Государственный суверенитет как проблема глобализации мира

Образ социального мира, олицетворением которого выступало национальное государство стремительно изменяется. Государство “исчезает” на наших глазах: видоизменяются его функции и прерогативы, преобразуется власть и изменяется ее природа, формируется сетевое политическое пространство и т.д. Процесс трансформации государства протекает на фоне новых явлений современности, находящихся порой в глубоком противоречии друг с другом: глобализации и устойчивого развития; нового мирового порядка и строительства объединенной Европы; формирования многополярного мира и прогнозов относительно будущего столкновения цивилизаций. Как реагирует на эти вызовы государство? Является ли оно активным субъектом происходящего, вписывается ли в современность или же его историческая миссия постепенно утрачивается, а на авансцену выходят новые экономические и политические акторы? Проблемы трансформации государства связаны с эволюцией и самого процесса управления социально-политическими процессами.

Дебаты о глобализации принимают наиболее острые формы, именно когда речь заходит о суверенитете национального государства. Никто не отваживается прямо утверждать, будто уменьшение роли национального государства – к лучшему, но по логике дискурса получается, что оптимизм по отношению к перспективам глобализации мира чаще всего сочетается с пессимистическим взглядом на будущее национального государства. Основной интенцией выступает сужение компетенции национального государства.

В 2002 г. Совет Федерации разместил в своем «Аналитическом вестнике» сразу три статьи А. Давыдова, в которых он развивал следующие установки: «Государство будет неудержимо становиться все более интернациональной и по преимуществу судебной структурой, занимающейся только защитой прав человека… По мере воплощения данной тенденции понятие «государственный суверенитет» потеряет прикладной смысл, потому что государство уже не будет обладать атрибутами, такими, например, как территория или внутренние дела, которые в настоящее время позволяют применить к нему термин «суверенитет». Новые технологии сделают возможным создание неподвластных государству корпоративных юрисдикций, в которые легко и корректно можно будет перенести всю предпринимательскую деятельность»[457]. В литературе встречается также рассмотрение национальных государств в качестве “приводных ремней” глобального хозяйства, а в мировом масштабе они функционально уподобляются муниципалитетам, поддерживающим необходимую бизнесу инфраструктуру[458]. Существуют и более радикальные мнения (примером которого может служить высказывание Р. Кили), что «рост могущества ТНК привел к появлению новой глобальной экономики, в которой национальное государство не только теряет свое могущество, но и становится анахронизмом»[459]. Насколько реально страдает суверенитет национальных государств, и застопорится ли этот процесс или будет продолжаться до своего логического завершения, то есть до превращения национального государства в некий символ, присутствующий лишь на картах административного деления мира – вот вопрос, на который ищут ответ ученые, занимающиеся проблемой “размывания” суверенитета государств.

В ответах на эти вопросы наибольшей радикальностью позиций среди адептов глобализации выделяется один из ведущих в мире специалистов по глобалистике К. Омаэ, автор книг “Мир без границ” и “Конец национального государства”. Вторая книга Омаэ – это манифест подчинения государственной власти интересам международного бизнеса. Государство, полагает К. Омаэ, превращается в “ностальгическую фикцию”[460]. Оно, может быть, и сохраняет известный политический смысл, но полностью девальвируется с точки зрения экономики. К. Омаэ предлагает отказаться от “картографических иллюзий” и смириться с неизбежностью размывания государственных границ под воздействием четырех факторов, или “четырех И”: Инвестиций, Индустрии, Информационных технологий и Индивидуального потребления (понятие “индустрия” призвано обозначить экспансию транснациональных корпораций и присутствует здесь только благодаря своей первой букве).

Мерилом слабости национального государства К. Омаэ считает силу транснационального бизнеса; из этого должно было бы следовать и обратное: силе государства соответствует слабость ТНК и мировых рынков. Следует указать на спорность такого подхода (“или-или”). На самом деле речь должна идти о том, что функции государства в условиях глобализации видоизменяются: оно частично утрачивает прежние функции регулятора экономической жизни, но сохраняет контроль над территорией и населением в том, что касается соблюдения правопорядка, нерушимости границ, паспортного и визового режимов, сбора налогов и т. д. М. Рогальски отмечает: “На деле происходит не ослабление государств, а изменение государственных функций; государство все чаще играет ведущую роль в адаптации национальной производственной системы к требованиям международной конкуренции”[461].

