нам приходится спать в доме моих родителей. В этом доме стеклянные стены, и все могут видеть нас. У нас нет никакой уединенности. Они хотят, и будут, смотреть на нас. Я чувствовала себя такой открытой и голой, даже если мы были под одеялом. У меня было чувство, что у меня нет кожи, как при ожоге. Холодно. Я даже сейчас это ощущаю. Мурашки по коже. Кто-то хочет овладеть моей жизнью и контролировать ее. По крайней мере, когда я с мужем, я чувствую, что у меня есть границы. Я раньше чувствовала, что у меня нет границ. Я немного чувствую это сейчас.

В старших классах, в начале и конце, я чувствовала, что мои части тела разбросаны повсюду. Сейчас я чувствую себя собранной в одном закрытом месте. Я не уверена, что я знаю, кто я. Я не знаю, как быть уверенной при общении. Я не знаю, как заставить людей остановиться. Они могут сделать все, что захотят. Мне не было дела до того, как я выгляжу. Моя мать ничего не рассказывала мне о месячных, пока они не начались. Я не была готова к тому, что произошло со мной. У меня не было никого, кто мог бы мне об этом рассказать. Мать была в психиатрической клинике на шоковой терапии. У нее была очень сильная депрессия. Как будто у меня вообще не было матери. Если я хотела с ней о чем-то поговорить, она не слушала, и меняла тему разговора. Я шла к своему отцу, но он делал вид, что не слышит. Я не связана со своими родителями, есть только нездоровые связи, например, когда они били меня, или говорили мне, что делать и куда идти.

Я чувствовала, что меня как будто несет по течению, а других оно приносит ко мне. У меня не было границ. Теперь я просто говорю «отстань». Тогда я не знала, как это сказать. Мальчики из шестого класса дразнили меня из-за моего ожога, и я пыталась не обращать на них внимания. Они дразнили меня каждый день. Два мальчика дразнили меня каждый день. Я не знала, как заставить их остановиться. Я сменила школу. Мне нравилось странно одеваться, и чтобы люди меня дразнили. Это было реакцией на более ранние переживания из-за того, что меня дразнили.

Тот период очень трудно вспоминать. Я просто не чувствовала, что тот человек – это я. Я ушла глубоко под землю, и кто-то другой играл мою роль. Я не могла справиться со своей жизнью. Тогда я «переехала» из своей жизни в терапию. Я поднялась с самого дна. Я чувствовала, что «реальная я» была в глубоком безопасном месте. Для меня это был единственный способ справиться с этим.

Мой брат был старше меня на шесть лет, он был шизофреником. В то время как он сошел с ума, мать работала. Я никогда не знала, будет ли у меня, что поесть на ужин. Я хотела есть, но в доме вечно не было еды. Анорексия давала мне чувство контроля. Я не зависела от того, даст ли мне кто-нибудь поесть. Когда я стала старше, я сама начала готовить, и мать кричала на меня. Мать говорила, что я трачу деньги.

Мои дети знают, что у них всегда будет ужин. Они всегда знают, где найти еду. Я пытаюсь восстановить хорошие чувства.

Я много медитирую, если ко мне приходит видение. Я не вижу его глазами, я вижу его в голове. Я не воображаю его, оно просто приходит, как будто ты видишь слайд. Я не вижу его в смысле «видеть». Два раза у меня были видения, как будто я видела глазами. Я видела, как глаза священника засветились, когда он крестил нашу дочь.

Я люблю медитировать о песнях. Когда я рисую, сейчас это происходит очень редко. Я начинаю дышать очень медленно. Это происходит само по себе. У меня должно быть медленное, медитационное мышление, чтобы это произошло. Когда я занимаюсь рисованием, меня это успокаивает и расслабляет. Это питает что-то во мне. Я занималась этим с 4 лет. При этом я всегда чувствовала себя хорошо. Мои рисунки эксцентричны, не то, что вы могли бы ожидать. Я уделяю большое внимание мелким деталям. Я думаю, что это я делаю лучше всего. Я не занимаюсь этим, если вокруг нет спокойной и мирной атмосферы.

