Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава IV. Зимний путь
Мы снова на Ушбинской подушке. У меня такое чувство, будто не выходилииз пещеры, будто не было насыщенного, до предела уплотненного года. Однако ипещера не та, и даже состав группы другой. Из прошлогодней команды осталисьтолько мы с Кавуненко. Теперь с нами мастера спорта Борис Студенин изАлма-Аты, Владимир Безлюдный - москвич из " Труда", Виктор Тур из московского" Спартака" и москвич-перворазрядник Николай Радимов. Мне сейчас кажется, будто и не случилось того, что случилось, будтопережитый ужас нам предстоит... Я еще в Москве боялся этих психическихрецидивов. Нора, куда мы зарылись, оставила кровавые мозоли даже на нашихпривычных альпинистских руках. Мы выгрызали ее во льду и фирне. Ко всему онаоказалась расколотой, как кожура семечка, - тело ее разделила надвое трещинашириной сантиметров пятнадцать. О глубине ничего не скажешь, кроме того, чтозвук or падающего предмета попросту не доходит. Мы обозвали ее" мусоропроводом" - кидали консервные банки, целлофан от продуктов, остаткиеды... Но холодок в душе сохранялся, хоть и попятно, что трещина слишкомузка, чтобы быть опасной....Всю ночь я провел в тягучей, кошмарной полудреме, а утром сказалКавуненко: -Мне Вербовой снился. Он с удивлением посмотрел на меня и угрюмо ответил: - Мне тоже. Если она и впрямь существует - телепатическая связь, то у нас сКавуненко она наверняка установлена. Это понятно - нет лучшей коммуникации, чем веревка. Во время движения общаемся молча. Разве что иногда кидаем дванужных слова: " Выдай" и " Выбери". Впрочем... Не знаю, можно ли разговариватьводителю за рулем, но альпинисту, как и саперу, за работой нельзя. Погода отличная. Коля Радимов и Витя Тур вылезли из пещеры. Хорошаявидимость позволила им рассмотреть оставшийся путь. Подробности - увы! -неутешительны. Ушба покрыта ледовым панцирем, от нее веет холодом, которыйдушу морозит больше,.чем тело. За завтраком они нам сказали, что плохо себя чувствуют и дальше идти несмогут. Наверное, так и было. Но будь это и не так, я все равно не стал бы их осуждать. Ибо трезвостьнеосуждаема. Трезвость - лучшее из человеческих качеств, хоть пижоны отромантики и относятся к ней свысока... Будь это не так, я бы сказал: Радимов и Тур никого не ущемили, никогоне подвели. Они прикинули свои силы и, соизмерив их с предстоящимитрудностями, решили, что это им не годится. Будь это не так, я бы сказал: они поступили честно и мужественно, ибоне боялись кухонных осуждений, вообще не заботились о том, что о нихподумают. Они не стали насиловать свои души ради позы бесстрашных героев.Это и есть трезвость - лучшее из человеческих качеств. Они пошли вниз, мы - вверх. Вернее, из тех, кто решил пробиваться квершине, отправились пока только мы с Кавуненко. В этом и был смысл нашейновой восходительской тактики. Я говорю " новой", хотя восходителям этотприем известен, в истории альпинизма он применялся. И все же мы нескопировали " велосипед", а изобрели его - перебрали десятки сложных, громоздких, трудноприменимых, неточных вариантов, пока не отобралиединственный, наилучший, оптимальный. Что поделаешь, если он оказался" велосипедом"? Я говорю об этом подробно, потому что считаю обязанным подчеркнутьважный рубеж в жизни альпиниста: если его начинают заботить больше вопросыстратегии и тактики, чем техники, значит, к нему пришла восходительскаязрелость. Итак, мы с Кавуненко отправились вверх, а связка Студенин - Безлюдныйосталась на биваке. Метод за-ключался в том, что мы должны были обработатьучасток маршрута, включая ледовую доску, подготовить его к восхождению ивернуться вниз, с тем чтобы на другой день со свежими силами подойти кследующему участку. Тем самым, во-первых, не подвергалась опасности втораядвойка (я уже говорил, что из-под ледорубов верхней связки летят осколки, которые могут поранить нижних), во-вторых, мы работали налегке - рюкзакиостались в пещере - и, в-третьих, к наиболее сложному участку(предвершинному гребню), следовавшему за ледовой доской, подходили сприличным еще запасом сил. В тот день обработали двести метров доски. Лед сейчас еще крепче, чем впрошлом году. На ледовый крюк приходилось