Глобализм как идеология предполагает процессы, в условиях которых нацио­нальные государства и их суверенитет вплетаются в паутину транснациональных субъектов и подчиняются их властным возможностям. По мнению Э. Кастельса, «власть больше не является уделом институтов, включая государство. Она распространяется по глобальным сетям богатства, информации и имиджей, которые циркулируют и видоизменяются в системе с эволюционирующей конфигурацией, не привязанной к какому-то определенному географическому месту. Новая власть заключается в информационных кодах, в предствительских имиджах, на основе которых общество организует свои институты, а люди строят свои жизни и принимают решения относительно своих поступков»[462]. «Прогрессивная юридическая общественность» во всем мире приветствует появление новой организованности – глобальных сетей и формирование нового типа власти взамен государственной. Эти глобальные сети суть способы реализации власти посредством сетевого (манипулятивного) влияния на отдельную личность. Поражая умы и психику людей, владельцы глобальных сетей претендуют на миссию правотворцев и правоприменителей в одном лице.

Важно понять, что этот процесс обострился в конце ХХ века с исчезновением биполярного мира. Все что было до этого – лишь предпосылки его возникновения, главной из которых стало появление информационного общества.
В индустриальную эпоху человечество наконец-то достигло такого уровня развития науки и техники, что стало в состоянии полностью обеспечивать себя благами и удовлетворять свои нужды. Причем этот уровень был достигнут лишь в так называемых индустриально развитых странах. Однако вместо того, чтобы удовлетворять нужды людей, производители решили извлекать прибыли. Они начали производить одни и те же товары в огромных количествах, одновременно забывая про другие, которые были в дефиците, но больших прибылей не сулили. Постепенно рынок насытился и возник кризис перепроизводства. Государства были вынуждены искать рынки сбыта за рубежом. Сразу появилась одна существенная проблема: спрос на товары, которые реально приносят прибыли и сверхприбыли и которые производителям выгодно выпускать, обычно неэластичен. Зачастую эти товары вообще невостребованны вне национальных рынков в силу причин культурного, географического и финансового характера. С этой проблемой надо было бороться в целях преодоления вышеупомянутого кризиса, который достигал такой силы, что некоторые виды товаров просто уничтожались. Здесь на помощь пришло находившееся в стадии зарождения информационное общество.

Процесс концентрации производства и роста монополий перешел в новое качество. В целях увеличения прибылей монополии употребляют жесткое централизованное планирование, решительное административное регулирование, комплексное социальное обеспечение своих работников. Присваивая себе функции, изначально свойственные государству, современные транснациональные корпорации приобретают все более явные черты суверенности, до сего момента свойственные только исторически сложившимся национальным государствам. ТНК стремятся стать субъектами международного права, узаконить силовые структуры, заводя под вывеской служб безопасности собственные армию и полицию, внедряются в международные политические организации. Если до глобализации субъектами мировой истории были народы и государства, ими созданные, то новый мировой порядок предполагает совершенно иную глобальную структуру управления.

Новая глобальная конструкция опирается на гигантские транснациональные корпорации, действующие, главным образом, на основе спекулятивного капитала. Деньги уже воспроизводят сами себя, минуя товарную стадию. А колебания обменных курсов, процентных ставок и курсов акций в различных странах стали крепко взаимозависимы. Любые изменения в одном из сегментов мирового рынка сотрясают всю систему. Бурное формирование виртуальных рынков – финансового и фондового – только ускоряет демонтаж национальных государств. Огромные капиталы, легко минуя государственные границы, перемещаются по всей планете, обретя благодаря информационным сетям, невиданную мобильность. Главная особенность перемещения капиталов заключается в том, что весь мир оказывается поделенным на несколько специализированных и неравноправных зон. В первой, включающей страны Запада, очерчиваются контуры метрополии новой колониальной империи, в которой глобалисты планируют сосредоточить основные органы власти и управления.

Глобализация мира включает в свою программу дерегулирование национальных рынков, снятие ограничений на информацию и создание инфраструктуры, позволяющей без особых затруднений оперировать инвестициями. Странам, желающим участвовать в глобализации, предлагается открыть свои рынки для конкуренции с транснациональными экономическими монстрами и устранить юридические ограничения на оборот капиталов, ресурсов и рабочей силы. То есть страны должны демонтировать свою национальную государственность и стать провинцией глобального мира, иначе им угрожают банкротством. Российское правительство в бытность Г. Грефа министром экономического развития ввело принудительное страхование автомобилей только для того, чтобы финансировать за счет населения сервис импортных автомобилей. После того, как подержанные иномарки заполнили российские дороги, Правительство России ввело принудительное страхование. Задача этой во всех смыслах показательной акции – финансирование поставок запасных частей для этих иномарок. А целью является стимулирование немецкого и японского автомобилестроения, которое с начала 2000 гг. попало в фазу вялого спроса.

