Смирение достигается не сразу. Ложныя подозрения не повредят. Уныние от гордости

Давно я собирался ответить тебе, преподобнейшая сестра о Господе, и брался: но неослабное прибывание новых лиц и рукописаний смиряли меня. Жалуешься, что не сладишь с собою.. И не можешь смириться в сердце. Да, умница ты моя хорошая, и говорил я тебе и писал: если бы ты была на деле так хороша, как в желаниях (конечно, тщеславных) твоих быть хорошею, прехорошею монахинею. Тогда б тебя сделали прямо игуменьею, и заставили бы не учиться терпению, а учить других. А тебе этого могущие не поручили, а советуют самой поучиться. И учись. Понемножку. Понемножку. Еще прочти у аввы Дороfея в средине 14 поучения (стр. 193 по изд. 66 г. Оп. п) о лестнице. Прочти, да заруби; хорошенько заруби где-нибудь у себя. И благодушествуй. Если бы ты помнила эту лестницу, то не поспешила бы смутиться, что в сердце не можешь смириться. Ну, скажи, пожалуйста, куда ты лезешь! Ведь ты сигаешь-то целиком на верхния ступеньки. Посвящаемый во иеродиакона великий Моисей Мурин на оскорбление его сказал: смутихся и не глаголах! А каширская преподобная не хочет равняться с Моисеем. Ей дай такое смирение, чтобы и в сердце не копало. Ты хоть наружно-то смирись. А то смирение постигается и достигается не горбом и ползаньем, а силою Животворящаго Духа.

Вот, что говорила дерзко, это неловко; но все же грех не к смерти. Сто раз еще погрешишь, и сто раз вста­нешь, и Господь всякий раз тебя примет, и простит, и не помянет уклонений твоих, только по силе смирись.

А что матушка продолжает подозревать тебя в том, это ни в каком случае не повредит тебе. А что послу­жит вместо Ангела Хранителя в этом нет сомнения. Будь же мирна. О тебе заботятся больше, чем ты думаешь. А что стыдно тебе было даже до смерти, и даже больше того: «легче было бы мне умереть!» Это, это матушка ты моя, Е. А., уж просто ты светская барышня. Мать от искренняго сердца– не без боли для него–говорить, кому говорить? Губерна­тору? Льву бульварному? Заезжему барину? Нет, говорит отцу ея: что эта матушка не сохраняет монашескаго чина, не умеет смиряться! О, какой стыд! А тебе значит хотелось, чтобы я не знал твоих немощей? И мнение о тебе м. Игумении было бы тайной? Видишь ли, родная, куда тебя увлекло тщеславие-то! Ну, аминь! Начнем исправляться! И я желаю тоже положить начало. Господи, помоги нам! А что касается моего расположения к тебе: то после этого страшнаго погрома твоего, после такого унижения и уничтожения, которое показалось тебе хуже смерти, ты сестра стала ко мне ближе. Да, думаю, и к Богу тоже. Бог на смиренныя призирает, так и смотрит в очи, в самое дно сер­дечное.

Не унывай, это оттого тебе тяжело, что копнули гнездо гордостнаго беса; позыбали корешок, прозябающий ввыспрь. И о сем радуйся!

Се ныне время благоприятно. Се ныне день спасения. Впрочем, не одному Богу и мне ты стала после посрамления лю­безнее: но и матушка, говоришь, изменилась. Сия измена дес­ницы Вышняго!

Начнем с Богом, и потерпим, и смиримся! И Бог будет с нами во веки!