Открытые двери» либерализма

Чтобы понять финансово-экономические цели глобализа­ции, необходимо рассмотреть западный геополитический экс­пансионизм в контексте главных постулатов экономического либерализма¹. Это обусловлено тем, что обе эти стратегии ес­тественным образом дополняют друг друга, представляя собой удачный симбиоз параллельно осуществляемых военно-политичес­ких и финансово-экономических действий.

Политика Запада во все времена была обусловлена эконо­мическими причинами. Уже в 1899 году, когда Соединенные Штаты, как набирающий силу будущий лидер Запада, провоз­гласили доктрину «открытых дверей», американский финансо­вый и промышленный капитал имел свои интересы по всему миру. В сознании финансовых и промышленных магнатов Аме­рики вся планета выглядела как некий гигантский «дикий За­пад», предназначенный для колонизации. Именно поэтому док­трина «открытых дверей» достаточно откровенно определила мир как единый глобальный рынок, двери которого всегда и при любых условиях должны быть открыты для американского фи­нансово-промышленного капитала.

Каждое незападное государство, которое пытается блоки­ровать американское проникновение на свой рынок, имеетдело с политическим давлением (вплоть до полной изоляции) и/или экономической блокадой, организованной Вашингтоном в той или иной форме, а в крайнем случае с военной интервенцией. Именно эти силовые методы становятся своеобразной универ­сальной отмычкой, гарантирующей глобализацию как всеобщее движение к единой мировой финансово-экономической сис­теме.

¹ Философским источником для либеральной политэкономической доктрины, которая ставит во главу угла принцип «экономического эгоиз­ма», являются идеи Локка, Де Мандевиля и других теоретиков крайнего индивидуализма. Синтез философии индивидуализма с политэкономией осуществил Адам Смит. После него модернизацией экономического либерализмазанималась Венская школа (Бам-Баверк, Менгер.фон Мизес). Па­раллельно с Венской школой существовало либеральное направление Лозанской школы Валраса и его ученика Парето. Последний этап развития либеральной доктрины представляет неолиберальная американская шко­ла Сент-Луиса и Чикаго (Мильтон Фридман).

Подобное назойливое стремление к «открыванию дверей» не случайно. Дело в том, что фундаментом либеральной докт­рины является так называемый принцип «laissez-faire»¹, т. е. пол­ное открытие (в экономическом смысле) всех национальных границ и ликвидация любых барьеров для торговли, передви­жения капиталов, рабочей силы и конечно же невмешательство государства в экономику. Фритредеры² исходят из того, что чем выше уровень конкуренции, тем динамичнее и свободнее раз­вивается финансово-экономическая система и торговля, а по­тому более богатыми становятся субъекты глобального финан­сово-экономического пространства.

Кроме того, в соответствии с либеральной доктриной фи­нансово-экономическая система без границ и таможенных ба­рьеров принуждает организовать международное разделение труда, когда отдельные страны или регионы специализируются на производстве только одного вида продукции, которая для них является наиболее выгодной по затратам, в сравнении с други­ми странами. При этом каждое государство, участвующее в меж­дународном разделении труда, не обременяет себя производ­ством всего спектра необходимой для его населения продукции, а покупает б`ол ьшую ее часть в других странах, где производство является менее затратным.

Схема, доказывающая необходимость международного разделения труда, довольно проста. Либералы исходят из того, что в разных странах существуют разные пропорции между зат­ратами на производство разнообразных товаров. Например, в одной стране, израсходовав единицу ресурсов, можно выра­ботать или один компьютер или две тонны пшеницы, а в дру­гой стране — наоборот: на единицу ресурсов можно вырабо­тать или тонну пшеницы или два компьютера. Естественно, что в этой ситуации первой выгодно поменять тонну пшени­цы на два компьютера, а второй — компьютер на две тонны пшеницы. Таким образом, каждая страна экономит полторы единицы ресурсов. Естественно, что при таком состоянии дел. в первой стране все ресурсы будут направлены на производ­ство пшеницы, а во второй — на производство компьютеров. Так возникает международное разделение труда. После этого, благодаря свободной торговле происходит обмен товарами, и

^{1 Разрешить действовать, не мешать, неконтролируемый, ничем не сдерживаемый (фр.).}

^{2 Фритредерство (от англ, free trade — свободная торговля) — синоним либерализма.}

^{обе страны процветают. Такова теория. Но в действительнос­ти все несколько иначе.}

Дело в том, что фритредеры, используя схему Рекардо, рас­сматривают участников специализированного производства в идеале, как равных в своем финансово-экономическом и воен­но-политическом развитии субъектов. Однако это не так.

