Терапевтические условия роста

Эта описанная выше устремленная вперед актуализирующая тенденция является центральным принципов подхода к игровой терапии, центрированного на ребенке, и в сжатом виде описана Роджерсом (Rogers 1980), говорившим, что «индивиды имеют огромные внутренние ресурсы для самопонимания и для измене­ния собственной Я-концепции, базовых установок и caмонаправляемого поведения; эти источники могут быть включены, если удается создать климат облегчающих психологических установок» (стр. 115). Установки игрового терапевта, которые образуют базис терапевтических отношений и облегчают реализацию внутренних источников роста ребенка — это естественность, теплота без оттенка собственничества (теплая забота и приня­тие) и эмпатия (сензитивное понимание) (Роджерс, 1986).

Естественность. Система отношений в игровой терапии, центрированной на ребенке, не есть опыт, в котором терапевт принимает на себя определенную роль или пытается действовать по некой заранее предписанной схеме. Это не было бы естественным или искренним. Установка — это способ прожития жизни, а не прием, который следует применять, когда это покажется необ­ходимым. Естественность — это базовая и фундаментальная установка, являющаяся для терапевта скорее способом бытия, чем способом действия. Естественность — не есть нечто, что «примеряется», но нечто, что «проживается» в момент установления отношений. До какой степени — это, возможно, зависит от того, на­сколько терапевт осведомлен о собственных чувствах и установках. Подлинность или естественность означает, что у терапевта хорошо развито самопонимание и са­мопринятие, и что он хорошо сочетает то, что он чувст­вует, и то, что он выражает в отношениях. Это понятие не означает, что игровой терапевт должен полностью самоактуализироваться, но, скорее, здесь подчеркивается важность и необходимость быть конгруэнтным в отношениях с детьми.

Естественность и подлинность, обсуждаемые здесь, не означают необходимости немедленно выражать лю­бое возникшее чувство или промелькнувшую мысль. Поступать так было бы безответственно; это указывало бы на недостаток интуиции со стороны терапевта. Та­ким образом, у игрового терапевта должно быть хоро­шо развито самопонимание и способность разобраться в собственных неприязненных чувствах, испытываемых в отношении поведения ребенка в игровой комнате, кото­рые являются функцией личностных установок и ценно­стей, и эти чувства должны быть направлены скорее на себя, чем на ребенка. Эта область самопонимания особенно важна для начинающего игрового терапевта, чьи переживания и/или система ценностей могут приво­дить к тому, что они испытывают отчуждение или не­приязнь по отношению к ребенку, который мусорит, пытается манипулировать терапевтом или оскорблять его. Игровой терапевт, которому недостает понимания собственной мотивации в таких ситуациях, может непо­добающим образом проявить отрицательное отношение к ребенку. В этом случае естественность означает осо­знание собственных чувств и реакций, их принятие; при этом терапевт должен отдавать себе отчет о руководя­щих им мотивах и стремиться к тому, чтобы быть са­мим собой и при необходимости уметь выразить эти чувства и реакции. Тогда терапевт становится естест­венным и искренним, и ребенок видит в нем прежде все­го личность и только потом — специалиста.

Дети очень чувствительны к тому, как ведет себя терапевт, и не­медленно замечают любой фальшивый штрих или ис­полнение, профессиональной роли. Опыт существования рядом со взрослым, который в каждый момент пребы­вания с ребенком живет естественной жизнью, является для подрастающего человека весьма благотворным. Та­кой опыт обобщил в своем высказывании один малень­кий клиент, сказавший: «Ты не похож на доктора. Ты похож на правдашного человека».

