Дело — труба

Тяжелый болотный дух пропитал все вокруг. Даже привычное в лесу потрескивание веток превратилось в какое-то почавкива-ние, всхлипывание. И дождь, который лил сплошной стеной, те­перь как-то измельчился, перешел сначала в морось, а потом и вовсе в какую-то взвесь в воздухе. И непонятно — то ли идет, то ли испаряется. Наверное, в тропических джунглях такое в поряд­ке вещей, а здесь... Липкий он какой-то был, дождик, и прони­кал, кажется, аж в мозг. Тянуло поминутно протирать глаза, но это не помогало — туман словно был внутри, а не снаружи. Внут­ри черепной коробки.

Мы ковыляли по прогибающейся под ногами упругой поверх­ности, хватаясь за стволы деревьев. В укрытой чехлом клетке с примотанным прибором Петракова-Доброголовина, которую волок Пауль, злобно бормотали бюреры, но на них мне в данный момент было наплевать. Тем более что скоро видимость снизилась до того, что я начал ощущать себя примерно как семидесятилетняя подслеповатая старуха, которая где-то посеяла свои очки. Ни черта| не видать, в глазах словно мелкий песочек, вокруг — какие-то тени. И слух не обострился вопреки распространенному мифу, а как-то наоборот — словно в уши ваты натолкали. Мне эти фокусы совсем не нравились, напоминая давешнюю бетонку. Я скомандо­вал всем стоп и ложиться. Похоже, этому предложению обрадовался только Аспирин, который сразу же вспомнил о том, что не си шесть дней, аки тот Киса из старинной книжки (Киса — не сталкер, и книжка не про Зону, я и такие читаю иногда). Осталь­ные с опаской опускались на корточки. Но, оказалось, не зря: там обнаружился сюрприз: по низу, примерно до колен, никакого ту­мана не было вообще, он полз над головами какими-то неровны­ми сгустками, цеплялся за стволы деревьев, поглощая не только видимость, но и звуки. Внизу слух тут же восстановился. Я поду­мал, что, будь я сейчас в любой другой точке Земли, сроду бы меня не удивил этот туман - обычное природное явление. Эта мысль мне никак не давала успокоиться, потому что я не в любой точке Земли. А в этой, конкретной. И здесь, в этой точке, может быть нее что угодно — заснешь в таком тумане, а проснешься... ну, не знаю. Может, и вовсе на Сириусе проснешься. Однако все были спокойны, уставшие, раздраженные, но насчет тумана — спокой­ные. Я прислушался к своим ощущениям — нет... ничего. Да и ос­тальные, чай, не первый день в зоне. В общем, я тоже успокоился и на всякий случай поинтересовался мнением остальных. Хотя ничего такого в самом тумане не было, мы решили переждать. Не ползти же на четвереньках, в самом деле...

Как раз случился небольшой островок, песчаный и твердый, поросший редкой жесткой травой, напоминающей лезвия ножей. Мы развалились на нескольких квадратных метрах, и я с трудом удерживался от того, чтобы не задремать.

Бегство из городка бюреров вымотало из нас все, что со хранилось после довольно комфортного пути к нему. Отец Дормидонт прикрывал нас до последнего, я слышал на бегу не разборчивые куски его проповеди и расчетливые пистолетные выстрелы.

- Интересно, батюшка жив? — спросил Соболь, вытряхивая хвою из ружейных стволов.

- Что ему сделается! — оптимистично сказал Аспирин. - У меня такое подозрение есть, что поп этот — не совсем и поп.

- Как это? — заинтересовался профессор.

- Ну, как-как. Вот про Болотного Доктора слыхал, чува-ак?

- Разумеется.

- Вот. Болотный Доктор — он же тоже вроде доктор, но не совсем доктор. Или Черный Сталкер — он вроде бы и сталкер, и в то же время не совсем сталкер. Полный офсайт, короче. То же и поп.

- Про него много всякого рассказывали, про попа нашего, — сказал я. — Но мне кажется, что он самый обыкновенный че­ловек. Свихнулся малость на православии, с кем не бывает... Но он обычный мужик. Скорее всего и не поп даже. В смысле,
семинарий не оканчивал, или где они там учатся на священ­ников.

- Потому и волнуюсь за него, — вздохнул Соболь. — Душев­ный человек. И молитвы знает. Не то что в нашем храме город­ском батюшка — пьяница и дебошир.