Когда Запад «открыл двери» внутренних рынков многих не­западных стран, его финансово-экономическое и военно-по­литическое доминирование было абсолютным. Но если силь­ный и слабый оказываются в одинаковых условиях борьбы (а экономическая конкуренция — это бескомпромиссная борь­ба), слабый обречен на гибель. Свободная торговля, которая от­крывает внутренние рынки национальных государств и снимает все барьеры между их экономическими системами, создавая еди­ный Глобальный Рынок, не только блокирует гармоничное разви­тие слабых экономик, но и разрушает их. В таких условиях они «ужимаются» до производства только той продукции, в кото­рой на данной территории заинтересованы транснациональные корпорации (ТНК).

Попадая на внутренний рынок незападной страны, которая имеет менее развитую экономику, Запад наводняет его своей продукцией, более качественной и дешевой. Любые попытки национального производителя организовать свое производство и, таким образом, создать ситуацию реальной конкуренции, же­стко подавляются могущественными транснациональными кор­порациями, основной стратегической целью которых является создание монополий.

Как писал известный американский социолог и экономист Иммануэль Валлерстайн: «Свободного рынка никогда не суще­ствовало и не могло существовать в рамках капиталистическо­го мира экономики. Гипотетический свободный рынок — ин­теллектуальная конструкция, выполняющая такую же интеллек­туальную функцию, как понятие движения без трения, функцию стандарта, сравнением с которым измеряют степень отклоне­ния. Капиталисты скорее стремятся максимизировать прибыль на мировом рынке, используя повсюду, где это выгодно и где они в состоянии создать их, легальные монополии и/или иные формы ограничения торговли» [49, с. 75].

Джон Д. Рокфеллер в свое время высказался по поводу кон­куренции с поразительной откровенностью: «Конкуренция - это грех». Энтони Саттон весьма доходчиво пояснил мысль Рок­феллера: «Старый Джон Рокфеллер и его собратья, капиталис­ты XIX века, были убеждены в абсолютной истине: ни одно большое состояние не могло быть создано по беспристрастным пра­вилам laissez-faire. Единственно верный путь к достижению крупного состояния — монополия, вытесняйте конкурентов, уменьшайте конкуренцию, уничтожайте laissez-faire и прежде всего добивайтесь государственной защиты вашего производ­ства, используя податливых политиков и государственное регу­лирование. Этот путь дает огромную монополию, а законная мо­нополия всегда ведет к богатству» [13, с. 81—82].

Современная экономическая мощь Запада ни одно столе­тие взрастала, как правило, на насильственно установленной монополии. И на данный момент «конкуренция встречается на рынках довольно редко. Большая часть экономики контроли­руется огромными корпорациями, которые безраздельно гос­подствуют на своих рынках и поэтому весьма редко сталкива­ются с конкуренцией вроде той, что описывается в учебниках по экономике и о которой рассуждают политики в своих речах» [33, с. 18].

Таким образом, можно констатировать, что снятие торго­вых барьеров и открытие своих внутренних рынков экономически слабыми незападными государствами обрекает их промышленное и сельскохозяйственное производство на гибель под давлением международных монополий, противостоять которым в конкурен­тной борьбе они не в силах. Покупая же продукцию ТНК и не выра­батывая своей, незападные страны лишаются всякой возможнос­ти инвестировать свою национальную экономику, обрекая себя на экономическую отсталость, политическую слабость, развал со­циальной сферы, упадок науки, культуры и т.д. Поэтому-то для индустриально доминирующей страны свобода торговли — наи­лучшее условие экономического развития и сохранения своего ли­дерства. Для страны догоняющего развития свобода торговли, минимум государственного вмешательства в экономику и финан­сы, монетарное регулирование, — это экономическая смерть и социальная катастрофа. То есть любая страна может подклю­чаться к системе свободной торговли лишь после того, как дого­нит в своем экономическом развитии мировых лидеров. Извест­ный западный историк экономики Пол Бейроч в одном из сво­их последних исследований констатировал: «Нет сомнений, что экономический либерализм, навязанный третьему миру в XIX столетии, является важнейшим элементом в объяснении задер­жки его индустриализации» [33, с. 50].

Как пишет директор российского «Института проблем гло­бализации» М. Делягин: «Всемерное ускорение и поощрение глобальной интеграции, проповедуемой США и некоторыми

другими развитыми странами как универсальный рецепт про­цветания, равно как и являющийся ее обоснованием либера­лизм, навязываемый всему миру как идеология этого процвета­ния, в действительности объективно направлены на обеспече­ние долгосрочного лидерства развитых стран в мировой конкурентной гонке. Они являются столь популярными в этих странах (а благодаря пропаганде — и за их пределами), несмот­ря на свое интеллектуальное убожество, а зачастую и сомнитель­ность исходных постулатов, в значительной степени потому, что служат действенным оружием в мировой конкурентной борь­бе» [50, с. 165].