Теплая забота и принятие. При обсуждении этого параметра в первую очередь следует подчеркнуть необ­ходимость самовосприятия игрового терапевта. Время, проведенное с ребенком, не есть объективное отноше­ние, в котором существует некое механическое принятие ребенка, но, скорее, происходит расширение собственного Я как приемлемого для себя самого и построения отношений на этой основе. Дети в отношениях со взрос лым принимают его безусловно. Мой опыт общения детьми научил меня, что они принимают и любят меня за мои человеческие качества, за мой способ существования. Они не пытаются анализировать или диагностировать меня. Они принимают меня, мои сильные и слабые стороны. И то, что они принимали меня, позволила мне с большей терпимостью относиться к самому себе. Как может игровой терапевт испытывать искренние теплые чувства к ребенку, если он не испытывает такого чувства по отношению к себе самому? Как может он принимать ребенка, если он не принимает собственную личность? Как он может уважать вас, если он не уважает себя? Принятие, как и естественность, есть установка, способ бытия, развитие личности терапевта и все, чем терапевт в данный момент является.

Такое принятие и теплое отношение характеризуется уважением к ребенку как личности, заслуживающей внимания. Терапевт испытывает по отношению к ребенку чувства теплоты и заботы, являющиеся безусловными. Такое небезразличие к ребенку действительно переживается терапевтом, а не является некоторой абстрактной установкой на уважение и принятие ценности достоинств другого человека, подхваченной из литературы или учебного курса по психологии. Терапевту действительно не безразличен ребенок, и он действительно его высоко ценит — то есть реально имеет место отсутствие суждений и оценок. Реальный интерес к ребенку основывается на взаимодействии внутри системы отношений, на познании личности ребенка и, тем самым, очевидно, не возникает автоматически на самых глубинных уровнях с первой минуты встречи с ребенком. Кроме того, Роджерс указывал (Rogers, 1977) на малую вероятность того, что такой безусловный интерес к ребенку существует у терапевта в любой момент времени. Безусловный интерес и принятие не являются характе­ристикой, существующей по типу «все или ничего», лучше рассматривать его как меру, возникающую в от­ношении к ребенку из глубокого, постоянного чувства терапевта к ребенку, веры в него и его безусловной ценности. Постоянно присутствует не только установка на желательность, но и реальное переживание принятия ребенка таким, какой он есть в системе отношений, раз­вивающихся в игровой комнате. Трудного, замкнутого, сердитого и непокорного ребенка ценят и уважают точ­но так же, как счастливого, любящего и общительного,

Теплая забота и принятие обеспечивают ребенку свободу и позволение быть собою до конца в системе совместного бытия и в пределах игровой комнаты. У те­рапевта не возникает желания, чтобы ребенок стал в чем-то другим. В его отношении к ребенку все время транслируется послание: «Я принимаю тебя таким, какой ты есть», — а не: «Я приму тебя, если...». Принятие вовсе не подразумевает одобрения любого поведения ребенка. Как будет указано в главе о терапевтических ограничениях, в игровой комнате многие виды поведения считаются недопустимыми. Тем не менее, центральная идея здесь состоит в том, что принятие ребенка или признание уникальности его личности ни в коей мере не зависит от его поведения. Такое безоценочное приня­тие является необходимым условием установления климата, в котором ребенок чувствует себя в достаточной безопасности, чтобы выражать и тем самым приоткрывать свои самые глубокие мысли и чувства.

Многие дети испытывают сильное желание угодить взрослым; поэтому они очень чувствительны даже к са­мым слабым признакам пренебрежения, проскальзыва­ющим у терапевта. Дети очень хорошо знают и чувст-вуют то, что испытывает терапевт. Поэтому еще раз подчеркнем, как важно, чтобы терапевт разбирался в собственных чувствах и понимал их. Дети эгоцентрич­ны и легко интериоризируют такие чувства терапевта, как скука, нетерпение, скрытое осуждение или другие негативные проявления терапевта — например, не­приязнь к ребенку. Поскольку у детей в процессе раз­вития развилась зависимость от «чтения подтекста» не­вербальной коммуникации у взрослых, они становятся восприимчивыми к тому, что чувствует терапевт.