С. Хантингтон и другие авторы коллективного труда под названием «Многоликая глобализация» отмечали: «Глобализация передала власть правительств глобальному потребителю. Именно потребитель диктует, что нам производить, сколько производить и, по существу, какой ценой оплачивать наши усилия»[463]. Данный тезис служит убедительным обоснованием глобализма для сторонников неограниченной свободы. Но в той же работе идеологи глобализации допустили примечательную оговорку: «цель нашей деятельности – удовлетворять фундаментальные и универсальные человеческие потребности, а если надо, то создавать эти потребности»[464]. Значит, демагогически заявляя о праве выбора свободного потребителя, глобалисты заранее планируют манипулировать его вкусами и потребностями.

Мировая политика уже не первый десяток лет формируется совсем не международной системой государств, а отдельными государствами с превосходящим военным и финансово-спекулятивным потенциалом. Разные страны уже не имеют равных возможностей оказывать вляиние на принятие международных решений, затрагивающих интересы мирового сообщества.

Логически возникают вопросы: корректно ли вообще сопоставлять объем прерогатив национального государства как институциональной формы политической власти на четко ограниченной территории с финансовым и экономическим могуществом транснациональных фирм и рынков, не знающего территориальных границ и, если можно, то с помощью каких методов? Государственные институты и международные экономические отношения до сих пор эволюционировали в форме параллельных и взаимодополняющих процессов. Если рассматривать глобализацию в рамках развития мировой системы капитализма, то наблюдающееся в наши дни ослабление суверенитета национальных государств в экономической сфере предстает лишь фазой этого развития, в которой реализуются неолиберальные идеи. Ф. Макмайкл, к примеру, считает глобализированное развитие новой формой стабилизации капитализма, которая в 1980-х гг. сменила прежнюю модель развития, основанную на делении человечества на Первый, Второй и Третий миры[465]. Некоторые исследователи вообще видят в глобализации побочный эффект политики хозяйственной дерегуляции, которую государства проводят ради более экономного расходования бюджетных средств на социальные программы[466]. Действительно, при одних обстоятельствах государства сознательно и целенаправленно увеличивают социальные издержки, а при других – сокращают их. Поэтому, если участие государства в экономике ослабевает, а собираемость налогов снижается, это свидетельствует не только об ослаблении хозяйственной роли данного государства в данной конкретной исторической ситуации, но и об ограничении суверенитета национального государства как такового.

В этом контексте возникают два ключевых вопроса: 1) не разрушает ли государство, участвуя в глобализации, самое себя? 2) где пределы подобного саморазрушения? Ответ кажется очевидным: в коллапсе государства заинтересован транснациональный капитал. На первом этапе глобализации транснациональный капитал нуждается в использовании государственных институтов и норм. К. Омаэ, выступающий за “регионы-государства” как локомотивы экономического прогресса, которые тянут за собой другие внутринациональные территории, допускает: если центральные власти будут проводить правильную политику (создавать наилучшие возможности ради получения максимальной общей выгоды), продвинутые регионы вполне могут стать “лучшими друзьями национальных государств”[467]. Тем самым национальным государствам предлагается простой выбор – быть площадкой для манипуляций Мирового правительства или отмереть.

Уже в течение 1980-х гг. развитие института государства достигло точки убывания отдачи – как в функциональном отношении, так и в смысле массового приятия. Сначала они натолкнулись на растущую политическую оппозицию на Западе, а затем последовал ее полный крах в восточном блоке. Функции национальных государств дифференцировались на внутренние и внешние только в теории, на практике любая функция современного государства имела как внутренний, так и внешний аспект. Это тоже обусловлено глобализацией мира.

«Глобализм» включает в себя совокупность идей, принципов и мер таких как: «свободная рыночная экономика» (приватизация, либерализация, стабилизация); отказ от элементов национального суверенитета; создание общества, управляемого по единым правилам из мирового центра; приоритет международного права и международных институтов и т.п. Реализация данной идеологии осуществляется на первом этапе глобализации мира через внедрение неолиберальной модели развития, особенностью которой является приоритет финансовой деятельности над производством и общественным распределением на периферии. Контролируют финансовые потоки Международные финансовые центры (МФЦ), а контроль над производством в периферийных странах осуществляют ТНК. Таким образом, с помощью неолиберальной модели создаются условия для экспансии корпораций в развивающихся странах путем «навязывания» неравных условий «свободного рынка», а также создается долговременная стратегия распределения природных ресурсов в пользу развитых стран.