У меня есть чувство, что я не нравлюсь другим людям. Я чувствую себя в отчуждении и изоляции. Молитвы мне очень помогли. В церкви мы много молимся. Чистый поток помолится о некоторых твоих проблемах. Например, если ты чувствуешь страх, заброшенность или ненависть к себе. Бог это делает. Сейчас я чувствую себя более целостной, собранной, в противоположность разбросанности. Ледяное чувство стихает, и я чувствую себя более живой; теперь я боюсь меньше. В возрасте 19 лет я иногда просыпалась с чувством тяжести на груди. Как будто кошка прыгнула мне на грудь. Я надеюсь, что вы не считаете это странным. Также, был призрак, он склонялся надо мной, у него было злая гримаса на лице. Он был одет как во времена Шерлока Холмса, жилетка и часы на цепочке. Друг призрака стоял рядом. Они пришли, чтобы издеваться надо мной. Я спала, и они разбудили меня. Я была счастлива, и они пришли помешать мне. Это потому, что я была христианкой. Я помолилась и потом выгнала их за дверь. Я сказала, «вам здесь не место, во имя Христа, уходите». Я рассердилась, что они пришли в мой дом. Им там не место. Они злые силы.

До психотерапии я не расчесывала волосы, и ела очень мало. Я была в замешательстве. У меня были очень мрачные мысли. Я чувствовала побуждение, но не знала, куда его применить. Моя вера в Бога была очень сильной, так что я знала, что, на самом деле, я не хочу убить себя. Но мне часто приходили на ум различные способы самоубийства. Видения о том, как это сделать. Я видела, что я стреляю себе в голову из пистолета, принимаю яд. Каждые несколько секунд такие видения приходили мне в голову. Я боялась убить себя, потому что я верю в Бога. Я не хотела сделать что-нибудь плохое. Я знала, что я не сумасшедшая, и, тем не менее, я никогда даже не пыталась купить себе пистолет. Я помню чувство разделенности. Я не существовала реально. Я не была целостной. Я была как марионетка на ниточках. Я не контролировала то, что хочу делать. Я хотела надоедать людям и шокировать их.

Поэтому я надевала причудливую одежду. Я сердилась, что я не вхожу в группу. Я старалась изо всех сил заставить людей отстать от меня, и в то же время заметить меня. Я держалась с детьми из других неблагополучных семей. Я была лидером группы в 20 человек.

Я была в шоке, потому что во мне было что-то хорошее, и я никак не могла вывести его наружу. Я все время думала, почему я себя так веду. Должно быть, из-за издевательств и пренебрежения дома. Я просто отвечала на это. Мой брат сошел с ума, мать была в депрессии, сестра уехала, а бабушка очень сильно заболела. У меня никого не было.

Я чувствовала, что одна моя рука висит в углу. Голова была на месте. Ног не было. Когда я шла по улице, я не была одним целым человеком. Я чувствовала, что мои части не связаны между собой. Частично, мои мысли и воспоминания были где-то в другом месте. Со мной происходили разные вещи, настолько ужасные, что мне пришлось постараться, чтобы забыть о них. Я заставила себя забыть об этом. Одна моя часть была аристократической, как принцесса, но она застряла внутри. Я была дамой, с хорошими манерами, люди считали меня доброй и воспитанной, я могла обращаться с ними хорошо, но это было внутри меня. Это застряло.

У меня были моральные принципы. В моей груди черное облако, и оно просачивается наружу, оно влажное. Оно закрывает те вещи, которые мне нравятся в себе. Я не знаю, как от него избавиться. Я не могла заставить своих родителей посмотреть на меня. Я делала все более и более странные вещи, но они все равно не смотрели на меня. Когда брат уехал, я стала получать больше внимания. Когда он вернулся, они снова стали меня игнорировать.

Чувствовать себя разделенной было приятно. Это воздействовало на мое дыхание. Если все было раскидано повсюду, мне было трудно дышать глубоко.

Я всегда боялась, что моя мать будет бить меня. Я все время посматривала из угла глаза. Я боялась вздохнуть. Мне нужно было спрятаться. Если я начну дышать, я могу забыть о том, что мне нужно быть внимательной.

Это было, как будто я частично умерла. Только в танцевальном классе я дышала глубоко. В танцевальном классе я чувствовала себя в безопасности. На уроке рисования я тоже дышала глубоко, потому что чувствовала себя в безопасности. На других уроках у меня не было чувства безопасности.

Некоторые мои части были закопаны, так что мне не было нужно так уж много кислорода. Хорошая часть меня была закопана глубоко под землей, а некоторые другие части плавали вокруг по воздуху. Все остальное было закопано в песке. Я чувствую, что я как будто рассказываю вам о человеке, которого даже не знаю.