не менее 250 ударов молотка. В тотраз, прежде чем крюк входил по головку, мы колотили по нему около двухсотраз. Летом для этого достаточно 50-60 ударов. Мы взяли с собой кусок красной материи и, чтобы отличить собственныекрюки от чужих, маркировали их красными ленточками - они бросались в глазаеще издали. На другой день мы отправились на два часа раньше второй связки ис соответственным интервалом вышли на гребень. Двигались медленно, осторожно. Это можно сравнять с прохождением бума, который соорудили в двук километрах над землей, с той разницей, что гребеньв отличие от горизонтального бума имеет наклон. Когда-то меня удивляло: как это оркестранты, уткнувшись в ноты, умудряются видеть дирижерские руки? Уж не третий ли глаз у них на виске? Теперь я и сам стал обладателем этого височного зрения. Зрения, котороепитается нервной энергией и пожирает ее без остатка. Сейчас я крушу айсбайлем снежно-ледовое лезвие гребня, вбиваюстраховочный крюк, глядя, естественно, на руки, но зорко слежу за партнером, который находится метрах в пятнадцати от меня. Ни на секунду нельзя прерватьэту визуальную связь. Если Кавуненко сорвется вправо, в то же мгновение ядолжен броситься влево. Не вовремя взятая нота в оркестре резанет любителяммузыки слух. " Нота", не вовремя взятая мною, будет стоить нам жизни. Гребень проходится медленно. То и дело попадаются распростертые, белые, как у чайки, нависающие над пропастью крылья - снежные карнизы. Увы, гарантийного паспорта на прочность к ним не дается. Каждый раз ждешь, что онуйдет у тебя из-под ног. Есть места, где по гребню идти и вовсе нет никакойвозможности. Тогда мы спускаемся на несколько метров вниз и идем по стене.На высшую точку северной башни мы поднялись все вместе. Но это была толькочасть траверса, и радоваться рановато - нужно еще спуститься по южномусклону, пройти перемычку и подняться на южную вершину. Погода испортилась -поднялся ветер, пошел снег. Для любования панорамой нет ни времени, не условий. Оставив записку, мытут же спустились на перемычку, вырубили под склоном ледовую площадку иразбили бивак. Альпинисты называют ушбинскую перемычку трубой. Даже в хорошую погодупо ней гуляют сильные, переменчивые, вихрящиеся ветры. В плохую здесь ад.Она мрачна, как темная подворотня. От одного взгляда на эту " архитектуру" ноги изменяют, как при первом прыжке с парашютом. Мне никогда не встречалсягребень с такой уймой карнизов. Самые страшные из них - иксообразные -расходятся крыльями влево и вправо и напоминают верхнюю часть латинского" х". Они вставали перед нами иксами, игреками в уравнении со многиминеизвестными. Не зная, где лучше, безопасней пройти их - слева или справа, -мы в конце концов шли наобум по предполагаемой середине. Но ложбинка межкрыльев может быть смещена от вертикальной оси гребня, правое крыло моглоотрастать от левого или наоборот, и тогда достаточно малейшей нагрузки, чтобы весь этот икс рухнул. Двести метров перемычки мы проходили пять часов и к середине дня безобеда и почти без отдыха приступили к штурму южной вершины. На ней тоже неотдохнешь - скальная стена взмывает градусов под шестьдесят. Кавуненко прошел ее первым и, взойдя на вершину, выдохся. Казалось, внем не осталось сил и для радости. Он стоял, навалившись грудью на ледоруб, низко опустив голову. Я заглянул ему в лицо. Но нет... На нем то откровение, которое пробивается в исключительные минуты редкого счастья. Глаза смеютсядетским наивным смехом, и совсем непривычно видеть его таким открытым иуязвимым. Сейчас бы с полчаса передышки... Но здесь невозможно выстоять и лишнейминуты. Ветер тянет длинную, непрерывную, все более повышающуюся ноту, словно поет ее на одном дыхании. Снег колет лицо так, будто буря не снежная, а песчаная. Единственная панорама - сплошное, точно кипящее, молоко. Записку не нашли - тур утонул где-то в снегу. Володя, несмотря наусталость, не отказался от почетного права руководителя писать записку.