Евангелие от Матфея, IV, 3.

Сухой наждачный ветер больно хлестнул песком. Адепт невольно отвернулся, заслонил лицо рукою. От ветра жара не спадала, точно дышала плавильная печь. Свежее дуновение недалекого моря преображалось в этих проклятых местах. Было непонятно - как вообще сумели вырасти кусты, ржавыми прутьями торчавшие из наметенных дюн? Возле каких исчезнувших вод поднялась щетина тростников, теперь иссохших и ломких?

Адепт шагал уверенно, ведомый ощущением человеческой ауры - упругий, подтянутый, не умеющий уставать. За крутобоким холмом он свернул и, решительно хрустя щебнем, двинулся через раскаленное каменное поле. Новая громада вставала впереди, купол растрескавшихся скал, полузасыпанный песками. Наконец, под нависающим гигантским карнизом, в душном сумраке пещеры адепт обрел того, к кому стремился.

То был юноша лет девятнадцати, застывший в позе лотоса, костлявый и почти обнаженный. Лоскут выгоревший ткани покрывал его чресла. Волосы слиплись и висели сосульками, лицо было опущено. Он медитировал.

Сняв зеркальные очки, пришелец долго смотрел на молодого йогина. И, наверное, не просто смотрел. Скоро ребра юноши чаще заходили под кожей. Очнувшись, поднял он еще отуманенные глаза, странно светлые и прозрачные на смуглом нервном лице. Вздрогнул. Осознав событие, начертил в воздухе охранительный знак шагающего Солнца. Адепт усмехнулся, не разжимая губ. В Меру рисовали тот же крест со сломанными концами, но «шагал» он в обратном направлении.

Видя, что гость в зловещей переливчато-черной одежде, с золотым крылатым диском на груди, не тает и не обращается в бегство, юноша опасливо спросил:

- Кто ты?

И, не получив ответа, выкрикнул:

- Если демон, отступись - нет здесь тебе добычи, я поклоняюсь Богу единому, ом!..

- Разве твои наставники не объяснили тебе, что нет ни демонов, ни богов?

- Бог есть правда, а демоны ложь, - уверенно сказал отшельник. - Он один, а у лжи много обличий, потому демонов без числа.

- Недурно, Ессе! - Гость благосклонно кивнул, словно учитель, довольный знаниями ученика. - Значит, если я скажу правду, ты признаешь, что я послан Богом?

Юноша колебался недолго:

- Может быть, ты скажешь маленькую правду, чтобы скрыть большую ложь?..

- Ты осторожен, Ессе. Или предпочитаешь, чтобы тебя называли Кришной? Я слышал, ты хочешь принять его имя.

Настороженное лицо отшельника чуть смягчилось.

- Это и мой любимый герой, - продолжал адепт, усаживаясь в тени скального карниза. – Помнишь? Его едва не прикончили в детстве: царь Канса, получив предсказание, что некий младенец из города Матхуры вырастет и убьет его, велел перебить всех новорожденных в этом городе. Но Кришна все-таки спасся, стал взрослым и убил злого царя... Знаешь, и о тебе уже ходит подобная легенда! Люди считают, что ты должен расправиться с тетрархом[24]…

- Но зачем? Я никого не собираюсь убивать. Мне бы хотелось установить на земле закон любви...

- Прекрасно! Великолепно! - поднял палец обрадованный адепт. - Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. Хочешь, чтобы люди полюбили друг друга, перестали насильничать и теснить слабых? Обратись к самым простым человеческим чувствам. Голод! Смотри, сколько кругом голодных. Накорми их, и любовь просто затопит землю!..

- Как, как я смогу это сделать?.. - горько вздохнул Еcce. - Вся Иудея - сплошные камни и песок...

- Только решись, - вкрадчиво заговорил черный адепт. - Объяви своим... наставникам, что ты выходишь из-под их опеки, и мы дадим тебе силу сделать песок и камни плодородными. Здесь будет колоситься пшеница, вырастут финиковые пальмы...

- Мало дать хлеб голодным, - кротко, но твердо сказал юноша. - Хлеб этот должен быть чист. Во имя ли Господа и правды Его накормлю я людей?..