Вы, наверное, думаете, что я сумасшедшая. Я засыпала. Я ходила в школу в пижаме.

Я разделена. У нас была фундаменталистская семья. Нам не было позволено иметь собственные мысли или чувства. Все было черное или белое. У меня была роль шута, который заставлял всех смеяться. Я играла свою роль. Я не хотела этого делать. От меня этого ожидали, это был мой способ выжить.

Настоящая «я» была под землей. Мне нравилось спать. У меня было 8 одеял на кровати. В доме было очень холодно.

Я была отсоединена, отключена, как сотовый телефон. У меня была одна голова на одной веревочке, и голова на другой. Моя художественная сторона может захватить меня полностью.

У меня есть голова, а ниже – плоская земля. Тело и руки закопаны под землей, они в безопасности. Если бы они были сложены вместе, я не была бы в безопасности. Если я закопана по кусочкам, то я была в большей сохранности, потому что тогда меня не найдут всю сразу. Найти отдельные кусочки было бы труднее, потому что земля спеклась. Было бы еще ничего, если это человек, которому я не доверяю, но это было бы ужасно, если меня найдут мой отец или брат. Я хотела бы умереть. Я не хотела бы жить, потому что я не хотела быть под контролем такого человека, как они.

Я кричала и плакала недавно вечером, когда мой муж начал щекотать и хватать меня. Он внезапно превратился в моего отца. Я не могла бы двигаться, или кричать, или говорить. Как будто что-то прижимало меня к земле, и я не могла дышать. Я была изнасилована во всех смыслах, как будто что-то полностью овладело мной.

Никому не было дела до моей свободы, или есть ли у меня личность. Я не могла двигаться. Я делала странные вещи, чтобы оттолкнуть моего отца.

Я была одержима, не духом, но другим человеком. Я была как подопытное животное в клетке, которая так мала для него, что оно не может даже двигаться. Я была в западне, меня обманули, провели, мной манипулировали, меня давили и оскорбляли. Как будто надо мной ставили странный научный эксперимент, какая-то игра. Как люди, которые могут сорвать цветок, и оборвать с него все лепестки. Отец моего мучил брата. Когда брат был маленьким, я боялась, что он будет так же мучить меня. Я боялась, что он сможет сделать так, чтобы я думала то, что ему хочется. Отец давал нам полную свободу на долгое время, а потом вдруг начинал проявлять строгость. Это так сбивало с толку.

Лицо отца, когда он смотрел на меня, было таким же, как когда он смотрел на насекомых и животных, над которыми он издевался. Я думала, что если я позволю ему смотреть на меня, то он будет обходиться со мной точно так же.

Отец издевался над моей сестрой. Он нашел мертвую птицу, поджарил ее и заставил мою сестру съесть это. Я спряталась под кроватью. Он также заставлял сестру есть дохлых жареных улиток. Я чувствовала, что меня надувают. Я боялась, что он будет втыкать в меня острые предметы, маленькие острые ножи, во всю грудь. Если бы он заметил меня, его мозг вошел бы в мой мозг, и тогда мое «я» бы пропало.

До моего рождения он отсидел два года в тюрьме, потому что он отказался от военной службы. В тюрьме он заболел туберкулезом и чуть не умер. Мой дядя также уклонился от военной службы и уехал в Мексику. Я была сбита с толку, потому что он был пацифистом, но он тоже мучил маленьких жуков.

Я не хотела, чтобы он пришел и овладел мной. Я хотела быть нормальной. Если бы он вошел в меня, у меня больше не было бы своего «я». Если бы у меня не было своего «я», то я бы только ублажала его все время. У меня не было бы собственных мыслей и идей. Когда я была ребенком, я была больше уверена, что знаю, кто я. Когда я была подростком, у меня не было этого чувства. Подростком я чувствовала себя разделенной; когда я была ребенком, я чувствовала себя нормально.

Я стала снова собранной в 24 года. Детская часть вернулась, ее откопали. То есть, Бог ее откопал. Я чувствовала, что меня снова собрали вместе. Когда мой муж начал меня щекотать, я снова почувствовала себя разъединенной.