1/6 от всего человечества, составляющая «золотой миллиард», уже давно перешла на отношения, при которых рынок жестко регулируется со стороны государства, тогда как остальным 5/6 навязывается стихия свободного рынка, никак не контролируемого со стороны государственной власти. В чем же здесь паразитизм “золотого миллиарда”? Остальному миру навязывается ультралиберальная модель, а по сути – режим управляемого хаоса, чтобы скрыть механизм неэквивалентного обмена, посредством которого " золотой миллиард" эксплуатирует периферию. Этот механизм опирается на диспаритет цен, концентрацию и удержание развитыми странами интеллектуальной ренты, долговую зависимость. Усилиями глобалистов, вопреки их либеральной риторике, конструируется мир экономического и политического монополизма, в котором нормальная соревновательность и партнерство подменены делением на расу господ и расу неприкасаемых, на " золотой миллиард" и бесправную периферию.

Современные " либералы" глобализма, защищают не предпринимателей, а финансовых спекулянтов и подрывают позиции настоящих производителей, создающих национальное богатство. Они защищают привилегии международных экономических хищников, опирающихся на глобальные центры политической и экономической власти, лелеющих мечту о безраздельном мировом господстве, сегодня называемом однополярным миром. Пора понять, что нормальное международное экономическое соревнование и партнерские отношения вырастают из производительной экономики национального типа. Если мир будет представлен множеством суверенных национальных экономик, то он гораздо ближе подойдет к либеральному идеалу отношений свободной соревновательности и партнерства, нежели в том случае, если глобалисты задушат в зародыше новые национальные экономики посредством беспрепятственного вывоза капитала и демонтажа местной промышленности.

Глобализаторами мира целенаправленно разрушается легитимность государственной власти. Средством легитимации национальной государственной власти вдруг стала проверка иностранными наблюдателями соответствия режимов «священным текстам» либерализма. Поначалу глобалисты подрывают любые внутригосударственные источники легитимации суверенной власти – извращают смысл внутреннего законодательства и технологию всенародных выборов, протаскивают на выборные должности в государстве мелкомасштабных и коррумпированных деятелей. Извне навязываются критерии легитимности, заведомо неприемлемые с точки зрения туземной традиции. Так, в России, начиная с 1990-х гг. легитимируют официальную власть предприниматели и либеральная часть интеллигенции по критериям лояльности либерализму, наличию клановых связей с олигархическими кругами, предрасположенности к коррупции, беспочвенности, решимости ломать традиционные уклады под стандарты глобализма. Можно сказать, что глобализм дискредитировал легитимность государственной власти в современном обществе.

Только на базе прочного национального суверенитета сегодня может созидаться производительная экономика, основанная на нормальной предпринимательской прибыли. Подрыв национального государства как субъекта, защищающего местную экономику от международного финансового хищничества, неминуемо ведет к олигополизму и монополизму в мировом масштабе, к замене политической и правовой систем обществ глобальным тоталитаризмом единственного центра силы.

Проблема, следовательно, не в том, признаем ли мы действительность современного взаимосвязанного мира, в котором невозможен изоляционизм; проблема в том, каким мы хотим видеть взаимодействие народов, имеющих общие проблемы: основанным на партнерстве уважающих себя носителей суверенитета, или подчиненным своекорыстным держателям бесконтрольной мировой власти, диктующей народам свою волю.

Переход к империалистической стадии развития капитализма в западных странах сопровождался все большим подчинением государства интересам монополистического капитала этих стран. По мере формирования мирового рынка, мировой системы капитализма и установления господства в ней транснациональных корпораций представители и идеологи ТНК выдвинули концепцию “отмирания” национальных государств как участников экономического процесса, предоставления полной свободы рынку, частному предпринимательству, ТНК в мировом масштабе. Эта концепция глобализации, составляющая одну из основ неоколониализма, обрекает слаборазвитые страны на увековечивание их отсталости и роль зависимых аграрно-сырьевых придатков развитых капиталистических стран.