С ним соглашается и доктор исторических наук, профессор, руководитель Центра международных исследований «ИС-КРАН», академик Академии гуманитарных наук А. Уткин: «Важ­но отметить заинтересованность в глобализации прежде всего лидеров мировой экономической эффективности — тридцати государств — членов Организации экономического сотрудни­чества и развития (ОЭСР), в которых живет чуть больше деся­той доли человечества, но которые владеют двумя третями мировой экономики, международной банковской системой, до­минируют на рынке капиталов и в наиболее технически изощ­ренном производстве. Они обладают возможностью вмешатель­ства в практически любой точке земного шара, контролируют международные коммуникации, производят наиболее сложные технологические разработки, определяют процесс техническо­го образования» [24, с. 42].

Главным заблуждением правительств тех незападных стран, которые решили интегрировать свои финансово-экономичес­кие системы в «мировую экономику», является убежденность в том, что этот шаг позволит их народам достичь таких же высот в материальном благосостоянии, каких достигли жители запад­ных государств. Однако они никак не могут понять, что глобаль­ная система «мировой экономики» строилась для того, чтобы создать условия, благоприятствующие процветанию только За­пада, ведь она в своей основе предполагает обогащение одних путем экспроприации (в той или иной форме) других. Запад­ный капитализм основывается на предельной поляризации богат­ства и бедности, ОН НЕ ПРЕДУСМАТРИВАЕТ СЧАСТЬЯ ДЛЯ ВСЕХ, наоборот, он практическим образом постулирует, что кто-то может добиться счастья лишь ценой чьего-то несчастья.

Вот что по этому поводу пишет И. Валлерстайн: «Что каса­ется возможностей национального развития в рамках капита­листической мироэкономики, просто невозможно, чтобы оно

реализовалось для всех государств. Процесс накопления капи­тала требует существования иерархической системы, в которой прибавочная стоимость распределена неравномерно как в про­странстве, так и между классами. Более того, развитие капита­листического производства в историческом времени фактичес­ки вело к постоянно возрастающей социально-экономической поляризации населения мира (а на самом деле даже ее требова­ло)....поскольку неравное распределение преимуществ как ис­торически, так и теоретически постоянно, всякое «развитие» в одной части мироэкономики на самом деле имеет своей обо­ротной стороной «упадок» или «регресс», либо «слаборазви-тость» кого-то другого. Это было не менее справедливо для 1893 года, чем для 1993 года; более того, про 1593 год можно ска­зать то же самое. Таким образом, я не говорю, что страна X не может «развиваться» (сегодня, вчера или завтра). Я утверждаю лишь то, что в рамках существующей системы нет пути, двига­ясь по которому, могли бы одновременно развиваться все (или хотя бы многие) страны.

Отсюда не следует, что какие-либо страны не могут вводить новые формы механизированного производства или развивать информационные технологии, или строить высотные здания, или создавать какие-то другие внешние символы модернизации. Вообще-то это могут все. Но это не обязательно означает, что страна или, по крайней мере, большинство ее населения будут жить лучше. Состояние страны или населения может фактичес­ки ухудшаться, несмотря на видимое «развитие». Вот почему мы говорим теперь об «устойчивом развитии», подразумевая нечто реальное и прочное, а не статистический мираж» [49, с. 214—215].

Эта особенность еще в XIX столетии была четко определена немецком экономистом Фридрихом Л истом (1789-1846), кото­рый занимался исследованием особенностей экономического взаимодействия индустриально развитой Великобритании и аг­рарной Германии, специализировавшейся на производстве зер­на в ущерб своей промышленности.

Уже тогда он пришел к заключению, что тотальное установ­ление принципа свободной торговли, предельное снижение та­моженных пошлин и максимальная рыночная либерализация на практике усиливает то государство, которое давно и успеш­но двигается путем рыночного развития, но при этом экономи­чески и политически ослабляет и подрывает то государство, ко­торое развивалось по другим принципам, но затем стало руко­водствоваться алгоритмами рыночных отношений.

Исходя из этих закономерностей, Лист выступил против

классической политэкономии. Он не подвергал критике А. Сми­та по сути его теории. Он лишь указывал, что эта теория космо­политична, что она в принципе игнорирует национальные осо­бенности экономического развития народов мира. Л ист подчер­кивал, что навязывание догматических, общих, «естественных» законов всем странам в конечном итоге почему-то оказывается выгодным наиболее развитой стране того времени, родной Сми­ту Великобритании.

