Основные направления в установлении ограничений

Принцип дозволенности в игровой терапии, центри­рованный на ребенке, не означает принятия любых по­ступков. Терапия — это опыт научения, и ограничения дают детям возможность научиться самоконтролю, нали­чию выбора, пережить совершение выбора и чувство ответственности. Поэтому, когда ситуация требует уста­новления ограничений, а терапевт их не устанавливает, дети лишаются возможности узнать нечто важное о са­мих себе. При установлении терапевтических ограничений детям предоставляется возможность выбирать. Та­ким образом, они ощущают ответственность за самих себя и за собственное благополучие.

Для терапевтического процесса очень важно, чтобы терапевт был убежден в том, что ребенок выберет по­зитивное сотрудничество. Дети с большей охотой идут на уступки в том случае, когда они чувствуют, что их уважают и что их чувства и поступки — как позитивные, так и негативные — принимаются. Поэтому терапевт смо­жет наилучшим образом помочь ребенку, если он скон­центрируется на его невысказанной потребности к от­крытому неповиновению и станет постоянно выражать глубокое понимание, поддержку, демонстрировать при­знание самоценности ребенка и искреннюю веру в него.

Ограничения в игровой комнате должны быть мини­мальны и выполнимы. Дети не могут что-то узнать о се­бе и не могут адекватно выразить себя, если со всех сторон встречают запреты. Невыполнимые ограничения наносят большой вред терапевтическим отношениям, ме­шая развитию доверия.

В большинстве случаев установление общих ограни­чений действует, по-видимому, лучше, чем установление ограничений условных.

Общие ограничения более по­нятны детям и помогают терапевту чувствовать себя бо­лее защищенными. Ограничения типа: «Ты можешь уко­лоть меня, но не должен делать мне больно», — остав­ляет широко открытым вопрос о том, какой силы укол может причинить боль. «Ты можешь полить немножко воды в песок», — это тоже едва ли приемлемо. Как по­нять ребенку, чего от него ждут, если терапевт говорит ему: «Пожалуй, не нужно тебе мазать так много клея на Бобо». Запрет общего характера звучит по-другому: «Меня нельзя колоть». Теперь ребенок точно знает, что не разрешается. Условный запрет: «Нельзя сильно пи­нать дверь», — может стать основанием для споров. Зна­чение, которое вкладывает в слово «сильно» терапевт, может не соответствовать тому значению, которое вкла­дывает в это слово ребенок, и поэтому ребенок попы­тается убедить терапевта в своей правоте. Терапевт ни­когда не должен вступать в спор с ребенком. Лучше все­го в этом случае еще раз сформулировать исходное ог­раничение или утверждение и затем отразить чувства или желание ребенка: «Тебе хотелось бы убедить меня, что ты не стрелял в зеркало; в зеркало стрелять нельзя».

Ограничения должны устанавливаться твердо, в спокойном, терпеливом, само собой разумеющемся тоне. Ограничения, устанавливаемые поспешно, скороговоркой, свидетельствуют о тревожности терапевта и о том, что он недостаточно верит в ребенка. Если установка терапевта действительно состоит в доверии к ребенку и уве­ренности, что ребенок отнесется к тому, что сказано, от­ветственно, тогда и терапевт будет реагировать спокой­но. Дело в том, что если ребенок стоит в десяти футах от терапевта и угрожает застрелить его дротиком из ружья, терапевт не успеет пересечь комнату и остано­вить ребенка прежде, чем тот нажмет курок. Поэтому он вполне может сидеть спокойно и верить в то, что если он реагирует так, как надо, то и ребенок отнесется к ситуации ответственно. Если бы терапевт вскочил со стула и попытался схватить ружье, он своим поведением сказал бы: «Я тебе не верю». И ребенку ничего не оста­валось бы, кроме как выполнить первоначальное наме­рение, потому что: «Он и в самом деле ждет, что я это сделаю». Такие моменты напряженного взаимодействия могут вызвать тревогу у терапевта и очень быстро рас­крыть установки, убеждения и мотивы, действующие на более глубоком уровне.

Неопытный игровой терапевт не должен, однако, падать духом, если он чувствует бес­покойство или даже отвращение к ребенку, который от­казывается принимать ограничения, угрожает нарушить их или в самом деле нарушает. Для терапевта есть только один способ узнать, что детям действительно можно доверять в таких ситуациях, и способ этот со­стоит в том, чтобы «выстоять в бурю» и на практике убедиться, что дети действительно могут и будут конт­ролировать свои поступки, если встречают адекватную реакцию. По этой причине супервизорская практика яв­ляется совершенно необходимой для того, чтобы помочь терапевту проработать глубинные уровни собственных чувств и установок.

При установлении терапевтических ограничений вни­мание всегда сосредоточено на ребенке, чтобы ясно дать понять, на ком лежит ответственность. Такое замечание, как: «Здесь мы не снимаем штанишки», — совершенно неуместно, потому что у терапевта нет ни малейшего на­мерения раздеваться. Тем не менее, использование ме­стоимения «мы» означает, что терапевт является частью процесса. Детям должно быть разрешено существовать отдельно. Замечание: «Здесь мы не швыряем краски на пол», — не фокусируется на ребенке и тем самым воздействие запрета ослабляется. Стремление терапевта объединить себя с ребенком в таких замечаниях, воз­можно, возникает вследствие характерной для культуры манеры реагировать, но это может отражать также по­требности и установки терапевта, о которых он и сам не знает.