В течение нескольких десятилетий ускоренной глобализации, осуществляемой под лозунгами “свободы торговли и предпринимательства”, “невмешательства государств в экономику”, а фактически при господстве ТНК и защищающих их интересы западных государств, противостояло сотрудничество социалистических и освободившихся от колониальной и полуколониальной зависимости стран (последние именовались “освободившимися”, “развивающимися”, “неприсоединившимися”, “странами Третьего мира”). Это сотрудничество лежало в основе существования сбалансированной геополитической системы “трех миров” (развитых капиталистических, социалистических и развивающихся стран). Сложившаяся система не допускала доминирования ни одного из них и обеспечивала определенный баланс их интересов. Объединяющей идеей этой системы, способствующей ее демократизации и гуманизации, было устранение социально-экономической отсталости и нищеты во всем мире как главной задачи мирового сообщества. Эта задача была поставлена во главу угла его центральной организации – ООН и ее специализированных организаций. Тем самым создавались предпосылки для гармонического развития мирового сообщества, для ослабления противостояния богатого “Севера” бедному “Югу”.

С одной стороны, сотрудничество между социалистическими и развивающимися странами облегчало реализацию внутренних моделей социально-экономического развития, связанных с активной ролью государства в экономике. С другой стороны, это сотрудничество создавало благоприятные условия для борьбы за более демократические, гуманистические и равноправные модели глобализации. По инициативе развивающихся стран в мировом сообществе стал активно обсуждаться вопрос об установлении гарантий, которые бы устранили отношения неоколониализма, эксплуатации и неравенства в международных экономических отношениях и способствовали преодолению социально-экономической отсталости и нищеты в мире. В апреле 1974 г. по инициативе развивающихся стран VI специальная сессия Генеральной Ассамблеи ООН приняла Декларацию и Программу действий по данным вопросам. В частности, предусматривалось принятие Кодекса поведения транснациональных корпораций, направленного на устранение грабительских элементов их деятельности, их диктата в области экономических отношений, их монополистической практики, ограничений, налагаемых ими на партнеров по финансовым и технологическим связям. Была создана специальная Комиссия ООН по транснациональным корпорациям для разработки универсального Кодекса поведения транснациональных корпораций, охватывающего их поведение в сфере политики, конкуренции, социальных отношений, взаимоотношений с потребителями, бухгалтерского учета и отчетности и т.д. У транснациональных корпораций появилась реальная возможность установить свое полное экономическое и политическое господство в мире, подчинить его эволюцию своим интересам. Это сопровождалось активизацией усилий, направленных на ослабление роли национальных государств, ограничение их суверенитета. При этом такое давление ныне оказывается не только на развивающиеся страны, но также на Россию, страны СНГ и Восточной Европы под лозунгами “интернационализации” их экономики, их “вхождения в сообщество цивилизованных стран”, “приобщения к западным ценностям” и т.п.

Соответственно изменилась и основная направленность деятельности ООН. Распад социалистического содружества и ослабление позиций развивающихся стран усилил влияние в этой организации империалистических стран богатого “Севера”. Ее основной целью была провозглашена ликвидация (в том числе и прежде всего – военным путем) вооруженных конфликтов, – как межгосударственных, так и внутригосударственных. При этом суверенитет государств и необходимость согласия вовлеченных в конфликты стран все более игнорируются. Иными словами, вместо организации, направляющей усилия мирового сообщества на преодоление отсталости и нищеты, ООН пытаются превратить в своего рода всемирного полицейского, который подавляет следствия социальных конфликтов, вместо того, чтобы устранять их причины. Существо этого превращения становится очевидным по мере прогрессирующего оттеснения и падения влияния ООН – вследствие выдвижения на первый план НАТО, все более подменяющей ООН в качестве главного органа, определяющего мировой порядок. Соответственно еще больше падает влияние в мировом сообществе развивающихся и бывших социалистических стран при резком возрастании влияния США и наиболее могущественных стран Западной Европы. Вместо геополитической системы, базировавшейся на трех центрах силы, пытаются создать геополитическую структуру с единым центром силы. При этом фактически предпринимается попытка снять с повестки дня мирового сообщества задачу преодоления экономической отсталости и нищеты в бывших колониальных и полуколониальных странах, сокращения разрывов в уровнях жизни и развития между ними и развитыми капиталистическими странами.