К тому же необходимо отметить, что придерживаться либе­ральных принципов в экономике и последовательно навязывать их другим странам Англия начала «в 1846 году, после того, как 150 лет протекционизма, насилия и государственного контроля поставили ее далеко впереди любого конкурента. Но поворот к рынку был сделан с существенными оговорками. 40 % британс­кого текстиля продолжало поступать в колонизованную Индию, и то же касалось британского экспорта в целом. Британскую сталь не допускали на рынки США очень высокие тарифы, по­зволившие Соединенным Штатам развивать собственную ста­лелитейную промышленность. Но Индия и прочие колонии все же были доступными и оставались таковыми, когда британс­кую сталь изгнали с международных рынков с помощью цено­вой политики» [33, с. 52]. Через столетие, после того как под защитой таможенных барьеров окрепла американская эконо­мика, США также принялись навязывать миру либеральную доктрину.

В противоположность ей Лист, предварительно изучив аме­риканский опыт протекционизма, выдвинул идею «экономичес­кого национализма», которая предусматривает теорию «продук­тивных сил» в противовес фритредерской теории «меновых сто­имостей».

Продуктивные силы в его понимании — все источники бо­гатства нации. Государство должно проявлять заботу об их раз­витии, а не о мгновенной выгоде. Ф. Лист считал, что в перс­пективе выгодно развивать те области экономики, где на дан­ный момент затраты пока еще выше, чем за границей. Развивать, инвестировать — вот единственный путь снижения затрате пер­спективе. Он подчеркивал, что подобные действия нужно воспри­нимать лишь как плату за промышленное воспитание нации. Это воспитание стоит значительных усилий всего народа, но вло­женные в него средства и силы принесут в будущем достаток и процветание всей нации.

Таким образом, Лист рассматривал протекционизм в каче­стве средства для достижения прорыва в экономическом развитии. Он исходил из того, что для преодоления отставания необ­ходимы существенные инвестиции в базовые отрасли нацио­нальной промышленности. Но обеспечить их можно лишь тог­да, когда они в своем развитии будут превосходить конкуриру­ющие сферы производства в Англии. Однако на тот момент Германия в своем экономическом развитии была значительно слабее Великобритании. В связи с этим Л ист сделал закономер­ный вывод, что на время, пока идет «промышленное воспитание», т. е. модернизация и усиление германской экономики, надо урав­нять условия экономической борьбы искусственно — таможенны­ми барьерами. Когда Германия догонит в своем развитии Анг­лию, считал Лист, тогда и присоединится к системе свободной торговли.

Он заметил, что нация тем богаче и могущественнее, чем больше она экспортирует промышленных изделий и чем боль­ше она импортирует сырья. Если экономическая политика го­сударства ориентирована на экспорт сырья, оно никогда не пре­одолеет свою отсталость и бедность. Соответственно, нужна прямо противоположная политика, которую и стала проводить Германия. Как показала история, благодаря ей она делает мощ­ный экономический рывок и со временем догоняет в своем раз­витии мировых индустриальных лидеров.

Идеи Фридриха Л иста были также использованы в качестве концептуальной основы своей экономической стратегии совре­менными государствами Азиатско-Тихоокеанского региона. Именно это позволило им стать мировыми лидерами в эконо­мическом развитии. Вот что об этом пишет Ноам Хомский: «Что касается бывших японских колоний, то крупнейшее научное исследование Миссии американской помощи на Тайване об­наружило, что американские советники и китайские планиров­щики пренебрегли принципами «англо-американской эконо­мики» и разрабатывали «государственно-ориентированную стратегию», опираясь на активное участие правительства в эко­номической деятельности на острове посредством обдуманных планов и правительственного контроля за их выполнением». <...>...в восточно-азиатских странах, преуспевших на пути эко­номического развития, «правительство взяло на себя основную ответственность за осуществление экономического роста», от­бросив «религию», полагающую, что рынки знают все лучше всех, и прибегнув к вмешательству ради улучшения передачи технологий, относительного равенства, образования и здраво­охранения, наряду с промышленным планированием и коор­динацией» [33, с. 46—47].

Того же мнения придерживаются Мартин и Шуманн: «У ази­атского бума мало общего с laissez-faire капитализмом большин­ства стран ОЭСР. Все без исключения растущие экономики Дальнего Востока применили стратегию, от которой Запад в конце концов отказался, — широкомасштабное вмешательство государства на всех уровнях экономической деятельности. Вме­сто того чтобы позволить вести себя, как ягнят, на бойню меж­дународной конкуренции, как это сделала Мексика, драконы управляемого государством экономического строительства раз­работали богатый инструментарий, с помощью которого они держат развитие под контролем. Интеграция в мировой рынок для них не цель, а средство, которым они пользуются осторож­но и по зрелом размышлении.