- Значит, пусть лучше голодают? - резко спросил гость. - Пусть гибнут дети, и матери тщетно выжимают молоко из пустых сосцов своих?!

- Кровь свою отдал бы я за них, - был тихий ответ. - Но вечные муки души - не горше ли смерти тела?.. Не только хлебом должен жить человек, но и словом, и мыслью, идущими от Бога.

- Хорошо, - дернув желваками, сказал адепт. - Проповедуй свое... то есть, Божье слово, учи их великим истинам. Но виден ли свет свечи, горящей под спудом? Нет, свечу надо поставить на высокий подсвечник! Чтобы вести за собою народы, нужны власть и могущество. Хочешь открыть школы в каждом городе? Хочешь, чтобы твои слова размножили переписчики в тысячах книг? Стань царем, как Кришна! - Увлекшись, адепт вскочил, подсел к юноше, обнял его за тощие плечи и горячо зашептал: - Да не паршивым тетрархом, куклою на руке прокуратора[25], - стань принцепсом[26] Ромы! Тиберий едва держится на троне - покойному Августу он всего лишь пасынок. Его племянничек, Германик, парень честолюбивый и командует рейнскими легионами. С помощью этих легионов можно вышибить Тиберия, а потом... В общем, это наше дело. Тебе стоит сказать сейчас одно слово - «да», и через год ты Цезарь. Неплохо для сына еврейского плотника, а?..

Ессе деликатно высвободился из объятий гостя.

- Твои слова заманивают и дразнят, чужеземец. Меня предупреждали, что посланцы Меру коварны...

- Но разве я предлагаю что-нибудь дурное? Ты же хочешь улучшить жизнь для всех бедных, гонимых, несчастных. А кто это сделает лучше, чем повелитель мира?!

- Нет, - покачал головою отшельник. - Такой путь не для меня. На крови поставишь ты мой престол, на обмане и предательстве. Мне ли перешагивать через трупы Тиберия и Германика, сталкивать меж собою армии? Бог отвернется от меня, Великодушные изгонят из своей среды. Как ты не понимаешь? Давая помощь из рук, обагренных кровью, я тем самым развращу людей, смешаю для них понятия добра и зла. Пусть лучше будут бедны, но не приемлют благ, добытых преступлением.

Адепт встал, сделал несколько шагов к выходу из пещеры. Остановился на грани полутьмы и слепящего солнца. За холмами, за плавящимися в мареве дюнами на длинных паучьих ногах ступала цепь верблюдов. Он рывком обернулся:

- Добро, зло... Что знаешь ты о них, блаженный?! Когда Внутренний Круг властвовал над всей Землею, покой и ясность, мир и постоянство царили повсюду; каждый знал свое место, и Бог был среди нас... А кто такие Великодушные, ведомо тебе? Адепты, отколовшиеся от Меру, изменившие клятве. Какова их цель? Для чего они используют тебя, твой дар мыслителя и пророка? Не отбросят ли, выжав, точно спелый гранат?..

- Неужто затем издалека приходили ко мне наставники, терпеливо учили владеть собой, управлять жизнью тела? Для того ли, чтобы выжать и выбросить, объясняли мне мудрость «Бхагавадгиты», Платона и Гaутамы?..

- Ну, ты же не раб с киркой или лопатой! Все человечество должен ты привести под ферулу[27] Великодушных, чтобы удовлетворить их жажду первенства, их сумасшедшую тягу к власти!..

Молчал Ессе, глубоко задумавшись. Гость понял, что наконец-то задел одну из самых больных его струн. Отшельник давно сомневался: не впустую ли потрачены юные годы и первые, самые чистые силы души? Суровый пост, адова печь пустыни, тяжкий путь в запредельных мирах, во имя непостижимого совершенства - и это в неполные-то двадцать лет, с пылкой семитской кровью, вместо всех радостей жизни! Наверняка он еще не знал женщины - да и узнает ли?.. Впрочем, мальчик взращен фанатичной сектой ессеев, отсюда и его прозвище.

- Порою мне и вправду кажется, что я раб, игрушка в чужих руках... - Голос аскета дрогнул, юноша страдал неподдельно. - Если я оставлю Белых учителей, то окажусь в руках Черных. Свободным же не быть мне никогда...