Когда я испытывала это чувство разъединенности, мне было трудно дышать. Глубоко внутри своего разума я понимала, что происходит. Часть меня осознает все и кричит, плачет, и дрожит. Это та часть, которая была припертой к стене. Другая часть знает, что именно происходит: отец однажды избил меня щеткой, по всему телу.

У меня было чувство, как будто у меня нет семьи, как будто он не мой настоящий отец. Я чувствовала, что у меня не было контроля над происходящим. Отец был больше похож на меня, но мать была такой скучной и консервативной, и говорила только о политике.

У меня не было никакой уединенности. Я всегда искала уединенности. Я люблю, чтобы моя спальня находилась в глубине дома. Мы много переезжали после того, как поженились. Теперь никто не знает, где я. Отец не может найти меня. Мне нравилось менять свое имя. У меня при этом хорошее чувство, это помогает мне прятаться.

Понимание случая заболевания:

Перед нами женщина, которая выросла в исключительно неблагоприятной и жестокой домашней обстановке. Имеется история умственных патологий: брат-шизофреник, и мать, получающая шоковую терапию от депрессии в психиатрической клинике. Отец – странная смесь садистской жестокости и религиозного рвения. Как такая семейная жизнь воздействует на пациентку? Из всех тех ужасов, о которых она нам рассказывает, что пугает ее больше всего? Как СК справляется с ситуацией и сохраняет себя, свой здравый рассудок?

Первый ключ к ответам на эти вопросы – во сне, где она спит в доме у родителей: стены сделаны из стекла. У нее нет никакой уединенности. Мысль об уединенности открывает целый спектр чувств, что у нее нет границ. Другому легко ею овладеть, контролировать. У нее есть чувство, что ей легко овладеть. Если бы ее отец заметил ее, то «его мозг вошел бы в ее мозг». Это чувство явно является для нее центральным. Даже рассказывая о своем сне, она снова испытывает то же ощущение. Продолжая эту мысль в истории болезни, СК говорит об этом чувстве множество раз.

Больше всего она боится потерять себя, свое «Я», потому что у нее нет границ. Например, ее отец заходил в ванную комнату и фотографировал ее; ее дразнили из-за шрама, и она не могла их остановить. Она описывает, что «других приносит» к ней. Она говорит, что ей «не было позволено иметь собственные мысли или чувства», и что она «одержима не духом, но другим человеком». Самые говорящие описания – это: «Если бы он вошел в меня, у меня не было бы больше своего «я». Если бы у меня не было своего «я», то я бы только ублажала его все время. У меня не было бы собственных мыслей и идей»; «Я просто не чувствовала, что тот человек – это я. Я ушла глубоко под землю, и кто-то другой играл мою роль». Эта настойчивая тема говорит о конфузии личности. Она также употребляет слово конфузия (т.е. «путаница, замешательство, сбить с толку») в своей истории.

Конфузия: личности

Конфузия: личности: чувство раздвоения

Делюзии: конфузия личности, принимает себя за другого

Двойственность: ощущение

Вспомним, что она даже дважды меняла свое имя – это выдающийся символ конфузии в восприятии того, кем она на самом деле является. В конце концов, у нее оказалось три имени.

Делюзии: он – три человека

Следующий вопрос, который возник у меня: как она справляется или реагирует на свой страх: быть одержимой, ей овладеют, и она потеряет свое «я»? Она стала разделенной. Она часто описывает, как она чувствует себя разделенной. Она подробно описывает, как ее разные части тела закопаны под землей в разных местах. Если она разобрана на кусочки, то тот, кто ее найдет, не сможет найти ее всю сразу; таким образом, она защищена от полной одержимости. «Настоящая она» лежит под землей и не может выйти наружу. «Я просто не чувствовала, что тот человек – это я. Я ушла глубоко под землю, и кто-то другой играл мою роль. Я поднялась с самого дна. Я чувствовала, что «реальная я» была в глубоком безопасном месте. Для меня это был единственный способ справиться с этим». Это просто небезопасно. Она говорит: «Моя связь была разъединена, отключена, как сотовый телефон. У меня была одна голова на одной веревочке, и голова на другой». И: «Я чувствовала, что одна моя рука висит в углу. Голова была на месте. Ног не было. Когда я шла по улице, я не была одним целым человеком. Я чувствовала, что мои части не связаны между собой». «Я помню чувство разделенности. Я не существовала реально. Я не была целостной. Я была как марионетка на ниточках.Я не контролировала то, что хочу делать».