- Я запомнил, где он живет, — успокоил я Соболя. — Будет время — сходишь в гости. Можешь и бюреров заодно навестить, если к тому времени не переедут.

- Сходишь тут в гости, — мрачно сказал Пауль. — У меня но­ги не двигаются уже. Может, нормальный привал сделаем? Все равно туман кругом. Я вот твои щи не вижу ваще.

- Брат, ну что ты несешь? — сказал я. — Именно, что туман кругом. Ни хрена не видно, и кто там в тумане — тоже не видно. Сидим на этой залупе песчаной, а нас, может, окружают уже.

- Темные?! — предположил Аспирин, резво подхватив свойавтомат.

- Может, Темные. А может, мутанты. Давайте-ка еще на пять минут расслабимся, и вперед.

Расслабились, как тут не расслабиться. Ноги в самом деле гу­дели, Пауль не врал... Я потянулся, мышцы спины отдались ту­пой болью.

Внезапно почти рядом раздалось отчетливое «ку-ку». Не че­ловеческое «ку-ку», а настоящее, птичье. Высоко, где-то в кронах деревьев. Мы лежали не шевелясь. А кукушка, или кто бы то ни был, вдруг разошлась и давай куковать вовсю. Рядом профессор Петраков-Доброголовин шевелил губами, считая, сколько ему осталось. Сбоку ему прошипел Пауль:

- Заткнись, придурок! В Зоне год за десять идет, недосчита­ешься!

Придурок профессор в ужасе заткнулся и округлил от ужаса глаза — забыл, где находится...

Зловещее «ку-ку» раздавалось все ближе, но шороха крыльев или листьев не было. «Ку-ку» звучало все громче, словно резони­рующее эхо. Кукушки мы так и не увидали. Да и не было никакой кукушки. Слуховой мираж это был. Про него как-то рассказывал Патогеныч. Говорил, что обычное явление в Зоне, особенно ближе к северной границе. И утверждал, что это именно мираж — как в пустыне, только не зрительный, а слуховой. Мол, иногда было слышно не только дятлов и кукушек, но и как мужики из соседней деревни спорили — поллитру покупать или две. Говорит, он специ­ально с прибором ночного видения таскался в те места — никаких птиц и мужиков, понятно, там и в помине не было. Никто не верил, конечно, — Патогеныча с его синькой внутрь мало ли какие галлю­цинации могли накрыть, поди проверь, если он один, скажем, шел. Но нас-то было несколько, и у всех один и тот же звук в ушах.

- Кукушка же... — прошептал профессор недоуменно.

- Нет в Зоне кукушек, — шепнул я в ответ. — Вороны одни. Другие птицы здесь не живут. Слуховой мираж, говорят.

- Это опасно?

- Хрен его знает, профессор. В Зоне все опасно...
«Кукушка» продолжала куковать, и мне вспомнилось, как мы с мамой ходили в детстве в лес собирать грибы. Среди опавшей разноцветной листвы я находил пушистые волнушки, крупные белые грузди и неопрятные чернушки, а над головой вот так же отсчитывала чьи-то года кукушка, а по лесу — обычному, мирно му и безопасному — разносилось эхо. Внезапно «кукушка» замолчала.

- Все, что ли? — спросил Пауль.

- Вроде ничего особенного, а страшно... — поежился Аспи­рин. — Валим-ка мы отсюда, чуваки, тем более туман вроде рас­сеялся чуток.

- Не мороси, — неуверенно посоветовал Пауль.

И действительно, теперь я видел уже как старуха, нашедшая свои очки в пыли и паутине за комодом, но забывшая их хоро­шенько протереть. Бюреры коротко вякнули, когда Пауль вски­нул на плечо клетку.

- Тихо, суки! — наставительно буркнул он. Бюреры в самом деле притихли.

Болото не кончалось еще метров сто — сто пятьдесят, а потом неожиданно пружинящая почва стала полого уходить под воду. Лезть в воду в Зоне — дело крайне бесперспективное, о тех, кто в ней живет, известно куда меньше, чем о тех, кто живет на суше... А главное — их не видно.

- Обойдем? — спросил я у спутников, оглядывая их перепач­канные болотной зеленью морды.

- Давай тут попробуем, Упырь, — махнул рукой Соболь. — Сил уже нет. Может, мелко.