Непослушной рукой накорябал несколько строчек. Положили бумажку в консервнуюбанку, нарыли в снегу камней и воздвигли свой тур. Непогода началась еще на северной вершине. Когда спустились с нее, яснобыло, что путь в Сванетию для нас закрыт. Опасность схода лавин с этойстороны так велика, что траверс равносилен самоубийству. Приняв решениевозвращаться по пути подъема, мы оставили рюкзаки в палатках и на перемычкупошли налегке. И вот теперь оказались в самом тягостном положении. Когда мысошли с южной вершины, было девять часов вечера. Темно, хотя погодауспокоилась и даже узкий серпик луны подсвечивал горы. Здесь бы иночевать... Но как? Что подстелить, чем укрыться, как утеплиться?! Разве чтоледоруб под голову, а молоток сверху?.. Все в рюкзаках. Хочешь не хочешь, апробиваться нужно к палаткам. К ним ведет все та же тяжелая, усеяннаякарнизами двухсотметровка. Сейчас ее нужно пройти вслепую. Кавуненко уже не мог лидировать, и мне пришлось взять эту роль на себя.Мы обсудили систему передвижения и решили так: я буду выходить на длинуверевки, разыскивать подходящую площадку, готовить ее, организовыватьстраховку и принимать остальных. Потом разведка и подготовка следующихсорока метров, и снова прием и т. д....В правой руке ледоруб, в левой - фонарик. Я сижу верхом на остриеперемычки и пытаюсь карманным фонариком осветить горы. За мною тянетсяверевка - я должен повиснуть на ней, когда полечу, в пропасть Высвечиваюближайший метр, прощупываю его со всех сторон ледорубом, высматриваю, нет ликрюка, который вколотили несколько часов назад. Все увиденное, замеченноестараюсь выучить наизусть, поскольку для того, чтобы передвинуться, мненужны свободные руки - стало быть, фонарь нужно убрать в карман, стало быть, нужно запомнить, где что находится. Так я двигаюсь метр за метром иудивляюсь необычной длине веревки - я всегда считал, что в ней сорок метров, а оказалось - километры и километры... Я весь переполнен чувством страха... Наверное, такое же испытала бысобака, если б знала, что с ее помощью выясняют вопрос: отравлена пища илинет? Но другого выхода нет. Кто-то должен взять на себя эту роль... Наконец веревка уже на исходе, а места для приема группы все еще ненайдено... Но гребень вдруг делает небольшой зигзаг - уходит чуть вправо ина метр вниз. Спускаюсь и чувствую, что можно встать ногами. Подходящееутолщение - если обработать ледорубом, получится пятачок... Танцевать будеттрудно, но восемь ступней уместятся. Лишь бы это не был карниз. Но, кажется, непохоже... Теперь нужно организовать страховку - привычное, будничное дело.Я боюсь этой " привычности". Боюсь невольной внутренней отмашки, к ко-торойчеловек особенно расположен, когда сильно устает, той, что прозвучит вневысказанном " ладно, сойдет! ", допуска, что приведет к снижению гарантии. Втаком деле единственно приемлемая цифра - " сто". " Девяносто девять" -преступление. Луна, как назло, спряталась за облаком, и, похоже, надолго. С помощьюфонаря отыскал выступ. Ледяной он или это камень, затекший льдом? В другоевремя, пнув пару раз ногой, я сказал бы: " Прочный! " - нет оснований неверить себе. Сейчас страшусь одного - не принять бы желаемое задействительное. Лучше, как говорят, подуть на холодное. Я отказался отвыступа и решил вколотить крюк... Проклятая темнота - я не плотник и работать молотком " наизусть" неумею. Получилось, однако, неплохо - из двухсот ударов только один пришелсяпо руке. Но этого хватило, чтобы луна за тучами вспыхнула солнцем... Все готово. Конец работы, и начало игры на нервах. По моему сигналу отсклона южной вершины отделяется тусклый глазок фонаря и хаотично мечется изстороны в сторону, по кругу, зигзагами. Временами надолго застывает илиисчезает вообще. С виду непонятно - приближается или нет? Хотя я знаю, чтоприближается. Я стою с веревкой и, когда луч фонаря резко падает вниз, цепляюсь в нее, буквально свернувшись в пружину в ожидании рывка. Но все впорядке - он снова выныривает и начинает свою пляску. Наконец рядом со мной Борис Студенин. Потом так же медленно, мотаядушу, подтягиваются Володя Безлюдный и Володя Кавуненко. Мороз за тридцатьградусов, но я не чувствую его даже в бездействии. Напротив, то и делобросает в жар - психическая энергия срабатывает не хуже механической. Все в сборе, и я снова выхожу вперед... Порою человеческие испытаниявыглядят со стороны драматичнее, чем воспринимает их сам испытуемый. Сейчас, наверное, тот случай - у меня нет ощущения, что я на грани человеческих сил.