XXXV. Бой

Настал полдень. Солнце было в зените.

На укреплении Огнянова повстанцы поели всухомятку и теперь торопливо запихивали в сумки и торбочки остатки хлеба и другой снеди. Их измученные, пыльные, с неделю уже немытые лица выражали беспокойство. После первого успеха они немного прояснились, но лишь на короткий срок; снова их искажала душевная тревога. Повстанцы знали, что если не сегодня, то завтра обязательно все должно решиться. Предчувствуя, что буря надвигается быстро, они то и дело бросали беспокойные взгляды на восток, где по широким склонам чернели рассыпанные там и сям дальние дозоры.

Солнце пекло нещадно. Справа от батареи, доставленной сюда и установленной еще накануне, Огнянов, только что вернувшийся со злидольского укрепления, обливаясь потом, усердно работал вместе с несколькими повстанцами, — они торопились закончить рытье нового окопа. Как мы уже говорили, военный совет прислал сюда накануне подкрепление — десять человек, и ранее вырытых окопов было недостаточно.

—Учитель! — окликнул Огнянова крестьянин лет пятидесяти, родом из Веригова.

Огнянов обернулся.

—Что, дядя Марин?

Крестьянин подал ему листок бумаги, сложенный вчетверо.

—Тебе письмо, — сказал он.

—Кто принес? — спросил Бойчо, прежде чем развернуть листок.

—Иван Боримечка. Он тебя вечером здесь искал, но не нашел и отдал мне это письмо, велел передать тебе, когда ты вернешься.

—Не сказал, от кого?

—От учительницы.

Что-то кольнуло Огнянова в сердце, точно змея укусила. Судорожно скомкав бумагу, он хотел было бросить ее, не читая, но подумал, что это могут заметить, и сунул письмо в карман. И еще быстрее и лихорадочнее заработал лопатой, чтобы заглушить душевную боль и успокоиться.

«Только этого не хватало, — думал он. — Зачем она мне пишет, чего от меня хочет? Скорей бы в бой, навстречу смерти… и все будет кончено».

В эту минуту среди повстанцев поднялся переполох. Все столпились на насыпях перед окопами, устремив глаза на восток.

Огнянов поднял голову и тоже стал всматриваться в обнаженные холмы. Оттуда дальние дозоры подавали сигналы тревоги. В тот же миг раздался ружейный залп — знак того, что замечены крупные силы неприятеля.

Вскоре дозоры начали спешно отступать, крича на бегу:

—Турки!.. Турки идут!.. Видимо-невидимо!.. Произошло замешательство. Защитники укрепления, бледные, растерянные, метались из стороны в сторону.

—По местам! Приказываю! — заревел Огнянов, выхватив свое ружье из общей груды оружия.

Повстанцы очнулись от его крика и заняли места в окопах.

В критические минуты присутствие духа и отвага одного человека магически действуют на массу и подчиняют ее. Тогда командиром становится тот, кто хочет командовать.

С аванпоста прибежало несколько человек. Они задыхались. Огнянов подошел к ним.

—Что вы видели? — спросил он.

—Турки! Идут сюда… Целая орда… не меньше тысячи… Дорога вся почернела от башибузуков…

Огнянов сделал им знак замолчать.

—Стой! — крикнул он в сторону окопов, увидев, что многие, не выдержав, стали вылезать наружу.

—Турок-то тьма-тьмущая, — говорили некоторые, глядя с насыпи вдаль.

—По местам! Все к оружию! — властно скомандовал Бойчо.

Люди снова полезли в окопы.

—Уже видать их!

И в самом деле, вдали, на большой дороге, там, где она огибала пологий холм, показалась голова густой колонны; с каждой минутой колонна все больше и больше вытягивалась, все ползла и ползла вперед, как бесконечно длинная гусеница… То была орда Тосун-бея. Чем ближе она подходила, тем ясней было видно, как она многолюдна… Турки шли по четыре в ряд; три больших знамени и десятка два маленьких флажков — белых, красных, зеленых и других цветов — развевались над колонной. Растянувшись чуть не на два километра, она заполнила собой всю дорогу от Кулы до Бяла-воды.