И он оказался прав. Вода была очень холодной, будто в ней только что растаял снег или лед, но, видимо, перед нами оказа­лась какая-то размытая мелиорационная канава, потому что спустя несколько шагов по колено в воде мы выбрались на прак­тически сухой берег. Более того, он заметно поднимался, и болотную растительность сменял мелкий кустарник и вполне сухо­путные на мой неискушенный взгляд травки.

- Интересно, где мы сейчас, — ни к кому конкретно не об­ращаясь, пробормотал Соболь.

Я промолчал. Быстро привыкаешь к хорошему, что тут поде-нать. А ведь ходили же раньше люди без ПДА! Ходили, хабар но­сили, вся карта, что называется, в башке хранилась... А здесь — сначала рванули, потом чуток заплутали в тумане этом чертовом, и вот результат.

- А вы слышали что-нибудь про параллельные пространства на территории Зоны? — спросил профессор. Чертов ученый умел и неподходящий момент сказать неподходящую вещь.

- Слышали, — сказал я, потому что Петраков-Доброголовин ждал ответа, а в случае его отсутствия мог нагородить вообще хрен знает чего. — Только это все неправда.

- Почему же? — вскинулся профессор. — Есть весьма любо­пытные труды академика Волошина, который...

-...который в окружении полка военных сидел на базе в Аг-ропроме и даже ночью так боялся, что экзоскелета не снимал, — отрубил Соболь. — Видел я того Волошина, пришлось. Нахватал­ся страшных историй, и даже не от нормальных сталкеров, а от барахла разного. Есть такой тип людей: раз в Зону сходят, за пол­ километра кабана или пса увидят, больше туда ни-ни, а сами шьются по кабакам и разным шляпам вроде этого Волошина ужастики рассказывают.

- Но вы же не станете возражать, что... — начал было про­фессор, но тут перебил я.

-Слушайте, мистер Петраков-Доброголовин. В Зоне сказок хватает. Их хорошо рассказывать дома у камина, еще лучше — в «Штях» за бутылкой перцовки с бифштексами. Вернемся — уст­рою вам курс лекций, а там уж хотите — верьте, хотите — не очень, мне без разницы. Но в самой Зоне лишний раз лучше ни­чего не выдумывать. Если не успокоились, я вам кратенько отве­чу: про параллельные пространства ходят самые разные слухи, но я лично ничего такого не видел. И внушающих доверие людей, которые видели, тоже не знаю. Остановимся на том, что мы про­сто немножко заблудились, и когда выйдем к некоему ориентиру, все сразу станет ясно.

- Простите, — сказал профессор виновато. — Вы меня как-то одергивайте, если я нарушаю правила.

Вот ведь как заговорил, собака!

Кривая глинистая дорога пошла вниз, а потом — круто вверх. Раскисшая глина была что твой каток, вниз мы съезжали, словно сноубордисты, еле держа равновесие. Вверх же подняться полу­чилось только по краю дороги, цепляясь за редкие пучки скольз­кой травы. Наверху дорога внезапно заканчивалась. Перед нами был овраг, тянувшийся куда-то далеко вперед и в стороны. А чуть пониже дороги, из обрыва, выходили две толстые трубы, обтяну­тые серебристой теплоизоляцией, которые уходили куда-то дале­ко вперед. Овраг был глубокий — местами метров десять, поди, не меньше. Трубы нависали над ним, опираясь на железные сваи. Машина бы, конечно, по ним не прошла, а вот человек — запро­сто, даже два человека, каждая труба — с полметра в диаметре. Очень удобно. Поэтому и не хотелось по ним идти.

- На горе стоит пивная, да затейница какая, — пробормотал Пауль, вспомнив детский неприличный стишок. — Вместо свеч­ки хрен горит, алкоголиков манит...

Все мы предпочли бы сейчас увидеть перед собой пивную, да. И нерешительно топтались на месте. По-другому овраг не обой­ти — справа и слева слишком плотный частокол деревьев. Разве что спуститься вниз и по низу, потихонечку... Правда, там все заросло высоченным разлапистым борщевиком и густой крапи­вой, а среди зелени просматривался какой-то мусор. Чуть правее труб вроде было что-то, похожее на спуск.

- Давайте я попробую спуститься, — предложил наш храб­рый профессор. — Посмотрю, что там на дне.

Аспирин сомнительно захихикал, но я молча достал веревку, которой мы обвязали Петракова-Доброголовина, и начали поти­хоньку стравливать ее по мере того, как он спускался все ниже. Не успев добраться до дна оврага, профессор истерично задергал веревку, сигналя, чтоб мы тащили его обратно. Как только над обрывом появилось перекошенное лицо Петракова-Доброголо­вина, уже стало ясно, что вниз мы не полезем.