Такая эволюция чревата прогрессирующим углублением разрывов в уровнях жизни и развития между богатым “Севером” и бедным “Югом”, усилением их противостояния, стремлением первого “держать в узде” недовольство во втором, в том числе путем использования своей военной мощи и навязывания странам “Юга” диктаторских режимов, зависимых от стран “Севера”. Это, в свою очередь, ведет к ослаблению демократии не только на “Юге”, но и на “Севере”.

Занимая в настоящее время господствующее положение в процессах глобализации, ТНК и западные государства, защищающие их интересы, навязывают всем странам неолиберальные модели развития, связанные с отказом от активной роли государства в экономике. Империалистическим моделям глобализации противопоставляются модели развития, предусматривающие укрепление государственности. Ключевое значение в этом противопоставлении имеет вопрос о роли государства в регулировании общественных процессов. Мировая практика знает несколько моделей развития, характеризуемых укреплением государственного суверенитета.

А. Модель капиталистической трансформации бывших колоний. Первой жертвой концепции “свободы рынка” и “невмешательства государства в экономику” в мировом масштабе стали еще в ХIХ в. колониальные и полуколониальные страны Азии, Африки и Латинской Америки, которым эта концепция была навязана извне метрополиями – странами развитого, а затем монополистического капитализма. Капитал метрополий, обладая несравненно большей финансовой и производственно-технической мощью, предпочитал осуществлять свою экспансию на рынках колоний и полуколоний под лозунгами свободы торговли, рынка, предпринимательства, невмешательства государства в экономику. В то же время, лишенные собственной эффективной государственности, колонии и полуколонии не имели возможности использовать государственный капитализм для протекционистской защиты национального капитала и преодоления социально-экономического отставания.

В результате процесс перехода к капитализму в этих странах был деформирован, что привело к возникновению особой колониальной социально-экономической структуры. Наиболее типичным признаком ее был дуализм – сочетание преобладавших в обществе докапиталистических и раннекапиталистических форм хозяйства с высшими формами капиталистического развития, крупными капиталистическими предприятиями и монополиями – при крайней слабости экономических и технологических связей между ними. В этих условиях рыночный механизм создавал целую систему инвестиционных барьеров и не только не обеспечивал достаточно быструю капиталистическую трансформацию экономики, но и во многом способствовал воспроизводству ее колониальных черт и докапиталистических отношений. Поэтому после завоевания независимости (обретения собственной государственности) и прихода к власти национальной буржуазии потребности развития капитализма и преодоления социально-экономической отсталости вызвали необходимость особого усиления экономической роли государства, большой роли государственного капитализма.

Это привело к появлению моделей развития, отличавшихся от западных. Типичная модель такого рода была взята на вооружение в независимой Индии. Известная в стране как “курс Неру”, или курс на построение “общества социалистического образца”, она фактически была моделью форсированной трансформации колониальной социально-экономической структуры в капиталистическую. Роль государства в рамках этой модели состояла не только в устранении феодальных пережитков, поддержке и дополнении частного сектора, протекционистской защите отечественной промышленности и сельского хозяйства, но также в ограничении сфер и позиций отдельных элементов частного сектора для обеспечения развития других элементов частного сектора и частнокапиталистического уклада в целом. В частности, государственный капитализм использовался для ограничения сфер и контроля иностранного капитала в интересах национального, крупного и монополистического капитала (как иностранного, так и индийского) в интересах массового мелкого предпринимательства, свободы землевладения и землепользования – в интересах устранения синодальных пережитков и развития капитализма в сельском хозяйстве и т.д. Эта модель форсированной капиталистической трансформации колониальной социально-экономической структуры, базировавшаяся на расширении роли государственного капитализма – государственно-капиталистического уклада и государственного регулирования экономики, существенно ограничивала свободу рынка и предпринимательства, используя методы планирования, административного регулирования сфер частного сектора и его составных элементов, регулирования норм производственных и функциональных отношений внутри предприятия, регулирования рынков (финансовых ресурсов, средств производства и сбыта продукции. Использование этой модели позволило в значительной мере преодолеть колониальный дуализм экономики, сделать ее более интегрированной, создать отсутствующие звенья общественного воспроизводства, диверсифицировать экономическую структуру, уменьшить ее зависимость от зарубежной индустриальной и научно-технической базы, повысить степень экономической самостоятельности страны и резко ускорить темпы развития. Изменился и характер участия Индии в мирохозяйственных связях: резко возросла доля готовой продукции в структуре экспорта.