Если терапевт испытывает некоторую внутреннюю напряженность от того, что ребенок зажал в кулачке пластилин и все время сует его в чашечку с коричневой темперой, напряженность передается ребенку, и это ме­шает дальнейшему общению и исследованию. Нетерпе­ние, возникающее в ситуации, когда ребенок молча сто­ит посреди комнаты и медлит, не приступая к игре, мо­жет проскользнуть в слегка изменившемся тоне, например: «Тебе не хочется поиграть здесь с какой-нибудь игрушкой?» — или в предложении: «Бет, может быть, тебе хочется поиграть с какой-нибудь куклой?» Содержание, которое Бет слышит в этой реплике, состоит том, что она неприятна терапевту. Реакция терапевта на то, что десятилетний мальчик наполняет водой бутылочку с соской и долго сосет ее, может быть следующей: «Ну и что дальше? Он слишком большой, чтобы этим заниматься! Может быть, это регресс, и мне следует что-то сделать, чтобы это прекратить?» Такая критическая реакция может проявиться в приподнятых бровях, прищуренных глазах, сжатых зубах, и ребенок очень быстро начинает воспринимать это как неодобрение. Его реакцией в этом случае, скорее всего, будет чувство вины за то, что он играет, «как маленький». Если терапевт с готовностью реагирует на один вид игры и неохотно — на другой, ребенок отмечает это как неодобрение того вида игры, который не вызывает поощрения терапевта.

Таковы незаметные, но значительные силы в системе отношений игровой терапии, и они оказывают большое влияние на то, насколько ребенок ощущает принятие со стороны терапевта. Теплая забота и принятие являются установкой на восприятие мира переживание ребенка и служат тому, чтобы помочь ребенку понять, что терапевту можно доверять.

Сензитивное понимание. Типичный подход во взаимодействии взрослого характеризуется установкой на оценку ребенка на основании того, что о нем известно. Взрослые редко стремятся понять внутренние рамки ре ферентности ребенка, его субъективный мир. Дети не чувствуют себя достаточно свободными для того, чтобы исследовать, проверять ограничения, делиться странными переживаниями или изменяться, до тех пор, пока они не испытают отношений, в которых мир их субъективного опыта будет принят и понят. Сензитивное понимание мира ребенка возможно настолько, насколько терапевт может отодвинуть в сторону собственные переживания и ожидания и сосредоточиться на личности ребенка, его деятельности, его опыте, его чувствах и мыслях. Согласно Роджерсу (Rogers, 1961), такой вид эмпатии означает способность увидеть мир другого человека, принимая его внутренние рамки референтности: «Почувствовать личный мир клиента, как будто это твой собственный мир, но не утрачивая этого «как будто» — вот это эмпатия, и это представляется сущностью терапии» (стр. 284).

Умение взглянуть на ребенка с его собственной точки зрения, понять и почувствовать его может быть са­мым трудным и вместе с тем самым критическим фак­тором терапевтических отношений, поскольку когда де­ти чувствуют, что терапевт понимает их, это побуждает их и дальше поделиться с ним своими переживаниями. Такое понимание обладает для ребенка какой-то магне­тической силой. Чувствуя, что его понимают, он ощу­щает себя в безопасности и отваживается на следую­щий шаг в отношениях — и тогда меняется его отноше­ние к миру. Это процесс продвижения вперед, когда знакомые объекты обретают новый смысл, графически описан в восхитительной истории о Маленьком Принце (De Saint Exupery, 1943). Лис в этой истории стремится убедить Маленького Принца приручить его (иными сло­вами, - установить с ним систему отношений). Он гово­рит Маленькому Принцу, что жизнь его скучна и одно­образна, что он охотится за цыплятами, а люди охотят­ся за ним. В ожиданиях и в ежедневной рутине нет никаких перемен. Он рассказывает, что все цыплята вы­глядят одинаково и так же одинаково выглядят люди. Потом Лис говорит: «Но если ты меня приручишь, моя жизнь точно солнцем озарится. Твои шаги я стану раз­личать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потом — смотри! Видишь, вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны. Пше­ничные поля ни о чем мне не говорят. И это грустно! Но у тебя золотые волосы. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая пшеница станет напоми­нать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на вет­ру...» (стр. 83).