- Там кости, кости! — забормотал он, задыхаясь. — Много костей, очень много!

- Ну и чё, костей мы не видали, что ли, чува-ак? — недо­вольно оборвал его Аспирин. Профессор смерил его убийствен­ным взглядом и закончил:

- Это кости сталкеров. Там, на костях, остатки снаряжения. Оружие валяется. Ржавое.

- И много их?

- Не знаю, может, пять, может, восемь... Может, даже боль­ше. Я не считал...

- Ни фига себе... Группировка какая-то, что ли? — предпо­ложил Соболь.

- Нет, они в разное время там — у некоторых поновее выгля­дит одежда. Они все там прямо на тропе погибли... Или не там, может, кто-то их сволок туда.

- Прямо под обрывом?

- Не, подальше... вам их просто из-за труб и кустарника не очень хорошо видно.

Теперь я понял, что мусор под крапивой и борщевиком был как раз останками незадачливых сталкеров, пошедших по дну ов­рага.

- Может, пошарить? — нерешительно предположил Аспи­рин. — Найдем чего...

Предложение осталось без ответа. Мародерничать в Зоне не грешно, мертвому не надо — живому пригодится, и никакой там этики-эстетики... Но лезть в эту братскую могилу никто не ре­шился бы, Аспирин так, для порядка, высказался.

Я смотрел на блестящие трубы, и мне совсем не хотелось по ним идти. Очень не хотелось. Или мне не хотелось идти внизу? Я сделал шаг к спуску, откуда недавно вытащили профессора. Еще один — и меня аж всего передернуло. Я отпрыгнул назад и спросил у Аспирина:

- Ничего не чувствуешь?

Аспирин все понял и тоже сделал шаг туда. Отскочил он еще быстрее меня и замотал башкой, как лошадь, которая мордой ткнулась в паутину.

- Не-не-не, — Аспирин ошалело смотрел в овраг, — не-не, туда никак нельзя, чува-ак!

- Не хочешь пошарить?

- Пошел ты... — буркнул Аспирин вяло.

Пауль достал из кармана пригоршню ржавых гаек.

- Ну что, пробуем? — спросил у меня. Я молча кивнул.

Первые две гайки легли без затей. Мы стали осторожно про­бираться по трубам. Продвинулись метров на пять вперед, Пауль снова бросил гайки, которые спокойно легли на трубы. И тут мы увидели мертвецов там, внизу.

Мы замерли, разглядывая картинку на дне оврага. Сталкер-ских трупов там было семь.

- Идиот! — прошипел профессор. Видимо, это он сказал се­бе, но вполне мог адресовать и мне. Причем заслуженно.

Мертвые сталкеры валялись в таких позах, что не оставалось сомнений — все они навернулись на дно оврага с высоты. С вы­соты труб, на которых мы сейчас стояли. Живыми они падали или же нет, не понять, ну да оно и не столь важно... Причем братва не просто навернулась, а попала при этом в хорошенькую переделку — одежда была практически целой, разве что степень обветшалости от лежания на свежем воздухе разная. А вот на кос­тях ничего не осталось. Такие чистенькие скелеты, наряженные в сталкерское обмундирование.

Мы стояли, замерев, и осознавали, какие мы идиоты, до тех пор, пока шедший последним Аспирин не выматерился, не нашел в кармане гайку и не бросил назад. И точно — обратная до­рога была нам заказана. Гайка отскочила от воздуха, словно от стеклянной стенки. Нас словно пропустили на трубы и закрыли порота.

Впереди была такая же фигня, в чем мы убедились, когда Пауль бросил еще одну гайку. И здесь закрылось. Гайки, кото­рые бросил Пауль раньше, остались по ту сторону «стены». Нам на все про все отпущен был отрезок труб длиной метровшесть.

Вариантов никаких не было. В принципе, даже если бы мы поперлись по дну оврага, не гарантировано, что эта дрянь не поймала бы нас там... Понятно же, что не все сталкеры такие ту­пые, чтоб как в том анекдоте: «Летит стая воробьев, впереди — скала. Бум, бум, бум, бум, бум...» Нет, наверняка кто-то пытался и по дну пролезть. И лежит там. А кто-то, может, просидел здесь черт знает сколько, да и сам сбросился, чтоб не подохнуть от го­лода и жажды между двумя страшными аномалиями... Хотя вряд ли. Сталкеры не из таких. Спрыгнул, может, чтобы попробовать пройти по дну — вдруг там не перекрыто?