Правда, кажется: еще немного, и подойду к ней вплотную. Проходит " немного" иеще " немного", но грань то ли отодвигается, то ли я просто не знал, насколько она далека. И это незнание наиболее мучительно. Подобное чувствоиспытываешь в стоматологическом кресле, когда сверло бормашины доходит донерва. Потом, когда разберешься, понимаешь: мучительна была не столько самаболь - ее можно терпеть, - сколько боязнь, что сейчас будет еще хуже.Словом, если подумать, невольно приходишь к мысли: негатив нашей жизни всебольше идет от страха. Наверное, страх и есть тот самый гетевскийМефистофель. Счастлив тот, кто его победит. Но ведь мы и пришли сюда, чтобычерпать свое счастье. К чему же тогда вопрос: " Зачем вы ходите в горы?! " Я боялся, что будет хуже, когда проходил вторую и третью веревки. А начетвертой и пятой при свете выглянувшей луны увидал, что до северной вершинырукой подать. И тогда стало ясно: самое трудное позади. До сих пор ни на одном из пройденных маршрутов мне не пришлосьперевалить эту грань, хотя, возможно, не раз подступал к ней вплотную.Думаю, оттого, что все мои восхождения были по силам, в пределах личныхвозможностей. Я ходил лишь там, где чувствовал, что могу. Мне возразят: дескать, даже если знать свои силы, то неизвестно, сколько их понадобится, чтобы одолеть незнакомый подъем. Можно ли определитьснизу, что по силам, а что нет? Можно и должно. В этом тоже смыслальпинистского опыта, интуиции. С каждым восхождением набивается глаз навизуальную оценку маршрута, с каждым восхождением приходят все болееобъективные знания своих физических и духовных сил. Истинную зрелостьвосходителя венчает именно то чутье, которое подсказывает, что по плечу, ачто нет. А покуда он не обладает такой зрелостью, этот вопрос должны решатьза него другие - в самом жестком, директивном порядке. Демократии здесь нети не может быть, ибо она в альпинизме безнравственна. Еще раз скажу: толькотакой альпинизм имеет право на существование. Альпинистские правила, в разработке которых впоследствии мне довелосьпринимать участие, нацелены на то, чтобы, не выхолащивая остроту ощущенийгоровосходительского риска, сделать этот вид спорта наименее опасным. Имразумеется, далеко до идеальных, они пока еще не профилактируют все типичныеслучаи аварий и не могут служить залогом стопроцентной безаварийности. Ноони непрерывно шлифуются нарастающим восходительским опытом. И коррекция ихрождается не за канцелярскими столами, а на таких вот " перемычках". Но повторяю, правилам этим далеко до совершенства. И недостатокзаключается еще и в том, что им не хватает жесткости в вопросе: кому чтодозволено? Восходитель имеет право только на те восхождения, которые онможет совершить с большим запасом прочности - эта мысль отражена в правилахкак одна из основных. И все же именно она-то и требует особого усиления.Ее-то и следует воплотить в еще более суровую и бескомпромиссную форму. К двум часам ночи перемычка осталась у нас за спиной. Пять веревок -пять часов. Потом еще пять часов бессонницы в палатке - устали настолько, что заснуть не смогли. Утром... Утром рассмотрели " нарисованные" нами следы и ужаснулись: несколькочасов назад нас спасло не иначе как чудо - одна из площадок, куда я принялребят, оказалась карнизом... Судя по тому, как он утоптан, мы чувствовалисебя на нем очень уверенно. И карниз с виду хилый - непонятно, как онвыдержал нас четверых?! Спуск прошел нормально, если не считать некоторого приключения сВолодей Кавуненко. Во время небольшого траверса стены Кавуненко ушел заперегиб. Безлюдный выдавал ему веревку вслепую и чуть недовыдал. Нарушиласьсинхронность, и Кавуненко, как говорят альпинисты, одернулся. Но при хорошейстраховке и собственном мастерстве он пролетел маятником метров десять иблагополучно встал на ноги без единого ушиба, отделавшись, что называется, легким испугом. Но это рабочий момент. Всегда ожидаемая и статистическинеизбежная издержка. На этом кончилось покорение Ушбы. Сейчас 1981 год. И я не могу не подчеркнуть исключительности этоговосхождения. Прошло пятнадцать лет, но до сих пор наш " зимний путь" неповторен...
Данная страница нарушает авторские права?