Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава II. Странные горы
...Откуда они взялись, эти горные птицы, похожие на кур? Улары, облепившие кромку скалы, гомонят напряженно, истерично, как на птицебойне.То и дело суматошно вспархивают, панически мечутся в воздухе и, приземлившись на мгновение, снова устремляются вверх, не находя себе места.Откуда взялись безумно кричащие галочьи тучи? Я никогда не видел в горахстолько птиц сразу... Горы нынче странные - необычно шумно, гулко. Лавины идут с частотойпроносящихся автомобилей на междугородном шоссе. Беспрерывно падают камни -обвалами и по одному... Ничего подобного не было, когда шли вверх. И на душе было спокойней, хотя к вершине нас вел маршрут категории трудности 56. На Кавказе нет изнурительной высоты. Вместо нее, чтобы потянуть на 56, подъем нашпигован несусветными скалолазными сложностями. Вертикаль Домбай -Ульгена, где мы находимся, немногим более четырех тысяч, но, пока доберешьсядо вершины, оставишь половину себя на отрицательных скалах, каминах, внутренних углах, карнизах, гладких как стекло плитах. Теперь, слава богу, в кармане у руководителя группы Саши Балашоваснятая записка, а на вершине - наша. Мы - на спуске, в трехстах метрах отвысшей точки. У нас отличный бивак - палатка в скальной нише. Казалось бы, все, что нужно для безмятежного отдыха. Но от всей этой непонятной, необычной кутерьмы в горах на душе неспокойно. Друг другу в этом непризнаемся: нет видимых причин для тревоги - ниша спрятана от лавины, камниздесь вроде бы не предвидятся... Что еще может быть? Не рухнут же горы?! Пока я так думаю, булыжник, по форме и величине похожий на говяжьюпечень, пробивает палатку и падает к нашим ногам. Внезапно проснулсяБалашов, ошалело оглядел нас и сказал: - Я сейчас летал! Борис Матвеевич Уткин, по возрасту самый старший, ответил; - С младенцами это бывает. - Да нет, не то, - не поняв спросонья шутки, уверяет Балашов. - Что-томеня толкнуло и подбросило. В семь часов вечера, когда обычно летнее солнце еще над землей, небовдруг задернулось наглухо, стало темно. Горы затихли, и сумерки прорезалапрямая, как копье, молния. Стало понятно: то, что происходило в горах, небольше чем предгрозовая увертюра. Мы тог-да не знали, что и сама гроза лишьфрагмент увертюры. Молнии раскалывали тревожный, рокочущий мрак вдоль и поперек, ярко, напористо, безостановочно. Я считал от вспышки до раската: раз, два, три...Умножал на триста и определял близость удара. Иногда звук почти совпадал совспышкой - значит, совсем рядом, меньше трехсот метров... Гроза продолжалась около часа, потом утихла, и мы заснули. Рано утром я вышел из палатки и был удивлен: теплынь небывалая! Воздухпо-весеннему парной. На перегибах снежные пласты подтекают ручьями. Внизупосеревшие языки ползущих лавин. Кулуары, лавинные выносы - все в движении, спешном, суетливом, похожем на некое срочное переселение. Откуда-то сверху из-за скал доносятся крики, переговоры... " Соседниегруппы уже в действии, а мы еще только встали", - думаю я. Из палатки вышел Уткин и, осмотревшись, сказал: - Фен! Теплый фронт. Должно быть, с моря пришел. Надо срочноспускаться. Мы тут же собрались и продолжали спуск. Шли быстро, торопливо и за тричаса сбросили около тысячи Петров вертикали. Отдохнув несколько минут, хотели было двинуться дальше, когда из-заоблака, чуть правее места, где находился наш бивак, взметнулась краснаяракета. За ней вторая. Сигнал бедствия! Будто нарочно, под нами в тот момент стелилась пелена облаков, достаточно плотная, чтобы наглухо закрыть поляну и скрыть красные ракеты отглаз лагерных наблюдателей. Мы скорее всего единственные свидетели сигнала.