Проведение тестирования и исследований

Психологические тесты. Они могут быть полезны, когда срочно необходим диагноз или в виде организационной про­цедуры, прежде чем пациент получит направление на лече­ние. Но, кажется, большинство психиатров больше пола­гается на собственную диагностическую проницательность в процессе лечения пациента. В определенном смысле те­сты — это нечестный подход к личности. Терапевт не в си­лах адекватно объяснить их пациенту, потому что сам ясно их не понимает, если только он не хорошо подготовлен­ный психолог. С другой стороны, пациент думает, что те­рапевт знает все о тестах и, следовательно, о нем. Это по­рождает фантазии и проблемы, которые могут поглотить много времени и которые трудно будет разрешить.

Однако плохой психологический диагноз, замаскиро­ванный и смягченный уклончивыми многосложными тер­минами, вызывает у терапевта дурные предчувствия и опа­сения, которые он рано или поздно передаст пациенту. Если его собственный прогноз лучше, чем прогноз пси­холога, следующие десять-пятнадцать лет терапевт будет нервничать, опасаясь, что психолог мог оказаться прав. Если пациент спрашивает, не шизофреник ли он, тера­певту гораздо легче обсудить честно с ним этот вопрос -на основе собственных наблюдений, чем пытаться скрыть тот факт, что психологические тесты указывают на ши­зофрению. И терапевт и пациент, если он об этом узна­ет, будут чувствовать себя загнанными в угол математическими выкладками, которые представляет им психолог; если к этим выкладкам относиться несерьезно, тогда во­обще нет необходимости в психологических тестах. На этом основании психологические тесты не рекомендуют­ся — за исключением редких случаев, когда есть ясные указания на их необходимость.

Кстати, во многих случаях психологические тесты используются для «защиты» (то есть, если что-нибудь пой­дет не так, есть на кого свалить вину). Честный психо­лог должен объяснить пациенту, кто от кого и от чего его защищает.

Скрытые исследования. К этому моменту должно быть совершенно ясно, что исследования и лечение должны проводиться раздельно. Если так называемые исследова­ния проводятся тайно, например в виде зеркал с одно­сторонней видимостью или «жучков», это вносит в ситу­ацию элементы обмана. Нечестный терапевт вряд ли мо­жет требовать честности от пациентов, а честность с обеих сторон необходима для лучших терапевтических резуль­татов. Поскольку очевидно, что нечестный терапевт дает меньше своим пациентам, нечестности следует избегать.

Открытые исследования. Если исследования проводят­ся открыто, терапевту приходится иметь дело с домысла­ми и предположениями пациентов относительно того, как будет использоваться исследовательский материал. По­скольку практически в каждом человеке есть немного от параноика, риск с обеих сторон почти неизбежен. Поэто­му терапевт должен очень внимательно обдумать собствен­ные мотивы исследований или разрешения посторонним вторгаться в группу. Он должен вспомнить об огромных складах, забитых магнитофонными записями, кинофиль­мами и отчетами тех, чей вклад в лечение пациентов по­чти незаметен... Превосходные видеозаписи, сделанные на психиатрическом отделении медицинского факультета университета Миссисипи, могут оказаться благодарным исключением из этого пессимистического вывода.

По этой причине лучше не вводить исследование в си­туации, целью которых является терапия. Исследователь­ская группа с самого начала должна создаваться именно как исследовательская, и терапевтические результаты, по­лученные в ходе ее работы, должны рассматриваться как вторичные по отношению к исследованию.

Случай-иллюстрация. Когда доктор Кью писал книгу о психотерапии, издатель попросил его включить статисти­ческие данные, чтобы продемонстрировать полезность под­хода. Доктор Кью упомянул об этом в нескольких своих группах, и пациенты сказали, что с радостью будут содей­ствовать этому. Однако в последующих обсуждениях они высказывали все больше сомнений в ценности и дости­жимости подобных данных. Предложение начало казаться им неуместным и несообразным. Некоторые пациенты в противовес выдвигали такие, например, соображения: «Пе­ред тем как сегодня прийти на собрание группы, я сидела в ресторане на другой стороне улицы и пила кофе. Я посмотрела на кофейную чашку и неожиданно на самом деле увидела ее. Впервые в жизни я на самом деле увидела ко­фейную чашку. Но как внести это в статистику?»

Всем присутствующим было ясно, что этот опыт с «ви­дением» чашки очень важен для пациентки, но какие тес­ты способны оценить или подтвердить его для посторон­него наблюдателя? Нужно было услышать ее и видеть, как осветилось ее лицо, когда она рассказывала об этом слу­чае. Тем не менее, какими бы обескураживающими ни были их выводы, все члены группы считали, что цифры могут очень многое сообщить постороннему о том, что с ними происходит, или о том, как действует на них происходя­щее в группе. Однако все согласились делать то, что сочтет нужным и полезным терапевт. Но к этому времени сам те­рапевт решил не предпринимать подобную попытку.

Впрочем смысл истории не в этом. Развязка наступила, когда доктор Кью рассказывал об этом случае группе сво­их коллег. Исследователь в области социальных наук спро­сил: «Но зачем вы сообщили, что собираетесь давать ста­тистические данные?» Имелось в виду, что статистические данные следовало получать за спинами пациентов. Докто­ру Кью не только трудно было принять такую тактику; это потребовало бы от него покровительственного или эксплу­ататорского отношения к пациентам, от чего он предпочи­тал воздерживаться. И если он хотел получить от них ста­тистические данные, то должен был обсудить их с ними.

Таким образом, в групповой терапии недопустима ни­какая односторонность, если она точно не сформулиро­вана в контракте или если нет подразумеваемой догово­ренности о ней.