Путь реалистического искусства

В отделе ИЗО Наркомпроса, где командные высоты заняли художники «левого толка», надеялись, что большинство поступающих в «свободные мастерские» пойдут учиться к художникам-педагогам «левого фронта». Но большинство начинающих художников хотело получить твердые знания и приобрести опыт в области рисунка. Большинство поступающих учиться выбирало себе в руководители художников-педагогов реалистического направления, знающих объективные законы изобразительного искусства. Среди них Архипов, Касаткин, Щербиновский, Кардовский, Савицкий, Самокиш.

В академии художники-формалисты Татлин и Филонов основами своей системы обучения считали «трехцветку» и «объективный метод», которые вызывали бурю протеста даже среди студентов «левого толка». 6 февраля 1923 года 127 студентов живописного факультета обратились в дирекцию с требованием немедленного пересмотра учебных программ «на основе действительной объективности».

В 1925 году с приходом в академию ректора-коммуниста Э. Э. Эссена преподавание художественных дисциплин становится на путь реалистического искусства. «Эссен был первым Ректором, который повел решительную борьбу с господством,, левого ребячества” в искусстве»

Эссен стремился обосновать искусство научными положениями старой школы, для чего он восстановил академический музей, придав ему учебно-показательный характер.

Поворот к реалистическому искусству заставил пересмотреть и методы обучения рисунку. Для выработки правильной направленности учебного рисунка и эффективных методов его преподавания некоторые педагоги обратились к опыту старой академии и использовали все лучшее, что было в системе академического обучения. «Однако направленческие разногласия, вносившие раздор в жизнь академии предшествующих лет, всплыли вновь и при Эссене. Мало того, чем успешнее продвигалось вперед осуществление намеченных Эссеном реформ, тем ожесточеннее становились нападки на него со стороны,, левых”.

Эссена обвиняли в том, что он стремится восстановить старую дореволюционную академию, что он „во имя заплесневелого, ложноклассического академизма” привлекает в академию „подъеденных молью профессоров времен Очакова и покорения Крыма”, что он искусственными мерами выбрасывает из академии нежелательных ему студентов и т. д.»

С приходом нового ректора—Ф. А. Маслова — внимание к вопросам методики преподавания академического рисунка было приостановлено. Рисунок должен преподаваться на совершенно новой основе, ничего общего не имеющей с академической системой. Более того, чтобы окончательно уничтожить академическую систему художественного образования и не было попыток возврата к старому, Маслов отдал распоряжение разбить и выбросить гипсовые слепки с античных фигур, уничтожить музей при Академии художеств, а слово «академия» изъять из употребления. Г. Шегаль так рассказывает о постановке преподавания в эти годы: «В академии в то время свирепствовал Маслов. Здесь сокрушались и выбрасывались вон гипсовые слепки антиков. Был разграблен музей при академии, хранивший лучшие дипломные работы студентов, начиная с добрюлловских времен. Академия, как и Московский ВХУТЕИН, дошла до полного тупика. В Москве во ВХУТЕИНе студенты вместо того, чтобы заниматься живописью, делали табуретки и кровати» Таким образом, деятельность Маслова привела к полному развалу учебной работы. После 1932 года подобные явления уже не наблюдались, правда, художники формалистического направления свое оружие не сложили, но и выступать открыто боялись.

Не лучше дело обстояло и в других художественных учебных заведениях страны. В Москве ВХУТЕМАС (Высшие государственные художественно-технические мастерские), а затем ВХУТЕИН переживали также тяжелый период вандализма. Б. Н. Банге, учившийся в те годы у Д. А. Щербиновского, рассказывал: «У нас так же, как и в Академии художеств, разбивались вдребезги гипсовые слепки с античных статуй. Богатейший музей бывшего Строгановского училища был разграблен. Методический фонд—пущен по ветру. Вы даже себе не можете представить, какой богатый и ценный материал для методистов был в этом фонде. Ничтожную часть этого драгоценного материала мне удалось сохранить.

В те годы продукты (пайки) нам выдавались по месту учебы. Оберточной бумаги не было совсем, и нам выдавали рисунки из этого фонда, чтобы мы в них заворачивали селедки и др. продукты. Я всегда предусмотрительно носил с собой старые газеты и в них заворачивал продукты, а рисунки уносил домой. Так мне удалось собрать небольшую коллекцию учебных рисунков старой школы».

,, Знавший об этом мой учитель, Д. А. Щербиновский, говорил: Правильно делаете. Скоро придется восстанавливать школу, и это будет бесценный методический материал. А школу придется восстанавливать! ” И, как видите, Щербиновский был прав, этим материалом я постоянно пользуюсь».

Более глубокую характеристику ВХУТЕМАСу дает в своих воспоминаниях академик А. А. Дейнека. Он пишет: «В 1921 году демобилизуюсь из армии и командируюсь в Москву на учебу во ВХУТЕМАС. Графический факультет. Являюсь лабораторным материалом для пробы программ. Программная чехарда одно, учеба совсем другое. Учился больше беспризорно» В главе «Владимир Владимирович» Дейнека добавляет: «Профессура — случайная, в большинстве формалистического толка (,, леваки”) — стояла „вне политики”, абстрактно экспериментировала и зачастую не имела авторитета среди студентов» ^. И далее: «Я попал, с одной стороны, в среду старых академических устоев, с другой — различных формалистических исканий. Кардовский учил, как учили в старой академии, в то время как Кончаловский и ряд других художников преподносили десятки самых модных „измов". Это был период, когда занимались абстрактным искусством, которым сейчас занимаются в США. Мы тоже делали кубики, красили их в разные цвета, изучали фактуры. Все это было очень отвлеченно, и все было нереально, фактуры делались из простого дерева, присыпались либо пшеном, либо песком, иногда наклеивались тряпочки. Все это считалось особым шиком. В этом видели революционность искусства. Считалось, что таким путем художник переделывает мир» ^.