Во всех быстрорастущих экономиках Азии степень откры­тости внешнему миру подчиняется принципу авианосца, изоб­ретенному японцами. Высокие пошлины в сочетании с техни­ческими требованиями блокируют импорт во всех отраслях эко­номики, где, по мнению планировщиков, фирмы их страны слишком слабы, чтобы противостоять международной конку­ренции, и где они хотят защитить существующие уровни заня­тости. И наоборот, правительства и органы государственной власти поддерживают экспортное производство всеми средства­ми — от налоговых скидок до бесплатного предоставления ин­фраструктуры. Важным элементом данной стратегии является манипулирование обменным курсом. Все азиатские страны ко­пируют эту японскую модель и с помощью интервенций цент­рального банка искусственно поддерживают курс своей валю­ты на уровне более низком, чем это соответствует реальной покупательной способности внутри страны. При этом, в соот­ветствии с официальными обменными курсами, заработки в Юго-Восточной Азии в среднем составляют одну сороковую от того, что получают жители Западной Европы, но при сопостав­лении покупательных способностей они эквивалентны одной восьмой. <...>

Для повышения общего профессионального уровня насе­ления правительства всех стран вкладывают значительную часть бюджета в создание эффективной системы образования.

Там, где этого недостаточно, передача технологий обеспе­чивается дополнительными лицензионными и патентными со­глашениями. Требования относительно доли местных предпри­нимателей в производстве для мирового рынка гарантируют, что значительная часть прибылей остается в стране и вкладывается в развитие национальных компаний. <...> Все эти начинания

направлены на достижение общего результата: правительства со­храняют экономический суверенитет и следят за тем, чтобы и местный, и иностранный капиталы служили определенным по­литическим целям. Тех, кто не сотрудничает, выставляют за дверь [2, с. 193-194].

В условиях же торжества либеральной доктрины та произ­водственная отрасль, которую не упраздняет в слаборазвитой незападной стране открытие ее внутреннего рынка, как прави­ло, оказывается не в руках местного национального произво­дителя, а под контролем транснациональных корпораций. То есть, иначе говоря, Запад, благодаря глобализации, «вычищает» незападные страны от их собственных экономических инфра­структур^, а на освобожденном пространстве размещает свои предприятия, которые благодаря низким местным затратам на производство получают максимальные прибыли. Однако создава­емый таким образом капитал не остается в данной стране, что­бы работать на нее (по причине отсутствия полноценной эконо­мики, лишенной инвестиционной привлекательности), а направ­ляется туда, где существуют условия для получения максимальных прибылей от инвестиций.

В такой ситуации незападные страны оказались фактичес­ки в состоянии полной беспомощности. Лишившись экономи­ческой самодостаточности, они де-факто утратили политичес­кую независимость, став марионетками в руках могущественных транснациональных финансово-политических кланов. Всякая попытка любого правительства (как на Западе, так и за его пре­делами) преодолеть эту ситуацию наказывается с помощью по­литического или экономического прессинга, либо военной силы западных государств, которые, как уже было сказано, стали эф­фективным инструментом транснациональной олигархии, при помощи которого она защищает свои узкокорпоративные ин­тересы. Вот что по этому поводу пишет британский профессор Зигмунт Бауман: «Международный капитал, если так можно сказать, кровно заинтересован в слабых государствах, т. е. в та­ких, которые слабы, но все же остаются государствами. Предна­меренно или подсознательно, межгосударственные институты в их существующем виде последовательно вынуждают всех сво-

^{1 Как свидетельствуют Мартин и Шуманн, на примере немецкихТНК, «многие зарубежные приобретения делаются просто для расчистки рынка, когда за покупкой вскоре следует закрытие». (Мартин Г.П., Шуманн X. За­падня глобализации: атака на процветание и демократию. — М.: Издатель­ский Дом «АЛЬП ИНА», 2001. С. 211.).}

их участников или зависимые от них государства систематичес­ки разрушать все, что способно замедлить свободное движение капиталов и ограничить свободу рынка. Широко распахнутые ворота и отказ от всяких помыслов о самостоятельной эконо­мической политике являются предварительным условием по­лучения финансовой помощи от мировых банков и валютных фондов. Слабые государства — это именно то, в чем новый ми­ровой порядок (подозрительно похожий на новый мировой бес­порядок) нуждается для своего поддержания и воспроизведения. Слабые государства легко могут быть низведены до полезной роли местных полицейских участков, обеспечивающих тот ми­нимальный порядок, который необходим бизнесу, но при этом не порождающих опасений, что они могут стать эффективным препятствием на пути свободы глобальных компаний» [3, с. 107]. Подводя итог, он резюмирует: «Экономический, военный и культурный аспекты суверенитета — все три его основы — се­годня подорваны. Утратив способность ограничивать себя в эко­номическом отношении, охранять свою территорию, поддер­живать собственную идентичность, современные государства все больше превращаются в судебных приставов и полномоч­ных представителей тех сил, которых они уже не могут контро­лировать политически» [3, с. 240—241].