Поразительна схожесть этого описания и влияния, которое оказывают отношения понимания и принятия, возникающие в игровой терапии, на изменение воспри­ятия.

Эмпатия в отношениях с детьми часто рассматрива­ется как пассивный процесс: терапевт сидит на стуль­чике в игровой комнате и позволяет ребенку делать все, что тому ни придет в голову, мало на что реагируя или вообще не реагируя ни на что. Ничто не может быть дальше от правды. Точный смысл сензитивного понима­ния означает, что терапевт должен установить высокий уровень эмоционального взаимодействия с ребенком. У терапевта существует чувство личностной идентификации («как будто») с ребенком, а не просто отражение его чувств по принципу «здесь и сейчас», в то время как ребенок играет. Этот процесс абсолютного присутствия рядом с ребенком, сензитивного и точного его понимания требует посвятить себя отношениям с ребенком. Полное посвящение себя отношениям с ребенком приводит к одному из наиболее активных переживаний, в которые может быть вовлечен терапевт, требует больших усилий души и разума. Это не есть некоторая объективно наблюдаемая деятельность, в которую легко включиться. Требуется умственное и эмоциональное усилие, чтобы точно почувствовать внутренний мир ребенка и войти в него с пониманием. Дети «знают», когда их «касаются» — так.

Сензитивное понимание означает, что игровой терапевт находится в полном эмоциональном контакте с миром чувственного опыта, составляющим реальность ребенка. Не задается никаких вопросов относительно вер­бального или действенного описания чувств или переживаний, связанных с этим внутренним миром опыта. Терапевт изо всех сил пытается полностью настроиться на все, что ребенок испытывает или выражает в данный момент. Терапевт не стремится мысленно предвосхитить переживание ребенка или как-то проанализировать содержание его деятельности, чтобы извлечь из нее смысл. Установка терапевта состоит в том, чтобы как можно глубже прочувствовать переживание ребенка в данный момент и как можно полнее принять возникающий в нем самом эмпатический отклик. Таким образом, отношения с ребенком — это непрерывное подтверждение его уникальности и эмпатическое проживание минута за минутой внутреннего мира с той скоростью, которую задает он сам.

Терапевт не пытается избавить ребенка от болез­ненных переживаний ненужными заверениями, уговаривая, например, испуганного ребенка, что «все будет хорошо», или пытаясь успокоить ребенка фразой типа: «Но на самом деле мама любит тебя». Поступить так — означало бы отвергнуть те чувства, которые ребенок в данный момент испытывает. Такого рода реакции несут для ребенка ясное указание на то, что испытывать боль не разрешается. Любое чувство, которое испытывает ре­бенок, терапевт признает законным. Если Бобби опечален тем, что потерял любимый карандаш, терапевт тоже испытывает эту печаль, возможно, не в такой степени, но тем не менее, это чувство возникает (с пометкой «как будто»). Даже если терапевта никогда не обижал алкоголик-отец, ужас и злость, которые ощущает Кэвин, терапевт в состоянии пережить «как будто». Терапевт должен остерегаться того, чтобы в процесс сопережива­ния не вторгся его собственный жизненный опыт, «окра­шивая» чувства и переживания ребенка. Опыт такого рода, когда терапевт отдает ему часть своего Я — это освобождающее, вознаграждающее и исцеляющее переживание для ребенка. Едва ли существует еще одно такое же место в его жизни, где идентификация с его эмоциями была бы столь полной и где ценность его бы­ла бы столь безоговорочно принята.