А может, эта хрень ночью движется? Сойдутся на нас с двух сторон... Тьфу ты, жуть какая в башку лезет... И, похоже, не мне одному — лица были унылые, Соболь корябал что-то на листоч­ке, я заглянул через плечо — во дела, он сам с собой в крестики-нолики рубился. Профессор потянул меня за рукав.

- Оно... Оно может исчезнуть? — спросил он дрожащим го­лосом.

- Я не знаю, что это такое, — ответил я. — Пока нам остается только сидеть и ждать.

Мы и сидели. Сидели на трубах уже часа четыре, изредка ме­няя положение — задница болела, теплоизоляция — это все ж не поролон. Аспирин пару раз предлагал пожрать: раз уж мы все равно пропадаем, зачем и жратве пропадать? Но никто не захо­тел, да и сам Аспирин спрашивал скорее для проформы. А вот флягу с горючим мы передали по кругу несколько раз, пока она не опустела. Теперь я волновался, как бы кто не свалился, хотя не один ли хрен, каким именно образом сдохнуть. Пауль сидел спиной к нам, как шел первым, так и сел, и тупо кидал гайки в аномалию. Я даже говорить ничего не стал — на кой нам эти гай­ки теперь, недолго нам осталось. Даже тоже спиной к нему по­вернулся демонстративно — мол, дело твое, каждый развлекается как хочет...

Профессор выглядел совершенно убитым. Еще бы: драгоцен­ный приборчик сработал как надо, в клетке сидели вожделенные бюреры (они тоже утихли, видать, поняли, что дело плохо и нас лучше не злить), и на финишном, можно сказать, этапе угодить в такую задницу! Я его понимал, но не жалел. Зона есть Зона. Влез — отвечай за такую смелость.

Передо мной вовсе не проносилась вся моя жизнь, как о том пишут в книгах. Я почему-то вспоминал, кто мне сколько должен и кому сколько должен я, горевал, что маме так и не написал, хо­тя собирался... И тут Пауль вдруг радостно завопил:

- Есть! Ура, есть! Мы в шоколаде, парни!

Мы повернули к Паулю все те же унылые лица. Вяло поинте­ресовались: - Чё?

- Она пропадает!

- В смысле?!

- Она пропадает на несколько секунд через равные проме­жутки времени!

Мы недоверчиво уставились на Пауля, который пытался нам втолковать, что количество трупов внизу не обязательно увели­чится за наш счет...

- Гайки еще остались? — спросил я.

- Есть чуток.

- Так. Кидай, раз ты уже прикинул малость промежутки, а я буду фиксировать время.

Пауль снова принялся кидать, я засекал по часам. Получа­лось, что через каждые одиннадцать минут с мелочью преграда пропадала на семь-восемь секунд. На определение размеров окна ушли почти все наличные болты и гайки, но в итоге вышло, что но трубе можно пройти свободно. Не хотелось думать, что слу­чится, если окно закроется в тот момент, когда кто-то будет через него проходить.

- Кто первый? — поинтересовался Соболь, когда мы окон­чательно все рассчитали и пошла очередная одиннадцатимин утка.

- Кинем жребий? — предложил я.

- Хрен с ним, пусть идет вон прохвессор, — сказал Аспирин.
Петраков-Доброголовин встрепенулся.

- Вы... Вы проверить на мне хотите, да?!

- Ты чё, чува-ак?! — обиделся Аспирин. — Какой, на хрен, проверить?! Вот же гад, а. Я его, значит, вперед пропускаю...

- А не надо меня пропускать! Не надо! — взвился профес­сор. — Сами идите! Гайка — это гайка, а человек — это человек! Эти вон, — он ткнул пальцем в овраг, — они что, дураки? Они тоже, наверно, тут сидели и кидали!

- Я не понял, ты чё, не идешь, короче? — спросил Аспирин. — Ну ладно. Вы не против, чуваки?

- Давай, брат, — сказал Соболь.

Аспирин поправил амуницию и бодро пошел к преграде. Он остановился в полуметре от места, где она начиналась, и крик­нул, не оборачиваясь:

- Командуйте, когда идти!