В рядах повстанцев опять начался переполох. Никто не мог усидеть на месте; все поднимались на ноги, пугливо озираясь.

Только Огнянов кое-как еще сдерживал людей гневным взглядом.

Черная колонна продолжала двигаться по дороге, пока не подошла к укреплению на ружейный выстрел.

Со Зли-дола стража дала по ней несколько залпов из дальнобойных ружей; тотчас же по команде Огнянова дали залп и с его укрепления. Рявкнула пушка. Густой дым окутал насыпи, грохот выстрелов разорвал воздух и эхом отдался в горах.

Несколько турок в передних рядах колонны рухнуло на землю…

В этот миг Огнянов заметил головы трех человек, спускавшихся по дороге к долине Стара-реки. Это были повстанцы, которые, воспользовавшись суматохой, под прикрытием дымовой завесы покидали укрепление. Огнянов каким-то чутьем узнал в этих дезертирах своих соседей, ночью обсуждавших план бегства.

В несколько скачков он добежал до обрыва, нависшего над ущельем. Беглецы шли гуськом по узкой, изрытой ливнями тропинке.

—Назад! Вернитесь, или я вас прикончу! — закричал Огнянов, целясь в них из ружья.

Те обернулись и замерли на месте. Ружья свои они оставили в окопах. Огнянов узнал в одном из дезертиров дьякона Викентия; теперь он был выбрит, одет в повстанческую форму. Несчастный покраснел до ушей от стыда.

Все трое покорно повернули назад.

—Дядя Марин, приведи этих трусов сюда и посади в окоп… Чуть кто пошевельнется, размозжи ему голову.

И Огнянов поспешил снова занять свой пост.

—Эх вы, сукины дети, хоть бы по одному разу выстрелили, для очистки совести, а потом уж улепетывали, — укорял беглецов дядя Марин, конвоируя их к окопу с ружьем, наведенным им в спину.

Строгость начальника удержала на месте остальных повстанцев. Они старались скрыть свой страх, но если это и удавалось им, то ненадолго. У большинства губы потрескались до крови.

Турки еще не выпустили ни одной пули. Первый залп с укреплений, сваливший несколько человек, произвел минутное замешательство в их рядах. Раненых отнесли к оградам ближайших розовых насаждений, и вся толпа стала спешно отступать. Эта первая удача ободрила повстанцев, и они продолжали вести интенсивный огонь против неприятеля. Казалось, будто горы и холмы сотрясаются от непрерывных залпов.

Белые облачка дыма, поднимавшиеся там и сям над высотами, открывали местонахождение укреплений. Стрельба с них продолжалась и тогда, когда турки удалились на значительное расстояние, за пределы досягаемости ружейных выстрелов… Вдали, в самом хвосте турецких полчищ, виднелось несколько конников. Они составляли главный штаб Тосун-бея. Вся орда сгрудилась вокруг них и долго стояла на месте. По-видимому, в штабе происходило совещание, и план нападения был изменен. Действительно, спустя некоторое время орда пришла в движение и разделилась на несколько частей. Затем, словно по данному сигналу, все эти отряды рассыпным строем с бешеными криками стремительно ринулись вперед… Одни бежали но голым холмам, чтобы подняться на гору, другие — к обрыву Зли-дола, третьи — в сторону Средна-горы, к долине, на которой вытекает Стара-река, образуя ворота в Клисуру, четвертые — к виноградникам и укреплению Огнянова. Повстанцы издалека встретили их громом ружейных залпов, по турки начали отвечать, лишь приблизившись на расстояние выстрела. В несколько минут клубы дыма заволокли все укрепление; число стрелков стало уменьшаться. По лицу Огнянова ползли черные потоки обильного пота, смешанного с грязью и пороховой копотью. Опьяненный запахом крови и свистом нуль, пролетавших над его головой, он то выпрямлялся, то пригибался к земле, скрываясь в окопе, и ружье его выплевывало белый дым.