Б. Модель перехода к “социалистической рыночной экономике”. Эту модель переходной экономики, осуществляемую с конца 1970-х гг. в КНР, специалисты-китаеведы характеризуют как переход к экономике рыночного типа при сохранении “доминирующей роли” общественной собственности и при авторитарном государственном режиме социалистической ориентации. Для нее формирование рыночной экономики – не самоцель, а средство повышения благосостояния народа за счет повышения эффективности народного хозяйства. Она базируется на тщательном изучении зарубежного опыта, с одной стороны, и учете специфики страны, с другой. Ее отличает постепенность преобразований, проведение предварительных экспериментов на локальном уровне и уровне отдельных предприятий, учет результатов этих экспериментов при принятия решений о распространении преобразований на всю страну. Для этой модели характерен поступательно-возвратный механизм ее осуществления с корректировкой отрицательных сторон реформы, периодами временных замедлений и попятных мер в целях стабилизации общего курса преобразований. Наконец, в рамках этой модели проходится комплекс мер, направленных на социальную и психологическую адаптацию населения к преобразованиям.

Для этой модели характерно сохранение ведущей роли государства в управлении народным хозяйством. Роль государства не уменьшается, меняются лишь формы и методы управления экономикой. Сохраняется планирование. При расширении сферы “направляющего” (индикативного) планирования, используется и директивное планирование, охватывающее производство и распределение важнейших видов продукции, влияющих на экономическое развитие страны (уголь, нефть, сталь, цветные металлы, электроэнергия, основные виды химического сырья, химические удобрения и др.). При растущем применении экономических рычагов регулирования, используются и административные рычаги, роль которых повышается при корректировке реформы, устранении ее искажений и негативных последствий. При расширении сферы рыночных отношений, последние находятся под направляющим воздействием государства (в том числе через контроль над ценами), а часть экономики по-прежнему достаточно жестко регулируется государством. Общим принципом является регулирование рынка со стороны государства, направляющее воздействие рынка на предприятия. При расширении форм собственности, сохраняется доминирующая роль общественной собственности. Основным направлением политики в отношении государственного сектора является не приватизация государственных предприятий, а расширение их хозяйственной самостоятельности на основе разделения права собственности и права хозяйствования. Государственный сектор по-прежнему занимает доминирующее положение в ключевых отраслях промышленности. Несмотря на расширение хозяйственных полномочий государственных предприятий, государство по-прежнему имеет большие возможное для регулирования их деятельности. Расширяется участие работников в контроле и управлении государственными предприятиями. На 70% госпредприятий действуют собрания представителей рабочих и служащих, решения которых по социальным вопросам обязательны для администрации. На 30% предприятий эти собрания имеют совещательный характер. Проявлением той же тенденции к расширению самоуправления работников является рост коллективных предприятий, которые в годы реформ стали самым быстрорастущим сектором экономики (в период 1978-1905 гг. его доля в валовой продукции промышленности поднялась с 22% до 42%)[468]. Принцип разделения собственности и хозяйствования применяется и в сельском хозяйстве, где, при сохранении государственной собственности на землю, земельные участки передаются крестьянским дворам в аренду на правах “семейного подряда”. Государственный сектор полностью господствует в кредитно-финансовой сфере, являясь прочной базой проведения кредитной и инвестиционной политики государства. Аналогичным образом, проведение внешнеэкономической политики облегчается господствующим положением; госсектора в сфере внешней торговли, где на него приходится около 65-75% общего объема внешнеторговых операций[469].

Участие КНР в процессах глобализации, использовании выгод международного разделения труда, активизация внешнеэкономических связей и расширение открытости китайской экономики тоже тщательно контролируются и регулируются государством. В качестве стратегического по-прежнему рассматривается принцип “опоры на собственные силы” и первенства национальных производителей. Уровень протекционизма все еще остается весьма высоким. Вовлеченность Китая в мировую экономику невелика: доля внешней торговли в ВВП составляет примерно 7-8%, а доля иностранных капиталовложений в экономике страны – ниже 4%[470]. Все это сыграло свою роль в том, что Китаю, как и Индии, удалось в основном избежать отрицательных последствий валютно-финансового и торгово-экономического кризиса, охватившего азиатские и другие страны с конца 1990-х гг.

