IX. Все объяснилось

Не успел доктор вернуться домой, как снова вышел на улицу и, направляясь к Марко, быстро прошел мимо кофейни Ганко. Многие из сидевших в ней завсегдатаев окликнули его и поздравили с освобождением, а горячее всех — сам хозяин. У дома Марко доктор столкнулся со Стефчовым, который шел от Диамандиевых.

— Кланяюсь вам, господин переводчик! — крикнул доктор, презрительно улыбаясь.

Марко уже отобедал и сидел на скамейке под самшитом, попивая кофе. Доктора он встретил с величайшей радостью.

Поздоровавшись со всеми домашними и весело ответив на поздравления, Соколов сказал хозяину:

— Расскажу тебе сейчас, дядюшка Марко, целую комедию.

— Как же это все произошло, душа моя?

— Да я и сам ничего не понимаю… Даже как-то не верится, — не быль, а прямо сказка. Забрали меня ночью из моего дома, только я вернулся от вас, и повели в конак. Ты уже слышал, как меня там допрашивали и в чем обвиняли. Кто бы мог подумать, что из-за какой-то потертой куртки выйдет такая история? Меня посадили под замок. Не прошло и часа, как входят два полицейских. «Доктор, собирайся!» — «Зачем?» — спрашиваю. «Пойдешь в К., бей приказал». Ладно. Выходим; один впереди меня, другой сзади, оба с ружьями. К рассвету дошли до К. Там меня тоже посадили под замок — время было раннее, и здания суда еще не открывали. Взаперти я просидел часа четыре, и эти часы показались мне годами. Наконец меня привели к судье. Вместе с ним заседало несколько советников и видным горожан; мне прочитали какой-то протокол, в котором я ничегоне понял. И здесь допрашивали, и здесь плели всякий вздор об этой несчастной куртке. А куртка моя лежит себе на зеленом столе и смотрит на меня жалобно. Судья вскрыл письмо, должно быть, присланное нашим начальством, вынул из него какую-то газету и листовку и спрашивает меня: «Эта газета и листовка твои?» — «Нет, не мои!» — «А как же они попали к тебе в карман?» — «Я их туда не клал». Судья опять принялся читать письмо. Тогда Тинко Балтоолу взял газету и развернул ее. «Эфенди, — говорит он судье тихо, — в этой газете нет ничего противозаконного, она издается в Царьграде». И смотрит на меня, улыбаясь. Я решительно ничего не понимаю; стою как столб. Судья спрашивает: «Значит, это не та крамольная газета, что издается в Румынии?» — «Нет, эфенди, — отвечает Балтоолу. — В этой нет ничего о политике, пишут только о вере; это протестантская газета». Гляжу я на нее, дядюшка Марко, и глазам своим не верю: да это же «Зорница»! Тинко Балтоолу берет печатную листовку, просматривает ее, бросает взгляд на меня и опять смеется: «Эфенди, а это просто объявление», — говорит он и читает вслух: «Практический лечебник доктора Ивана Богорова[35]». Судья растерянно смотрит вокруг. Все хохочут; рассмеялся и он, рассмеялся и я. Что же мне оставалось делать? Можно ли было не смеяться? Но вот что самое интересное: как произошло это чудодейственное превращение?.. Что бы там ни было, но после краткого совещания с заседателями судья говорит мне: «Ну, доктор, произошла ошибка; извини за беспокойство». Я валялся по тюрьмам, меня таскали ночью из конака в конак, а у них это называется «беспокойство»! «Укажи, говорит, одного поручителя и отправляйся домой подобру-поздорову». Я был прямо ошарашен.

— А насчет раненого полицейского речь не заводили?

— О нем даже и не спрашивали. Как я понял, наш бей тщательно расследовал дело, — уж не знаю, сам ли догадался или кто его надоумил, но, так или иначе, он написал, что не считает меня виновным в ранении полицейского. Очевидно, тот сам признался, что соврал.

Лицо у Марко засияло от удовольствия. Он был уверен, что в полицейского стрелял сын деда Манола, и только сейчас перестал беспокоиться.

— Ну, теперь ты, слава богу, свободен, — сказал он.

— Как видишь. Но подожди. Еще удивительней другое, — сказал доктор, оглядываясь кругом. Убедившись, что поблизости никого из домашних нет, он продолжал: — Николчо поручился за меня, и он же дал мне своего коня — вернуться домой.

Выехал я из К., поравнялся с еврейским кладбищем, смотрю, со стороны гор идут двое, один из них дьякон Викентий, и он окликает меня: «Вы куда, господин Соколов?» — спрашивает он, явно удивляясь, что я на свободе. «Возвращаюсь домой. Все в порядке». У него глаза на лоб полезли. Я рассказал ему, как дело было, а он бросился мне на шею и ну меня обнимать да целовать. «А это кто, друже Викентий?» — спрашиваю я, кивая на его спутника. «Это господин… Бойчо Огнянов». И знакомит меня со своим товарищем. Присмотрелся я и, можешь себе представить, узнал его! Это был тот, кому я вчера отдал свою куртку!

— Как? Сын деда Манола? — невольно вскрикнул Марко.

— А ты разве его знаешь? — удивился доктор. Марко прикусил язык.

— Продолжай, — сказал он, волнуясь.