- О, ты знаешь, как слушают тебя люди, как безоглядно идут за тобою! Такая большая сила не может оставаться без надзора.

- Страшно, страшно ощущать эту силу! - почти простонал Ессе - и вдруг уткнулся в ладони. Открытость его чувств была трогательна; даже серые губы адепта чуть растянулись, тронув ямочками носатое лицо, в профиль похожее на кирку. - Зачем ты дал мне ее, Господи?! Вдруг изберу неверный путь - и вместо закона любви принесу людям...

- Так и случится, - веско проговорил гость. - И никаким Великодушным не удастся здесь что-либо изменить. Сколько бы ни твердил ты людям о доброте и милосердии, все будет иначе. Верующие станут по-разному толковать твое учение, каждое слово - тем более, многократно искаженное переписчиками - выворачивать так и сяк... Самые пылкие и необузданные, споря между собою, схватятся за мечи - и польется кровь, Ессе, во имя любви хлынет кровь!.. А иные, волки в овечьей шкуре, назовутся твоими наместниками и первосвященниками, воздвигнут себе дворцы пышнее царских, и за стенами их будут неслыханно ублажать плоть...

- Да, да, да! - дрожа и покрываясь потом, шептал, точно в горячке, юноша. - Я знал, я предчувствовал все это! Самому себе боялся признаться!.. Да, да...

- Во имя твое, - безжалостно продолжал адепт, - создастся новый Внутренний Круг, куда более дикий, жестокий и кровожадный, чем наш, накопивший мудрость сотен веков...

- И ничего... ничего нельзя сделать, чтобы...

- Только одно. - Адепт неторопливо, внушительно поднялся. - Уйди от соблазнов ложного, развращающего человеколюбия. Неси людям правду Черного Ордена, правду героев, могучих миродержателей!..

- Но тем помогу я закрепить несправедливость, вечное неравенство человеческое!..

- Не человеческое. Установленное Богом. Вот - Его истина, а не рабий лепет Великодушных! Неравенство ария и монгола, брамина и шудры; сильного, владеющего мечом и золотом, и слабого, возносящего молитвы. Его не перехитрить, не обойти, не отменить даже самой лучшей проповедью. Пятнадцать тысяч лет учению Меру, зримый символ которого - пирамида. Берешься ли ты создать нечто более устойчивое?..

- Нет. Мне приходило в голову иное, - подняв глаза, полные слез и муки, прерывисто заговорил Ессе. - Здесь недалеко есть скала, похожая на столб. Забраться туда - и прыгнуть... Мне кажется, что я не разобьюсь. Кто-то ласковый и сильный подхватит... понесет выше, выше... и больше не узнаю я сомнений, и все станет легко!..

- Что ж, проверь! - сощурив водянистые глаза, сказал адепт и сделал шаг к отшельнику. Решение было принято, посланец Ордена более не колебался. - Если все случится именно так - значит, Бог с твоими Великодушными, а не с Меру. И я во всем неправ.

Уперев немигающий взор в расширенные от боли зрачки юноши, адепт повторил - и вся мощь орденского внушения была придана его словам:

- Проверь. Сделай это. Прыгни со скалы. Бог ангелам своим заповедает о тебе, и на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень. Иди. Иди!

Встав с ветхой подстилки, не отрывая глаз от гостя, - подобно малому птенцу, завороженному змеею, юноша сделал один шаг, другой... Остановился. Пошатнувшись на исхудалых ногах, закричал, будто его резали:

- Не стану искушать Господа моего, не усомнюсь в нем и на мгновение! Отыди от меня, дух зла! Сгинь, пропади навеки!..

Ограждая себя ломаными крестами, Ессе, прозванный Кришной, попятился, а затем бегом бросился в темноту пещерного хода.

Стоял знойный месяц Таммуз, и черепки растрескавшейся глины на месте весеннего озера дышали гончарным жаром. Беспечно шагая в своих ботинках на толстой рубчатой подошве, адепт вдруг задрал голову, остановился, высматривая что-то. Эхом раскатываясь в пустынной вышине, нарастал ровный свист.

- Ну-ну! - сказал адепт, на всякий случай, перетягивая наперед кобуру. - Летите, ангелы, утешьте малыша!..

И се, ангелы приступили и служили Ему