Вот как определяет роль глобализации в западных странах адъюнкт-профессор Иллинойсского университета Роберт У. Макчесни: «Неолиберализм — это политика, посредством ко­торой относительно небольшая группа лиц, руководствуясь сво­ими частными интересами, оказывается в состоянии поставить под свой контроль большую часть социальной жизни, причем она использует этот контроль с целью увеличения своей лич­ной выгоды....в последние два десятилетия неолиберализм вы­ступал в роли политико-экономической тенденции, господству­ющей в мире и принятой политическими партиями центра, а также многими представителями как традиционно левых, так и правых сил. Эти партии и осуществляемая ими политика пред­ставляют непосредственные интересы чрезвычайно богатых инвесторов и менее тысячи крупных корпораций» [33, с. 9].

Парадоксальность ситуации, в которой оказался мир бла­годаря глобализации, заключается в том, что от нее ничего не выигрывают и народы «золотого миллиарда». Свободная цир­куляция в масштабах всего мира денег и возможность беспре­пятственно перемещать производственные структуры с целью сокращения затрат заставляют как промышленников, так и финансистов выводить производства и капиталы из стран, в

которых они были созданы. Иначе говоря, пользуясь принципом получения наибольшей прибыли, как всеопределяющим принципом, промышленность и капитал начали игнорировать интересы нации, которая их создала. В условиях глобализации они стали трансна­циональными, т.е. в значительной степени самодостаточными, подчиняя свое функционирование лишь цели собственного безгра­ничного роста. Более того, этой цели они подчинили и человека как такового, благодаря интеллектуальной и физической энергии которого они существуют. Таким образом, возникла парадоксаль­ная ситуация, при которой не финансы и экономика обеспечива­ют существование человечества, а человечество обеспечивает существование финансов и экономики.

В связи с этим как промышленное производство, так и ка­питал уходят из западных государств в страны «третьего мира», где производственные затраты на несколько порядков ниже, чем на Западе, а финансовые условия позволяют осуществлять фан­тастические по своим прибылями фондовые спекуляции. Таким образом, в странах «золотого миллиарда» под воздействием про­цессов глобализации происходит структурная деформация нацио­нальных экономик, когда там остаются лишь высокотехнологи­ческие стратегические производства, которым западные прави­тельства, в соответствии с необходимостью сохранения стратегического доминирования, не позволяют покидать тер­риторию своих государств, а почти все другое реальное произ­водство оказывается за границей. Так, например, по данным агентства Bloomberg, уровень безработицы в Германии в январе 2005 года составил. 11, 4%. В последний раз такие показатели экономика ФРГ демонстрировала после поражения во Второй мировой войне. При этом темпы экономического роста Герма­нии в течение ближайших четырех лет могут достичь наивыс­ших показателей. Индекс экономического роста за январь 2005 года, по оценкам Еврокомиссии, достиг 98, 4 пункта и вы­рос на 1, 6 единицы. Это рекордный показатель за последние три года. Одним из факторов успеха немецких корпораций и эко­номики в целом специалисты называют сокращение расходов на персонал. Местная рабочая сила играет все меньшую роль в экономике стран ЕС. Успех транснациональных корпораций обеспечивают гастарбайтеры.

В условиях глобализации предприятия оставшиеся на тер­ритории США и Европы могут поддерживать конкурентоспо­собное производство лишь за счет минимизации прав и приви­легий широких народных масс: уменьшая зарплаты («кража зар­плат», как это называет Союз австрийских профсоюзов), вводя

более длинное и флексибельное¹ рабочее время, ухудшая усло­вия труда, свертывая социальное обеспечение. Все это в конеч­ном итоге радикально снижает уровень жизни большей части на­селения западных стран. Все эти шумные акции так называемых антиглобалистов вызваны отнюдь не желанием остановить раз­грабление стран третьего мира, а обусловлены стремлением средних социальных слоев Запада сохранить свою долю при­были от экспроприации незападного мира (в виде достаточно высокого уровня жизни и потребления), которую им не хочет выделять в условиях глобализации западная финансово-поли­тическая элита. Вот как эту ситуацию описывают Мартин и Шуманн: «Перемещение производства в более благоприятные зоны, упрощение его структуры, массовые увольнения — все это говорит о том, что высокопроизводительная и высокотехноло­гическая экономика оставляет обществу всеобщего благоден­ствия все меньше рабочих мест и делает его потребителей лиш­ними людьми. Назревает экономическое и социальное потря­сение неслыханных масштабов. Везде, где товары или услуги свободно продаются через границы, — в производстве автомо­билей или компьютеров, химии или электронике, телекомму­никациях или почте, розничной торговле или финансах, — ра­ботников неотвратимо засасывает трясина обесценивания тру­да и рационализации. Всего за три года, с 1991 по 1994, число рабочих мест в западногерманской промышленности сократи­лось более чем на миллион. И это притом, что в Германии дела обстоят сравнительно неплохо. В других странах ОЭСР, орга­низации 23 богатых индустриальных государств и 5 их более бедных соседей, число хорошо оплачиваемых рабочих мест со­кращается еще быстрее. Сейчас, в 1996 году, в странах ОЭСР безуспешно ищут работу уже свыше 40 млн.человек. Во всех наи­более экономически развитых странах мира — от Соединенных Штатов до Австралии, от Великобритании до Японии — массо­вое процветание быстро исчезает» [2, с.142—143].