Это соображение остановило наш первый порыв: немедленно двигаться на помощь.Еще важнее сообщить в лагерь, ибо по-настоящему действенная помощь можетприйти только оттуда. Однако не бежать же всем скопом? Нас четверо, и потомудело решается просто: двойка - вверх, двойка - вниз. Кинули жребий - нам сУткиным спускаться на поляну. - Справедливо, - сказал Коля Родимов. - Самый молодой и самый старый. Оставляем за собой еще метров тридцать крутого склона - и вдруг...Растерянно смотрим по сторонам. Маршрута не узнать! Что случилось? Куда мыпопали? Я хорошо помню - здесь, над стеной, торчали лезвиеобразные скальныегребешки. Мне пришлось их обивать молотком, чтобы при нагрузке не порваливеревку. Куда они делись? Не сострогали же их за это время?! Та ли это стена- монолитная, гладкая, " черствая" настолько, что после каждого забитогокрюка глаза, что называется, лезли на лоб?! Теперь она зализана застывшей, но сверху еще сыроватой глиной, словно кто-то оштукатурил ее. Зачем бы мывгоняли сюда крюк, если вся она исполосована трещинами и каминами?! Но тогдане было ни трещин, ни каминов, и крюки - вот они, налицо. Я ложусь, дотягиваюсь до ближайшего, и он остается у меня в руке. Чтослучилось? Размышлять некогда. Вбиваю шлямбурный крюк. Цепляю веревку и подстраховкой Уткина траверсирую стену метров на сорок. По дороге вонзаю клювайсбайля в глину, как в лед. Нагружаю, правда, немного - только чтобысохранить равновесие. Держит! Такого еще не было, по крайней мере со мной... У края стены полка - небольшая, но достаточно просторная, чтобыобосноваться самому и принять партнера. Принимаю сюда Бориса Матвеевича. Вглазах его... нет, это не настороженность, не беспокойство - это изумление.Старый, опытный альпинист, способный объяснить любую каверзу гор, лишьразводит руками. Ледник, что под нами, кажется теперь землей обетованной. Там можновздохнуть свободно - хоть и не очень прямая, но все же дорога к дому. Отполки, где мы стоим, до желанного места перепад не больше длины веревки.Внизу отрицательные скалы, и спуск относительно прост - обычное движениевниз по канату, требующее не столько ловкости, сколько силы. Выступ, что мы облюбовали в полуметре от кромки площадки, напоминалприземистую, сантиметров в сорок в поперечнике надолбу - монолитный отростоксамой скалы. Надежнее некуда! Я сделал петлю из реп-шнура и, накинув ее, пристегнул карабин. Оставалось прощелкнуть веревку... Нет! До сих пор мне несуждено было пострадать от собственной халатности. Психология страховкисрабатывала безукоризненно и вовремя... По привычке опробовать любую опору, которой доверился жизнью, я пнул выступ, и он... отвалился... Перед спуском хотел было снять рюкзак, с тем чтобы доставить его наверевке отдельно, но подумал: не ровен час, что угодно можно ожидать от этихвзбесившихся гор, пусть лучше будет со мной. Борис Матвеевич меня поддержал. Ледник. Вдох полной грудью. Кажется, пронесло. Теперь дома, уж отсюдакак-нибудь доберемся. Внизу, на морене, группа Володи Кавуненко наблюдает за нами в бинокль.