Восемьсот пятьдесят лет назад.

Двенадцатый век начался с правления английского короля Генриха, младшего сына Вильгельма Завоевателя, предыдущего правителя Англии, которое отметилось восстановлением единства англонормандской монархии после достославный победы над нормандским герцогом Робертом Куртгёзом в тысяча сто шестьдесят первом году, а также целой серией административных и финансовых реформ, легших в основу государственной системы Англии эпохи высокого средневековья.

Многие рыцарствовавшие поддались всеобщим псевдопозитивным настроениям и разобщились, некоторые предпочли отстраниться от службы королю и ушли в добровольное изгнание вместе с теми, кто много лет подряд воевал с ними плечом к плечу и не видел дальнейшей жизни без непритязательных товарищеских шуток, без ностальгических бесед, которые не ведутся, с кем попало, потому что требуют расслабления и максимальной уверенности…

Бывало, Генрих дни напролет засиживался в кузнице, громыхал железом, стучал молотком и, будто настоящий мазохист, наслаждался жаром, исходившим от огромной печи, топившейся не переставая. Пылающий в нескольких футах за

Наковальней горн позитивно заряжал обстановку проанглийской самобытности и уговаривал работящего молотобойца посвятить сему святому делу еще несколько часов, буквально не выпуская из кузны.

Труженик действительно гордился своим делом и не стыдился уставать к приходу вечера, он видел в такой жизни едва ли не больше смысла и важности, чем в тех же сражениях…

“ Хорошо бы потом пробежаться, заняться разминкой, самым полезным, что только может человек ”

Когда дело пошло к ночи, Генрих удобно улегся на скамью, обтянутую кожей убитого зверя, положил обе руки под затылок и попытался уснуть. При каждом носовом вдохе носом ноздри нервно подергивались, из приоткрытого рта, в котором виднелись потресканные зубы с застрявшими в них крошками, миниатюрными кусочками плохо пережеванной углеводной пищи. Громкий раскатистый храп, способный превратить отдых любого в злую плотоядную бессонницу, не покидал его ни на секунду, ни на мгновение…

О бессмертии рыцаря ходила молва, но никто точно не знал, к чему это верно относить – к слухам, к результату низких старушечьих сплетен, или к истовой правде. Вечный молодец отказывался говорить на эту тему, обвиняя мир в тупости и полоумии, а всех поверивших - в наивности.

За исключением труда и полезных ремесел, шайка бывших воинов короля грешила разбойничеством и самоуправством, часто жестила, похищала женщин и бодяжила заморскую кровь своей англосакской. Месть, а, точнее, бесконечная расплата занимала не последнее место в их жизни: они прощали так редко, что почти никогда, отвечая обидчику многократно, иногда, вырезая всю его семью, близких знакомых и давнишних лучших друзей.

Генрих редко задумывался о карме, о совокупности поступков и многое, требующее глубокого анализа, легкодушно отпускалось и оставалось не разжеванным. Так, например, Генрих сурово отплатил воришке, посмевшим украсть у них меч с корыстнейшей целью разжиться – отыскал, зарубил, надыбал крепкую веревку и обмотал ею зарубленного, повесил на дверь, как трофей.

Убивец надеялся – на этом все, история с трусоватым стырщиком выветрится из памяти через два денька, и он вновь ощутит прилив чувства героизма, заряд сил и энергии, необходимой для продолжения покорения нормандских земель. Но

Неприятные открытия и разочарования случаются, когда их меньше всего ожидаешь. Вслед за мерзким присвоителем, чья жизнь, по циничному мнению рыцарей, не стоила и рваного шмотья, их временное логово нашла и посетила сухая сгорбленная старушенция, не скупая ворчливая грымза, каких поразводилось в беднеющих закраинах Англии, а добрая мамыса, желавшая счастья, как своим друзьям, так и врагам, всяким, кто с ней говорил! Седая женщина прерывисто молилась, прося небо об удовлетворении ее нестяжательных прихотей, и смела рассчитывать, если не на сочувствие со стороны грозных мстителей, то хотя бы на разрешение забрать свою кровиночку.