Но не менее важным следствием глобализации является то, что, теряя из-за оттока капитала и деиндустриализации свою материальную и финансово-экономическую самодостаточ­ность, западные национальные государства, вслед за незапад­ными, превращаются в своеобразный механизм реализации ре­шений, принимаемых некими частными лицами вне стен пра­вительственных учреждений.

Как отмечает А. Уткин: «Экономическая логика в ее неоли-

^{1 Гибкий, эластичный (англ.).}

беральном варианте требует денационализации экономики по­средством создания транснациональных сетей производства, торговли и финансов. В этой экономике «без границ» нацио­нальные правительства становятся простой прокладкой между постоянно растущими областями индустрии» [24, с. 47].

Роланд Бубик в статье «Глобализация рынков» (JUNGE FREIHEIT, 40/95) замечает, что организационная модель, обес­печивающая баланс между интересами большого бизнеса и го­сударства, была разрушена в ходе процесса глобализации. Круп­ные предприятия развились до уровня глобальных производ­ственных структур, которые рассчитывают действие главных факторов (работа, сырье, энергия, капитальная стоимость, ин­фраструктура) для всякого единичного производящего компо­нента на уровне всемирного масштаба, осуществляя само про­изводство там, где это экономически наиболее выгодно. Национально ограниченное пространство (начальное условие применения самой неолиберальной экономической политики) преодолевается расчетами глобального характера. Носители по­литических решений сохраняют за собою в области экономи­ческой, социальной политики и обеспечения трудоустройства населения уже сугубо маргинальное поле влияния.

Субъекты мировой экономики не являются более обычны­ми «народными хозяйствами», которые функционируют на ос­нове разделения труда по принципу компаративных затратных льгот. Глобализация размывает все границы, и даже культурные особенности («идентичности») исчезают с феноменальной ско­ростью. Народ, как политически управляемое своим правитель­ством единство, полностью устраняется. Его место занимают Всемирная торговая организация, мировой рынок и мировая экономика. Соответственно лояльность руководителей пред­приятий проявляется теперь не в отношении национального го­сударства, а транснациональных «концернов». Между больши­ми промышленными предприятиями и государством больше не су­ществует национального консенсуса, который основывается на соединении необходимого уровня развития экономики с необ­ходимым уровнем занятости населения.

Это все привело к тому, что капитал и производство отдели­лись от народов, которые их создали, и национальных интере­сов, которым они до этого времени служили. Данный феномен связан, прежде всего, с тем, что западные государства уже не способны контролировать слишком мобильные капиталы и про­изводства в рамках глобальной мировой финансово-экономической системы, «...капитал уже в беспрецедентной степени стал экc территориальным, невесомым, компактным и неприкованным к одному месту, — делает вывод Зигмунт Бауман, — а достигну­тый им уровень пространственной мобильности вполне доста­точен для шантажа привязанных к определенной местности по­литических институтов с целью заставить их отказаться от вы­двигаемых претензий. Угроза капитала порвать местные связи и сняться с насиженного места (пусть даже не выраженная в сло­вах, но лишь просто угадываемая) представляет собой нечто та­кое, с чем любое ответственное правительство должно всерьез считаться и корректировать в соответствии с этим свои дей­ствия» [3, с. 32].

Ярко иллюстрирует это тот факт, что современное западное государство на данный момент не способно должным образом взимать налоги с мощных транснациональных корпораций. На­пример, корпорация Simens (оборот 94 млрд.немецких марок) заплатила за 1996 календарный годлишь 709 млн.в качестве про­грессивного налога, тогда как в 1991 году, например, при 73-мил­лиардном обороте этот налог составил 1, 6 млрд.немецких ма­рок [51]. «Мы стараемся закладывать расходы там, где самые высокие налоги, т.е. внутри страны», — откровенно объясняет финансовый директор BMW ФолькерДоппельфельд. Аналити­ки данного сектора подсчитали, что таким путем с 1989 по 1993 год корпорация «сберегла» от выплаты государству более мил­лиарда марок» [2, с. 261].