В то время, как конфузия личности является одним аспектом, ее чувство, что она разделена на куски, которые разбросаны, является ярко выраженной характеристикой лекарства Baptisia (Leguminosae, дикий индиго).

Преобладание следующих рубрик, описывающих эту особенность, свидетельствуют о его центральной позиции этого чувства в картине Baptisia:

Делюзии: руки не принадлежат ей

Делюзии: руки отрезаны

Делюзии: руки: отделены от тела

Делюзии: кровать: кто-то находится с ним в кровати

Делюзии: части тела: увеличены

Делюзии: части тела: не хватает

Делюзии: тело: куски разбросаны

Делюзии: тело: его части разбросаны по кровати, ворочается, чтобы собрать их вместе

Делюзии: тело: его части разбросаны по кровати, ворочается, чтобы собрать их вместе; конечности разговаривают друг с другом

Делюзии: (он) разделен на две части

Делюзии: увеличен в размере

Делюзии: нога, ноги: не принадлежат ей

Делюзии: нога, ноги: разговаривают друг с другом

Делюзии: нога, ноги: разговаривают друг с другом; палец ноги разговаривает с большим пальцем

Делюзии: нога, ноги: отрезаны

Делюзии: нога, ноги: разговаривают

Делюзии: нога, ноги: болтают: палец ноги разговаривает с большим пальцем

Делюзии: конечности: разбросаны

Делюзии: конечности: отделены от тела

Делюзии: (он) разбросан

Делюзии: разговор: одна часть тела разговаривает с другой.

Аллен описывает конфузию и разделенность как: «Не может собраться с мыслями; мысли блуждают». Примите во внимание этот симптом, описанный Алленом, когда будете перечитывать эту историю болезни. Обратите внимание, как несвязно она выражает свои мысли, какие они непоследовательные. Она переключается с одного предмета на другой, блуждая по разным, не связанным между собой, темам. Само ее повествование дает нам первое впечатление разъединенности и чувство блуждания ее мыслей, которое описывает Аллен. Части ее тела разбросаны, но также и ее мысли – все ради того, чтобы они были в безопасности, чтобы сохранить их от того, кто хочет ими овладеть.

Кларк утверждает: «Чувство, что части тела разбросаны; ворочается, чтобы собрать их вместе; не может спать, потому что не может собрать их вместе».

Это выводит наружу тему сна, и указывает нам на еще одну интересную и важную рубрику:

Делюзия: сон: чувствует, что недостаточно спал

СК говорит о сне и чувстве сна. Она надевает в школу пижаму и рассказывает важный сон – о том, что она спит. Она закопала себя под землей для безопасности, что тоже является своего рода сном. Ей нужно не так уж много кислорода, когда она закопана: во время сна потребность в кислороде уменьшается. Это помогает нам соединить физическую патологию астмы с чувствами и делюзиями данного случая заболевания.

Ее астма интересна еще по одному поводу. Baptisia обладает следующими симптомами:

Страх: удушья

Страх: его задушат во сне

Прерванный сон

Прерванный сон: при тифе

Асфиксия

Глубоко: желание дышать глубоко

Трудности: при засыпании

Трудности: во время сна

Кларк отмечает еще несколько рубрик, связанных со сном: «Ум начинает блуждать, как только закрываются глаза. При просыпании дышит с трудом, легкие кажутся сжатыми, сдавленными, должен подышать свежим воздухом».

Семейство Leguminosae имеет очень большое значение. Все эти растения вырабатывают азот. Многие их них также являются съедобными или кормовыми: бобы, горох и т.д. Тема пищи часто поднималась в истории заболевания. Она говорит о том, что в доме вечно было нечего есть, и ходила поужинать к дедушке несколько раз в неделю. Она также отказывается от пищи в форме анорексии. Некоторые фразы также указывают на тему пищи. Она говорит, что рисование ее «успокаивает и расслабляет, питает что-то внутри» нее.

Baptisia также имеет состояния делюзии, наиболее ярко проявляющиеся во время лихорадок. Они есть у пациентки, но в основном это религиозные видения. Хотя Baptisia не отличается сильными религиозными симптомами, в ее случае религия была частью семейной жизни, и внесла свой дополнительный вклад в ее чувство замешательства между религиозными ценностями и поведением, которое она наблюдала. Интересно, что ее сестра стала церковной служительницей.