Он никого не видел в дыму, но, быть может, сам того не замечая, беспрерывно кричал:

—Бей! Пали! Смелей, братцы!

И вдруг он услышал рядом с собой голос дяди Марина, говорившего кому-то:

—Ниже, ниже нагнись, парень!.. Попадут в тебя! Огнянов невольно повернулся вправо и сквозь разреженныйветром дым увидел повстанца, который встал во весь рост и, не прячась за укрытие, стрелял в неприятеля, сам подставляя грудь его пулям. Эта дерзновенная смелость граничила с безумием. Огнянов с изумлением узнал Кандова.

Пораженный, он подошел к студенту и порывисто протянул ему руку.

—Дай руку, брат! — сказал он.

Студент обернулся, молча посмотрел на Огнянова застывшим взглядом и крепко стиснул ему пальцы. Это рукопожатие двух соперников было символом их примирения перед лицом окровавленной родины, а быть может, на пороге прощания перед вечной разлукой.

Струйка крови обагрила пальцы Огнянова, когда он пожимал руку Кандова. Она сочилась из-под рукава студента.

Огнянов заметил это, но не удивился, не вздрогнул, даже не подумал о том, что означает эта струйка теплой крови… Гораздо больше поразило его, что Кандов здесь.

А между тем студент вскоре после ухода Огнянова тоже ушел от Рады и направился к пункту раздачи оружия, а оттуда на укрепления у Стара-реки. Ночью он был прислан сюда в составе пополнения, но Огнянов, поглощенный своими заботами, не заметил его.

Огнянов отбежал в сторону и оглянулся вокруг.

Только сейчас он обнаружил, что окопы почти опустели… Повстанцы исчезли. Осталось всего пять-шесть человек, и в их числе Кандов; они еще продолжали стрелять, но огонь их заметно ослабел. Поредели залпы и с других укреплений, также покинутых своими защитниками. Зато вражеские пули сыпались все обильнее, и высовываться из окопов становилось опасно.

Обезумев от ярости, Огнянов отчаянно вел неравную борьбу вместе с кучкой храбрых товарищей, решив умереть на этой высоте. Его укрепление теперь оставалось единственным пунктом на востоке, еще продолжавшим дымиться.

— Ой, боже! — крикнул кто-то неподалеку.

Вздрогнув от этого крика, Огнянов повернулся влево.

Насмерть пронзенный пулей, Викентий упал навзничь в окопе. Алый поток крови струился по его груди, окрашивая рыхлую землю и смывая его позор.

Дядя Марин отнес труп в сторону под укрытие, рассчитывая, что там его возьмут другие и отнесут в город. Но там уже никого не осталось. Высота была безлюдна…

Опустевшие окопы хранили угрюмое молчание. Только редкие выстрелы с других, еще не простреливаемых высот, к северу и западу от города, вторили — впрочем, без всякой пользы — стрельбе с укрепления Огнянова, привлекавшего к себе вражеские пули, как магнит — железную стружку. Турки толпами продолжали наступать и стреляли беспрерывно. Они осторожно пробирались через виноградники и розовые плантации, отделявшие их от укрепления, и то прятались под случайные укрытия, то ложились, едва заметив, что с какой-нибудь высоты еще стреляют. Они уже занимали покинутые в панике окопы. Вместо повстанцев или их трупов турки находили здесь оружие, патронташи, сумки, одежду и другую добычу. Нашли они и черешневые пушки, доставленные вчера на укрепления, — по две-три на каждое. Все пушки, кроме двух, были заряжены, по никому и в голову не пришло запалить фитили, да и духу на это не хватило.

Теперь турки появились на высотах Шайковца и под самым городом. С улиц его в наступающих посыпались выстрелы, свалившие знаменосца и еще одного человека. Но судьба боя и участь города, уже пылавшего в нескольких местах, были решены в пользу Тосун-бея и его полчищ. С криками и гиканьем турки темным роем обрушились на несчастную Клисуру, как черная стая воронов на свежий труп.