Разберемся в своих чувствах

Один из лучших в мире специалистов по бабочкам Роберт Майкл Пайл начинает знакомить детей с насекомыми с того, что сажает им на нос бабочек, чтобы те стали их учителями и открыли им секреты насекомых.

«Оказалось, что на носу бабочкам сидеть очень удобно, совсем как на насесте, и насекомые какое‑ то время не улетают. Это почти каждого приводит в восторг: легкое щекотание, цвет крупным планом, тоненький язычок обследует капельки пота на носу. Но за восторгом стоит обучение. Я был изумлен, когда увидел, каким светом загорались глаза детей от непосредственного контакта с живой природой, возможно, первого. Подобное может случиться и со взрослыми, если им напомнить что‑ то такое, о чем они, сами того не подозревая, давно забыли».

Возможно, восьмой вид интеллекта – это интеллект, заложенный в самой природе, существующий в ожидании своей востребованности.

Вот как расценивает Лесли Стефенс необходимость учиться у природы. Мать, воспитывающая детей в контакте с природой, она росла в Сан‑ Диего, по ее собственным словам, как мальчишка‑ сорванец, бродила по каньону Теколот со своим веймаранером по кличке Ольга. В те годы каньон был диким местом. Заросший чапарелем и полынью, он начинался сразу за домами. Койоты и олени часто забредали в пригородные районы. Летом вторую половину дня ее семья чаще всего проводила на Шел Бич в Ла‑ Йоле, а в августе она каждый год гостила у своей бабушки в Райан Дэм, в районе больших водопадов Миссури в штате Монтана. Когда ей было тринадцать, участок каньона, где она играла ребенком, разровняли бульдозерами и на этом месте построили дома.

Когда она сама стала матерью, вся семья переехала и поселилась на краю другого каньона, который назывался Олений каньон. По ее словам, то был их «маленький заповедник, узкий и глубокий». Ей хотелось, чтобы ее дети учились у этого края другой вселенной, как в свое время училась она. Каньон не только дает духовную поддержку, но и развивает интеллект. Она рассказала, как ее, еще маленькую девочку, каньон научил понимать, что такое кров в широком смысле слова и как «устроен мир».

«Ребенок, которому разрешается свободно бегать на природе, вскоре начинает оглядываться в поисках какого‑ нибудь укрытия. Он сразу же обследует кусты, решая про себя, подходят ли они для строительства убежища. Деревья, особенно старые, могут послужить башнями замка, а удобные для лазания ветви – его комнатами. По контрасту, при виде необозримых полей или поросших травой и залитых солнцем склонов у ребенка возникает ощущение беззащитности. И только пережив эти два противоположных чувства, дети способны глубже понять каждое из них.

Кроме того, природа учит детей дружить или может этому научить. Конечно, они могут познать дружбу и где‑ то еще, но это уже нечто другое по сравнению с той, что завязалась в играх на свежем воздухе.

В те годы, когда я была ребенком, тот, кто хотел побыть с друзьями на выходных или после школы, обычно просто шел к старому дубу, что рос у пересыхавшего время от времени ручья.

Для лазания это дерево подходило отлично, и кто‑ то привязал от одной его могучей ветви к другой толстый канат. Обычно мы подбегали, подпрыгивали, цеплялись за веревку и раскачивались изо всей силы прямо над прозрачными водами ручья, бежавшего через округлые валуны и острые каменные уступы. Я не помню, чтобы кто‑ то получил травму, и, размышляя об этом, прихожу к выводу, что, может быть, именно благодаря этим своеобразным испытаниям на прочность мы имели представление о собственных силах, знали их пределы. Неофициальная иерархия установилась сама собой, без лишних слов. И все же мы были друзьями, принимали каждого таким, каков он есть. Нам было достаточно того, что мы вместе. Нас связывал этот дикий уголок природы, и мы чувствовали, что сильнее всяких клятв были эти узы – благодаря им мы знали и понимали друг друга».

Эти воспоминания Стефенс напоминают мне об одном удивительном, хотя и неполном исследовании, где выдвигается предположение, что у детей, больше времени проводящих вне дома, больше друзей. Конечно, настоящая дружба вырастает из опыта совместных переживаний, особенно там, на природе, где чувства обостряются. С одной стороны, открывая для себя природу с помощью чувств, человек получает элементарную возможность что‑ то узнать, на что‑ то обратить внимание. Но вот умение сосредоточиваться гораздо легче обрести, если самому что‑ то активно делать, нежели просто размышлять, каким образом это сделать.

Джон Рик, преподаватель средней школы, просветивший меня относительно все увеличивающихся юридических и регламентирующих ограничений на детские игры на природе, рос в 1960‑ е годы. За домом, в котором жила его семья, начиналась пустошь. В то время на телевидении было только три программы, одна из них шла на испанском. Компьютеров и игровых приставок не было. В свободное время он обследовал землю, многие дети в то время именно этим и занимались. Рик рассказывает:

«Помню, как мой отец все время выходил из себя, когда не находил в гараже лопату. А я брал ее, чтобы раскапывать лисьи норы, которые были настолько глубокими, что туда можно было влезть скорчившись и накрыться фанерой. И мы не жалели времени, чтобы потом замаскировать укрытие, насыпав сверху земли и привалив растениями. В большинстве случаев крыша проседала и сваливалась прямо на нас, но мы выкарабкивались. Были и другие приключения: качели на деревьях, воздушные змеи на веревках длиной метров в шестьдесят. Отец помогал, когда мог, но по большей части предоставлял нам самим пробовать, добиваться успеха или терпеть поражение. Мы узнавали гораздо больше, чем если бы кто‑ то каждый раз показывал, как все нужно делать. Неудачи развивали у нас способность к настоящему пониманию, что и как происходит. Мы постигли законы физики задолго до того, как нам рассказали о них в классе».