Наконец, еще один образ, который описывает нам СК – черное сочащееся вещество: «В моей груди черное облако, и оно просачивается наружу, оно влажное. Оно закрывает те вещи, которые мне нравятся в себе». Возможно, это черное, влажное, сочащееся вещество, покрывающее ее хорошую часть – это краситель индиго?

Мы редко думаем о применении Baptisia вне сферы септических или острых лихорадочных состояний, особенно при тифе. Может быть, стоит вспомнить, что в детстве СК делали множество инъекций от тифа перед поездками в Мексику. Может быть, заболевание тифом было бы лучше, чем то состояние, которое в итоге у нее развилось!

Токсичность, которую мы привыкли ассоциировать с Baptisia, здесь не связана с острым физическим состоянием. Токсичность присутствует в нашем случае, но в умственной сфере. Семейную историю умственных расстройств и домашнюю атмосферу, сложившуюся в результате, можно легко соотнести с той же степенью токсичности, которая наблюдается у человека, бредящего при септической лихорадке.

Лекарство: Baptisia 1M

Следующий прием:

6 недель

Я заметила разницу. Область ожога стала мягче и более розовой. У меня был геморрой после беременности, и он снова усилился. Он чесался в ночное время. Мне приснился сон, что у меня глисты, и я их вытаскиваю из заднего прохода. Они были толстые и длинные. На следующий день геморрой стал значительно меньше.

У меня появились границы в общении с другими. Теперь есть более четкая граница. Если кто-то чувствует себя плохо, меня это не расстраивает так сильно. Если меня не интересует какой-либо человек, я не буду завязывать с ним разговор. Раньше меня интересовали все. Теперь у меня есть другие дела. Я не хочу так много говорить с одной женщиной. Раньше у меня было желание с ней общаться.

Когда я сплю, я сплю, а когда я не сплю, я бодрствую. Это не половина тут, половина там, как было раньше. Теперь есть определенность. Теперь я успеваю делать все. Если я хочу провести с кем-то время, я от души провожу его хорошо. Не наполовину. Если я хочу есть, значит, я хочу есть. Если я не голодна, я не ем.

Моя астма стала намного лучше. У меня появилось большее чувство уверенности, что мой муж любит меня. Раньше я думала, что он меня разлюбил. Теперь я знаю, что если бы у него не было меня, он не имел бы других отношений. Это чудо. Я погладила кошку, и стала кашлять, но теперь мне явно лучше. Я ненавижу червей и личинок.

Сон – ночь, в дверь звонит брат. Я думала, что это было в действительности. Я открыла дверь и поднялась на крыльцо. Он стоял на пороге спальни. Он был весь в крови. Я пыталась привлечь внимание мужа тихими звуками. Это был страшный сон.

Я молюсь за людей. Я закрываю глаза и молюсь. Как будто я вижу видения и слышу слова. Это чувство становится сильнее, и я этому очень рада.

Если меня клонит в сон, я ложусь отдыхать, и при этом не испытываю чувства вины. Когда я высплюсь, я чувствую себя свежей. Я могу сделать больше дел. Мне нравится заниматься разными делами одновременно. Раньше я не могла читать, потому что мое сознание было замутненным. Я не получала достаточно кислорода в мозг.

Лекарство было назначено повторно - один раз через 6 месяцев, когда ее астма слегка ухудшилась после сильной простуды. Через несколько дней после приема дозы ее астма прошла. Ее настроение стало намного лучше, конфузия снизилась, а способность устанавливать границы в общении намного улучшилась. Поскольку теперь у нее есть границы, это позволяет ей больше общаться с людьми.

Вывод:

Пересматривая случай заболевания и рубрики, мы можем видеть, как все здесь связано между собой. Конфузия личности является результатом чувства, что у нее нет границ. Это приводит к чувству угрозы, что другие могут прийти и овладеть ее личностью. Это, в свою очередь, снова приводит к конфузии личности. Чтобы справиться с этим, ей необходимо разделить на кусочки как свои мысли, так и тело, и закопать себя для сохранности под землей в похожем на сон состоянии.

Поскольку там так мало кислорода, она не может дышать и может задохнуться, но это того стоит – лучше быть в безопасности, чем потерять себя.

Теперь мы соединили случай, который был разбросан где попало.

Конец истории болезни.

BAPTISIA: Случай заболевания (2)

Доктор Лори Дэк (опубликован в IFH 1993)