Впрочем, я и без оптики их вижу неплохо: вон Кавуненко, рядом ВолодяВербовой. Друзья на стреме, стало быть, жить можно спокойно. Когда спадает напряжение, рюкзак тяжелеет и дает себя знать, особеннообостряется резь в плечах, спина горит, зудит, как от пролежней. Сновадодумал: не снять ли хоть на несколько минут, пока Уткин на спуске? Но нестал - как пассажир, который всю дорогу стоял и уж не хочет садиться наосвободившееся место, петому что осталось ехать одну остановку. Сверху непрерывно идут камни: мелочь и крупные. Огромные " чемоданы", плавно поворачиваясь в воздухе, падают стремительно, с шипом и гудом и, влепившись в склон, как от взрыва, разбрызгиваются на мелкие части. Янахожусь в безопасности, словно под козырьком, в нескольких метрах отподножия стены с отрицательным углом. Если сверху скинуть отвес, он упадетот меня на десяток шагов ниже. Траектория полета камней отклоняется отчистой вертикали еще метров на десять. Но видишь полет, видишь моментприземления, каждый раз знаешь, как это будет, и все-таки инстинктивносъеживаешься, вздрагиваешь, как от окрика. Уткину этот обстрел и вовсе нипочем - он на самой стене. Пока онготовится к спуску, я полулежу на льду, завалившись на рюкзак. Воздух, насыщенный банной сыростью, так же сер, как и облысевший, точившийся водяной слизью лед. Из рантклюфта, что под стеной, метрах в пятиот меня струится парок. Его не видно - видна лишь " живая", шевелящаяся тень.Иногда камнепад на минуту затихает, горы становятся мирными, и отнаступившей неподвижности тянет ко сну......Не было никакого предчувствия, никакого голоса интуиции, никакихвнутренних " вещих" толчков... Уткин уже начал спуск и приближался к серединеверевки... Грохот, треск, скрежет, словно столкнулись миры, раскололпространство. Горы колыхнулись. Я подскочил и, кинув взгляд кверху, увидал......Метрах в пятистах надо мной неторопливо, поистине с каменнымбесстрастием отваливалась скала - громада в полсотни шагов в поперечнике истолько же высотой, став на ребро, на мгновение задержалась, будто решала, куда податься - встать на место или рухнуть вниз? - потом, перевалив этуточку, с огромным ускорением ринулась на меня... Удивительно: и теперь помню каждое свое движение, хотя в тот момент непомнил самого себя. Что происходило у меня в голове? Какая баталия силстраха, воли, самосохранения? Шагах в пяти от меня рантклюфт - зазор между ледником и скалой. Лед, подогреваемый теплом горной породы, подтаивает и образует щель. Глубина ееможет быть самая разная. Порою она доходит чуть ли не до ложа ледника. О глубине рантклюфта я ничего не знал, поскольку спустился на лед срастраченным чувством любопытства. Приметил его исключительно поальпинистской привычке подмечать подробности рельефа. К концу восхождениявсе эти горные чудеса приедаются настолько, что обращают на себя внимание небольше, чем собственная мебель в квартире. Следовало предполагать, что он неглубокий. Во-первых, вряд ли здесь, нанебольшой высоте, возможно мощное залегание льда. Во-вторых, стенанависающая и развернута к северо-западу, а потому сильно не нагревается -солнце здесь бывает недолго. Но это предположение задним числом. Тогда едва ли я размышлял. У менябыло два варианта: " принять на спину" смертоносную скалу или броситься вщель, имея при этом небольшие шансы на спасение. Страшно ли было решиться на этот прыжок? Для переживаний времени небыло. Словно на крыльях, я одолел разделявшие нас пять шагов и бросилсявниз... Пролетев несколько метров, я вдруг почувствовал резкое торможение, будто кто-то сверху вцепился в рюкзак и пытается удержать. Стены рантклюфта, как в скоростном лифте, внезапно замедлили свой роковой бег и остановилисьвовсе. Я ощутил сильный рывок и острую боль в плечах. Лямки рюкзакаврезались в тело и угрожающе затрещали... Все объяснилось просто: трещина на поверхности шириной немногим болееметра книзу сильно сужалась. Тело мое еще проходило, а рюкзак - в полторараза шире плеч - начал