Развитие рыночных отношений и отход от уравнительного распределения в КНР сопровождаются развитием нового механизма социальной защиты населения, проведением социальной политики, обеспечивающей минимальные социальные гарантии и гарантированный минимум потребления всем членам общества, включая в необходимых случаях использование карточной системы распределения. Данная модель переходной экономики, несмотря на сохранение ряда серьезных проблем и противоречий, оказалась весьма успешной. В течение всех лет проведения реформы имел место рост общественного производства и уровня жизни населения. Валовой национальный продукт за этот период более чем удвоился (при среднегодовом приросте в 9%, производство промышленной продукции выросло в 3, 3 раза, а сельского хозяйства – почти на 85%. Китай вышел на первые места в мире но производству зерна, мяса, хлопка, угля, тканей, телевизоров. Инвестиции в экономику нарастали в среднем на 18% в год[471]. За это время в 4 раза увеличились доходы горожан, а у сельских жителей они выросли еще больше. Была практически решена самая острая для Китая проблема обеспечения продовольствием и одеждой более чем миллиардного населения.

Опыт Индии и КНР опровергает распространенное в России суждение, что успешные экономические реформы возможны только при ослаблении института государства, ценой отказа от государственного суверенитета. При всех различиях моделей переходной экономики в Индии и КНР, в них можно отметить ряд общих черт: ключевая роль системы государственного регулирования (включая планирование) и государственного сектора экономики (особенно в сфере материальной и финансовой инфраструктуры”), регулируемый государством подход к глобализации, опора в основном на собственные силы и протекционистская поддержка национальных производителей, учет международного опыта различных моделей переходной экономики и национальных особенностей страны, постепенность в проведении реформ. Это, видимо, является важными факторами успеха данных моделей переходности. И, напротив, отсутствие таких подходов при формировании российской экономики стало одной из главных причин его провала.

Осуществляя демонтаж национальных государств, западный капитал приобретает в собственность в самых разных странах производство и землю, овладевает их рынками сбыта, ограничивает их производство и диктует так называемую свободную торговлю, заставляя покупать западные товары и услуги за сырье и дешевую рабочую силу, втягивает ряд стран в НАТО в целях подчинения глобалистским планам.

Целенаправленная однополярность мира, при которой одна страна обретает монополию на управление миром, несовместима с существованием национальных государств. Противодействуя функциям обороны и безопасности государств, глобализм уничтожает самобытность народов путем денационализации и и истребления их культур. Информационные, финансовые и иные процессы, вызванные глобализмом, сокращают возможности национальных государств по контролю внутренней ситуации и управления ею. Многие традиционные функции гносударства сворачиваются, некоторые – переходят к транснациональным корпорациям, так называемым институтам гражданского общества. Правительства утрачивают монополию на реализацию властных полномочий. Государственная власть растворяется. Национальные границы становятся прозрачными, проницаемыми и бессмысленными, когда через них беспрепятственно идут потоки информации и глобального капитала.

Применительно к российскому государству Западом открыто заявляется, что оно не способно самостоятельно устанавливать и поддерживать у себя цивилизованный порядок и потому нуждается в установлении внешнего протектората[472]. Россия, согласно глобалистскому проекту, выступает источником распространения мафиозных структур по всему миру. Российское государство не контролирует положение дел в стране. Отсюда необходимо прямое вмешательство объединенных сил Запада во главе с США для ликвидации этого очага криминальной и тоталитарной угрозы.

Государственно-властные полномочия буквально вырываются у официальных структур как наднациональными, так и внутренними структурами в сферах международных отношений и внутренней политики. Показательным примером является искусственное изъятие местных органов власти из пирамиды государственной власти в Российской Федерации с приданием органам местного самоуправления юридического статуса органов общественной самодеятельности. В первом десятилетии ХХI в. в России значительную самостоятельность в международных контактах получили регионы-субъекты Федерации (особенно национальные республики). Регионы приобретали определенную автономию в обмен на политическую лояльность и уменьшение прямой поддержки от Центра. Тем самым от аппарата государства откалывают такие куски, без которых сразу утрачивается управляемость делами общества, а сам институт государства обессмысливается.

Глобализм предполагает последовательное решение следующих задач по отношению к институту государства:

– отрыв государства от общества, когда официальные властные структуры выражают чуждую для населения идеологию и замыкаются в своих узкокорпоративных интересах;

– утрату самоидентификации государства, прежде всего в духовно-культурной сфере;

– лишение государства возможности осуществлять контроль за использованием и оборотом национальных ресурсов;

– коррумпирование государства сверху-донизу;

– переориентацию функций государства с общесоциальной роли на узкоклассовую, узкокорпоративную по обслуживанию мировой олигархии;

– дискредитацию национального государства как института;

– обструкцию государственной власти;