Синдром страшилы возвращается

Сердце человека вдали от природы черствеет. [Лакота] знал, что тот, у кого недостает уважения ко всему растущему и живущему, вскоре в достаточной мере не будет уважать и людей.

Лютер Стоящий Медведь [61]

Страх – самая могущественная сила, стоящая на пути родителей и не позволяющая им дать собственным детям ту самую свободу, которой они, родители, с таким наслаждением пользовались в юные годы. Страх – это эмоция, отделяющая развивающегося ребенка от жизненно необходимой ему природы. Страх перед движением, перед преступлением, перед подозрительными незнакомцами – да и перед самой природой.

Пространство, в котором проходит жизнь ребенка, сжимается все плотнее и плотнее. В 1991 году изучение трех поколений девятилетних детей показало, что между 1970 и 1990 годами радиус вокруг домов j где детям позволяли ходить без взрослых, уменьшился настолько, что в конце периода составил одну девятую того, что существовало в 1970 году. В 2003 году в зимнем выпуске журнала American Demographics компания TNS сообщила, что 56 % сегодняшних родителей признают: им к десяти годам разрешалось ходить в школу пешком или ездить туда на велосипеде. Сегодня только 36 % тех же самых родителей говорят, что их детям следует дать такую же свободу. В независимых работах исследовательско‑ консалтинговой компании Тейлора показано, что 41 % детей в возрасте от восьми до одиннадцати лет волнует проблема собственной безопасности в своем районе.

Когда Робин Мур, специалист по ландшафту и играм, в 1980 году изучал район залива Сан‑ Франциско, он объединил свои данные с данными международного исследования и пришел «к одному неизбежному заключению»: увеличение местного и транзитного транспорта «стало одной из основных причин ограничения пространственными барьерами развития детей, что в свою очередь делает невозможным изучение родных мест, в которых живут дети, – включая их естественные характеристики и составные части».

Однако у меня есть «ненаучное» ощущение, что с 1980 года боязнь незнакомцев, а еще сильнее – смутный, необъяснимый страх превысили боязнь транспортного движения. Из‑ за этого многие дети даже не знакомятся с местами, в которых они живут, не знают местных парков и не представляют, какие уголки природы уцелели на окраинах.

Задолго до того как теракт 11 сентября усилил наш общий страх, я провел день в семье Фицсиммонсов в городе Суортморе в штате Пенсильвания. Они живут в доме викторианского стиля. Качели на веранде перед домом слегка скрипят на ветру. Суортмор – не городок, а идиллия: со старыми большими деревьями, маленькими детьми и широкими пешеходными дорожками, в котором, как позднее рассказал мне Фицсиммонс, существует только одно правило – никто не имеет права обидеть ребенка и причинить вред дереву. Короче говоря, где угодно, только не здесь можно предположить, что встретишь родителей, которые боятся за своих детей. И все же Бет рассказала мне следующее:

«Когда я была ребенком, лес начинался прямо от той улицы, где мы жили, и я обычно вставала утром часов в шесть и шла туда часа на два, на три – собирала голубику. Никто за меня не беспокоился… Ружья и наркотики – вот причина, почему мы запрещаем сейчас детям делать то, что им, возможно, хотелось бы делать. Сегодня полно сумасшедших. Все изменилось. Даже если [моя дочь] Элизабет отправляется в Крам‑ Крик за колледжем, я заставляю ее брать с собой собаку и проверяю, что она идет не одна».

Я был удивлен, узнав, что в Канзасе страхов не меньше, чем в Пенсильвании. Один папа рассказывал:

«У меня есть одно правило. Я хочу двадцать четыре часа в день и семь дней в неделю знать, где находится мой ребенок. Я должен знать, где он. В каком он доме. В каком конкретно месте. Какой там номер телефона. Я так хочу. Оба моих ребенка знают, что я убежден: в мире полно сумасшедших людей. Так оно и есть. Где только ни встретишь этих безумцев. Полно людей, которых нужно лечить годами, а потом засадить в тюрьму.

Но они на свободе, разъезжают в машинах, с ружьями на сиденьях. И нужно же что‑ то делать в такой ситуации. Я бы не решился позволить своим детям одним пойти в парк. Да и все говорят, что нельзя оставлять их одних».

То же самое было в Канзасе. Приятная учительница средних лет с горечью говорила о том, что в повседневной жизни неизменно присутствует теперь страх.

«Я недавно стояла в очереди в аэропорту, и маленький мальчик обошел стойку, за которой был кассир, и заглянул за нее. Мама тут же сказала ему: „Хочешь, чтобы тебя кто‑ нибудь утащил? Зачем ты от меня уходишь? “ А я стояла в очереди за ними и про себя думала, что я ведь совсем не похожа на тех, кто крадет детей. Но мы с раннего возраста учим наших детей всего остерегаться. Мы лишаем их поры невинности. Моим семиклассникам приходится сталкиваться с ситуациями, о которых мы не имели представления, пока не повзрослели. Учить детей осторожности в разумных пределах при общении с незнакомыми людьми очень важно; они должны знать, как сказать „нет“ человеку, который может оказаться одним из тех, кто способен обидеть ребенка. Но наше представление об опасности должно иметь разумные пределы. Нельзя забывать о вреде, который может быть причинен ребенку в тех семьях, где его учат никогда не разговаривать с незнакомыми взрослыми, забывая, что он живет в обществе, где потребность в коммуникации все более возрастает. Действуем ли мы в интересах ребенка?»

Как ни странно, но представление многих американцев о лесах вернулось к тому дремучему и необоснованному страху, с каким наши далекие предки боялись страшилу, прячущегося в ветвях деревьев.