застревать в зауженной щели, пока не заклинилсяокончательно. Остановка была своевременной. Под ногами рантклюфт сузился настолько, что две ступни уже проходили с трудом. Еще полметра, и поломал бы ноги, разодрал их о рашпильную поверхность стены, наконец, заклинился бы так, чтопотом и вытащить бы не сумели. В тот же момент где-то на поверхности громоподобно ухнуло, порантклюфту заходило грохочущее эхо, и на меня обрушился ливень камней. И снова рюкзак меня спас. Поджав голову к груди, закрыв ее руками, яеще несколько мгновений ожидал того единственного, предназначенногоспециально для меня куска породы, который вопреки ньютоновским законампролетит особой заковыристой траекторией, обогнет рюкзак и обрушится мне наголову. Наступила тишина. Но я боялся открыть глаза, перевести дыхание, хотяпонимал, что опасность миновала. В рантклюфте стало еще темней, чем прежде, отвратительно пахло серой. Вщели заклинились десятки каменных пробок - на разных уровнях, разныхразмеров. Передо мной в нескольких сантиметрах от лица завал раздробленнойпороды, перемешанной с ледяным крошевом. Ледяная стена, изрытая, искореженная бомбардировкой, изобилует ямками, уступами. Теперь есть на чтонаступить ногой, за что уцепиться руками. До поверхности метров семь-восемь... Рюкзак спасти не удастся - забитыйв щель, засыпанный каменной породой, он и с места не сдвинется. Его теперьразве что взрывать... Достав из кармана нож, стал перерезать лямки, когдауслышал над собой: " Володя! Володя! Шатаев! " - кричал Уткин. Я отозвался. - Жив?! - Порядок! - Молодец! К веревке прицепиться сумеешь? - Кидайте... Борис Матвеевич, вспотевший, измученный, внезапно растерявшийся, обнимал меня, хлопал по спине и не мог ничего сказать, кроме как: - Вот так да!.. Ну и ну!.. Я стоял пораженный открывшимся мне пейзажем: там, где несколько минутназад была гладкая, сравнительно ровная ледяная поверхность, лишь слегказасоренная камнепадом, царил хаос - нагромождение розоватых свеженаколотыхглыб, рассыпанных на сотни квадратных метров. Меня знобило, колотило крупнойбезостановочной дрожью. Обессиленный, я со страхом думал, что придетсядвигаться сквозь этот выросший на пути лабиринт. - Пошли, Володя, ждать некогда и нечего, - сказал неожиданно и невовремя Уткин. Сказал, точно ткнул острием в дупло наболевшего зуба. Вистеричном бешенстве я обругал его - злобно, ядовито и не по делу. Он спервапосмотрел добродушно и весело. Но лицо его вдруг стало строгим, глазажесткими - понял, видимо, что сейчас нужно одернуть, морально подавить, подчинить собственной воле. - Ну-ка без соплей! Я что, думаешь, в кино сидел, когда горашлепнулась?! Ты бы лучше спросил, каково мне было, когда она в меня" утюгами" стреляла?! Благо, что не достала, - успей я спуститься двумяметрами ниже, была бы мне крышка. Мы пробрались сквозь этот затор и, когдавышли на чистое место, увидали метрах в трехстах от себя Кавуненко иВербового. Они шли к нам на помощь. Впрочем, сейчас-то они как раз стояли наместе. И в очень странном положении. А вышло так. Двигались с дистанцией примеряю в десять шагов - впередиКавуненко, сзади Вербовой, не ожидая, по крайней мере здесь, на достаточнобезобидном леднике, каких-либо каверз. Внезапно раздался треск, и почти усамых ног Вербового... разверзлась " земля" - ледяной пласт раскололся, образовав крупную, двухметровую в поперечнике трещину. Мы увидали их в тот момент, когда Володя Вербовой, перебравшись кКавуненко, надевал рюкзак. Заметив нас, Вербовой повел себя как Робинзон, разглядевший в море корабль, а