— Поздоровались, познакомились. Он благодарил меня за куртку и с отчаянием в голосе просил извинить его. «Ничего, господин Огнянов, — сказал я, — когда мне случается оказать кому-нибудь небольшую услугу, я в этом не раскаиваюсь. А вы куда идете?» — «Господин Огнянов шел разыскивать вас», — ответил Викентий. «Меня?» — «Да, хотел вас выручить». — «Меня выручить?» — «Да, хотел отдать себя в руки властей и признать себя виновным во всем». — «Неужели вы для этого шли сюда? Ах, господин Огнянов, на что вы решились?» — воскликнул я, пораженный. «Это был мой долг», — ответил он просто. Я не удержался от слез и посреди дороги обнял его, как родного брата. Каково? Что за благородная душа, дядюшка Марко! Какое рыцарство! Такие вот люди и нужны Болгарии.

Марко слушал, не говоря ни слова. Две слезы медленно скатились по его щекам. Он думал, что дед Манол может гордиться таким сыном.

Немного помолчав, доктор продолжал:

— Мы распрощались, они пошли полем, а я прямо сюда; но я и сейчас никак не могу прийти в себя после этой встречи. А еще больше меня изумляет загадка с письмом бея. Здесь, в конаке, я своими глазами видел газету «Независимость» и воззвание, — уверяю тебя. А там оказались «Зорница» и объявление о книге Богорова! Как их подменили? Кто это сделал? Уж не ошибся ли сам бей? Ломаю себе голову, но ничего не могу понять. Скажи, что ты об этом думаешь, дядюшка Марко!

И доктор скрестил руки в ожидании ответа. Марко затянулся и с еле уловимой улыбкой на губах проговорил:

— А тебе не пришло в голову, что это сделал кто-нибудь из твоих друзей? Какая там ошибка бея! Где он возьмет протестантскую газету и богоровское объявление?

— Но кто это мог быть? Кто тот неизвестный благодетель, что спас меня от опасности, а Огнянова от верной гибели? Помоги мне узнать… Я должен его отблагодарить; я готов руки и ноги ему целовать.

Марко наклонился и сказал доктору на ухо:

— Слушай, доктор. О том, что я тебе сейчас скажу, ты должен молчать до гроба.

— Даю честное слово.

— Газету и листовку подменил я.

— Ты, дядюшка Марко? — крикнул доктор, вскочив с места.

— Сиди и молчи… Теперь слушай, как все это произошло. Сегодня утром я спозаранку зашел в кофейню и впервые услышал от Ганко о твоем аресте. Я был поражен. Тут входит онбаши и рассказывает мне, что ночью тебя отправили в К., а сам он должен ехать туда с письмом бея, к которому приложена крамольная литература. «Как быть?» — думаю. Онбаши посидел еще немного и вышел. Смотрю — письмо-то он позабыл! Ганко в это время мыл голову одному посетителю и не смотрел в мою сторону. Я подумал, уж не разорвать ли мне это письмо? Но какой толк? Тебя бы все равно потащили на допрос и оставили под подозрением. Что делать? А времени на размышление нет. И вот мне приходит в голову то, чего я за всю свою жизнь в мыслях не имел… Надо тебе знать, доктор, что я поседел на торговле и ни одного чужого письма в жизни не распечатал. На мой взгляд, нет поступка бесчестней, а вот сегодня, да простит меня бог, я сделал это в первый и последний раз. Побежал домой, заперся в конторе, осторожно подрезал красный сургуч, вынул то, что лежало в конверте, и вложил туда другую газету и объявление, — первое, что попалось под руку. Турки ведь недогадливы, сам знаешь… Потом я отнес письмо в кофейню и положил его на прежнее место, — Ганко ничего не заметил. Слава богу, все кончилось хорошо. Теперь, по крайней мере, совесть будет мучить меня меньше.

Доктор слушал Марко, потрясенный.

— Дядюшка Марко, — проговорил он растроганно, — я вечно буду тебе благодарен. Ты называешь свой поступок бесчестным, но это славное дело, это подвиг! Ты с риском для себя спас двоих. Отец не оказал бы такой услуги сыну.

И доктор умолк — он не мог говорить от волнения.

Марко продолжал:

— Вчера вечером сын деда Манола действительно разыскивал меня. Но он полез через ограду и поднял такой шум, что переполошил всю полицию.

— Бойчо Огнянов?

— Так вот как вы его теперь называете? Да, да, он самый. Мы с его отцом большие друзья; он, бедняга, никого здесь не знает и хотел укрыться у меня. Это ты указал ему дорогу. Но он вскоре убежал. Я не хотел тебе говорить об этом при Иванчо.

— Откуда он пришел? — спросил доктор, на которого незаурядная личность Бойчо Огнянова произвела сильнейшее впечатление.

— А он тебе не говорил? Бежал из Диарбекира.

— Из Диарбекира?

— Тише… Куда ты? — спросил Марко доктора, поднявшегося с места.

— Пойду в монастырь — там его приютил дьякон. Я должен поговорить с ним… Ты разрешишь доверить ему, и только ему одному, твое признание? Он должен знать, кому обязан жизнью, — ведь если бы меня не освободили, он отдался бы в руки властей.

— Нет! И заклинаю тебя, молчи и постарайся забыть об этом. Я только тебе признался, можно сказать — исповедался, чтобы легче было. Передай привет сыну деда Манола; попроси его зайти ко мне, только пускай теперь входит в ворота.

Доктор ушел.