Вот как налоговую недосягаемость описывают Мартин и Шуманн: «Систематически используя различия между налого­выми системами разных стран, они минимизируют общую на­логооблагаемую сумму. Простейший метод — это то, что экс­перты называют «трансфертным ценообразованием», которое основано на взаимодействии зарубежных филиалов и отделе­ний. Торгуя друг с другом полуфабрикатами, услугами или даже просто лицензиями, такие фирмы могут указывать в ведомос­тях взаиморасчетов заоблачные цены. При этом расходы актив­ных международных компаний всегда наибольшие там, где мак­симальны налоговые ставки, тогда как филиалы, действующие в офшорных зонах или регионах с низким уровнем налогообло­жения, всегда извлекают непомерные прибыли, даже имея еди­ный офис с факсом и парой сотрудников» [2, с. 262].

В связи с этим они делают закономерный вывод: «Демокра­тически избранные правительства больше не принимают реше­ний об уровне налогов; теперь люди, направляющие потоки ка­питалов и товаров, сами устанавливают размер вклада, который они согласны внести в расходы государства» [2, с. 265]. С ними

абсолютно согласен и 3. Бауман, который пишет: «Сегодняш­ние суверенные государства мало что могут предпринять (а их правительства почти и не рискуют этого делать) ради противо­стояния давлению глобализованных капитала, финансов и тор­говли (в том числе и торговли в области культуры). Если граж­дане потребуют от своих руководителей восстановить прежние правила приличия и нормы справедливости, правительства большинства стран вынуждены будут заявить, что не могут ни­чего сделать, ибо опасаются «отпугнуть инвесторов», тем самым поставив под угрозу [рост] валового национального продукта и соответственно благополучие как страны, так и всех ее граж­дан. Правительства заявят, что правила игры, в которой вынуж­дены участвовать, уже установлены (и могут быть произвольно изменены) силами, на которые они почти или вообще не могут повлиять» [3, с. L1II-L1V].

Не менее важным фактом является то, что увод финансо­вых средств из одной страны отнюдь не означает, что они обя­зательно окажутся в другой и начнут на нее работать. Так назы­ваемый «отток капитала», как правило, происходит в «никуда», называемое офшорами. Именно там, вне досягаемости нацио­нальных правительств, происходит колоссальная концентрация денежных ресурсов, стекающих туда со всего мира. На планете существуют сотни офшорных центров, где разнообразные фи­нансовые структуры управляют своими капиталами таким об­разом, чтобы полностью избежать налогообложения или, в край­нем случае, свести его к минимуму. Изданный моментлидером среди офшорных зон являются Каймановы острова в Карибс­ком море, имеющие статус «зависимой территории» британс­кой короны. Изданной территории (в 14 квадратных километ­ров), где проживает всего 14 тысяч человек, зэрегистрировзно 500 банков. По статистике МВФ, в офшорных зонах сосредото­чено около 2 триллионов долларов США.

Больше того, уже не является тайной, что в правительстве любой запздной страны каждая мощная транснациональная финансово-политическая группа имеет свои квоты на государ­ственные должности в зависимости от того, чей претендент по­бедил на очередных выборах. То есть, теряя свою независимость и самодостаточность, национальное государство становится ин­струментом транснациональной олигархии. В связи с этим аме­риканец В. Райнек в журнале СМО «Foreign Affairs» откровенно заявил о том, что национальное государство «утратило монопо­лию на внутренний суверенитет» [52, с. 137].

Вот как изложил логику этой тенденции доцент кафедры

Народного хозяйства и политики в Экономическом универси­тете Вены доктор Фридрих Ромиг: «Однажды руководящий ме­неджер одной из ведущих международных нефтяных фирм ска­зал автору этих строк: «Крупнейший и сильнейший междуна­родный концерн все же пока слабее даже самого слабого государства». Ведь концерн зависит от государственных реше­ний и концессий, к примеру — в нефтедобыче, проведении неф­тепроводов, переработке и перевозках нефти. Чего же такой кон­церн может пожелать большего, как не разрушения государства в интересах собственной власти и аккумулирования капитала? Именно с разрушением государства впервые возникает чистое, радикально-капиталистическое «мировое торговое сообще­ство», не знающее более иных целей, кроме как прибыли, на­копления капитала и власти. В стороне остаются человек, на­ция, культура и окружающая среда» [51].

Таким образом, глобализация обеспечивает не только само­достаточность международных финансово-промышленных кру­гов, но и их господство над национальными правительствами, что превращает транснациональную олигархию в единственный ис­точник политической и экономической власти в масштабах всего мира.