Кавуненко, наоборот, словно окаменел. - Мы ведь тебя похоронили... - сказал он, когда подошли. - Видели, какна тебя упала гора! С лагерем как раз связь была... Так и передали туда: Шатаев, дескать, погиб... - Несколько секунд он молчал, глядя на меняизумленно, качая головой, и не удержался, чтобы не сострить: - Все же пришлагора к Магомету... - Ну как горы? - спросил Вербовой. - Не пойму... Землетрясение, что ли? - развел руками Уткин. - Да так... Маленькое... в девять баллов... - Девять баллов?! На Кавказе?! В лагерь весть о сигнале бедствия мы принесли с опозданием - там ужезнали. Знали больше - красные ракеты пустила группа Бориса Романова, котораянаходилась, видимо, в крайне тяжелом положении. По дороге к ним уже двигалсябольшой спасательный отряд. Вскоре на поляну спустилась наша двойка: Балашов - Радимов. Кпострадавшим они не пробились из-за обильных камнепадов. А еще три часаспустя на вечернюю связь вышла спаскоманда. Руководитель сообщил, что путь, по которому шли, завел их в тупик- маршрута больше не существует, нужноспускаться и заходить с другой стороны. Отдыхать нам не пришлось. Лагерь был поднят на ноги. Не умолкали рации, оповещая соседние альпрайоны. Невзирая на поздний час, надвигавшиесясумерки, в воздух поднялся вертолет и курсировал, стягивая к подножию Домбай- Ульгена восходителей с близлежащих базовых точек. По горным дорогам нанедозволенных скоростях мчались автобусы, груженные альпинистами испасснаряжением... В начале третьего, когда рассвет лишь начал размывать черноту ночи, шестьсот восходителей тронулись в путь. История мирового альпинизма не зналаподобного масштаба спасательных работ... Основная группа спасателей началавосхождение из ущелья Бу-Ульген и с огромным трудом, ежеминутно рискуя, вышла на заданный горизонт. За время подъема куски горной породы шесть разперебивали веревки, и это понятно: такой обильный сход камней вызван был ещеи количеством участников. Где-то справа от места выхода на значительномрасстоянии находилась пострадавшая группа. Предстоял сложный, относительнопротяженный, опасный траверс. Однако дело до него не дошло. В это же самоевремя передовой отряд под руководством Владимира Кавуненко, рискнув наподъем с другой, стороны, отыскал и буквально пробил наиболее краткий путь, который вывел непосредственно к пострадавшим....Порою жизнь предстает перед нами фантастичней, чем иные, кажущиесяпреувеличенными, недостоверными литературные коллизии. Мы стали свидетелямимужества, по сравнению с которым духовная сила лондоновских героев выглядитзаурядно. Романов и его товарищи - Ворожищев и Коротков - находились в тяжеломсостоянии. Особенно пострадал Юрий Коротков - у него насчитали околодвадцати переломов. Израненные, обессиленные, замурованные обломками скал, врачи Романов и Ворожищев с нечеловеческими усилиями расчищали путь, чтобыпробиться наружу. При этом они ни на минуту не оставляли Юрия Короткова иделали все возможное в тех условиях, чтобы поддержать его жизнь... У Короткова не было, что называется, живого места - сплошная боль...Его транспортировали вниз, как понятно, не на санитарной машине ссуперрессорами и не по гладкому асфальту... А спуск длился шесть дней! Чтоеще можно сказать? Что добавить? Только одно - он выстоял. Внизу врачи, осмотрев, сказали: " Инвалид на всю жизнь... если удастся спасти..." Несколько лет спустя Юра Коротков совершил сложное восхождение 5бкатегории трудности и получил звание мастера спорта, вписав еще одну главу внескончаемую повесть о настоящих людях...
Данная страница нарушает авторские права?