Я смотрел на часы. Черт, а если я ошибся? А если все-таки не через равные промежутки? И в самом деле, неужели это одни мы такие умные, а перед нами никто не догадался простучать стенку?

- Марш! — заорал я, когда стрелка подбежала к нужной ци­ферке. Аспирин качнулся вперед и... спокойно прошел дальше. Он сделал несколько шагов, поскользнулся на трубе, едва не на­вернулся вниз, но удержался и радостно завопил:

— Ура! Сработало!

- Давай на тот край и сиди там тихо! — крикнул я в ответ.

Пошла вторая одиннадцатиминутка. Проскакивать по двое мы не решились, стало быть, сидеть тут на трубах — особенно последнему — придется еще довольно долго. Аспирин тем вре­менем уже освоился на той стороне оврага, выбрал место по­суше и что-то жрал из пакетика, иногда делая нам подбадри­вающие знаки.

Вторым пошел Соболь. Он прошел через открывшуюся дыру спокойно, так же спокойно прошел до конца, сел рядом с Аспи­рином и закурил.

- Давай-ка теперь ты с грузом, — сказал я Паулю, когда ста­ла приближаться очередная менопауза. Тот поднял клетку с по­хрюкивающими бюрерами, подошел поближе.

- Нормал?! — спросил он.

- Еще чуток давай, сантиметров двадцать.
Пауль мелкими шажками продвинулся.

- О'кей. Та-ак... Марш!!!

И тут случилось непредвиденное. Развязавшийся шнурок с Паулева ботинка зацепился за кусок проволоки, торчавший из утеплителя, и Пауль застрял. Он дрыгал ногой, не понимая, ви­димо, что его держит, а с обеих сторон на него орали вразнобой:

- Назад! Назад! Дергай сильней! Клетку брось!

Пауль клетку не бросал, дергался, потом рванулся изо всех сил и, оборвав шнурок, проскочил вперед. На моих глазах холод­но вспыхнувшая пустота отсекла, словно скальпелем, резиновую рукоять клетки и кусок приклада Паулева «Калашникова», с глу­хим стуком упавшие на утеплитель, отскочившие и полетевшие вниз, к трупам.

Пауль добежал до противоположного конца, опасно баланси­руя, и повалился ничком, буквально врезавшись в землю. Клетка отлетела в сторону, бюреры мерзко заверещали.

- Боже... — просипел профессор.

Рожа у Петракова-Доброголовина была синяя, словно у по­лежавшего мертвеца, и я прикинул, что, если его хватит удар, придется его попросту оставить здесь. Но профессор успокоил­ся. Он потер ладонями пухлые щеки и сказал слегка дрожащим голосом:

- Сейчас, конечно, пойдете вы?

- Почему?

- У меня нет часов. Вы можете оставить меня здесь, и я даже не буду знать, когда откроется проход.

- Вы параноик, профессор. Зачем мне это? — удивился я.

- Не знаю... Просто... удобный случай.

- Нет, вы не параноик. Вы опасный злодей, человеконена­вистник, — сказал я, улыбаясь. — Потому идите первым, а я уж подожду. К тому же вы мне должны заплатить по возвращении, с какой стати мне вас умерщвлять?

- Действительно, — замигал профессор. — Об этом я как-то забыл.

- Зато я как-то помню, — уверил я, посмотрел на часы и от­правил профессора по трубе.

Когда все оказались в безопасности, если это слово вообще хоть как-то применимо к условиям Зоны, Аспирин предложил выпить за чудесное спасение:

- Как там батюшка говорил? Принимай и утешай душу твою, ибо в аде нельзя найти утех. Вот и примем по соточке.

- Он не то имел в виду, — вяло возразил я, но по соточке мы все-таки приняли, и не могу не сказать, что Аспирин выдвинул идею весьма к месту. Огорчало лишь то, что полезный напиток заканчивался: что-то слишком уж частенько мы утешали душусвою.

Потом я осмотрелся. Овраг уже не пугал, даже мертвые тру­пы на дне, трубы снова уходили в землю, а глинистая дорога продолжалась, как ни в чем не бывало. Недалеко впереди, над деревьями, маячила ржавая верхушка старой водонапорной башни.

Это был тот самый ориентир, о котором я говорил в прошлый раз Петракову-Доброголовину. Знал я эту башню — унылую, всю в коррозионных потеках, похожую на противотанковую гранату. Вот только не мог понять, как мы сюда вышли.

Может, эта пропускалка на трубе кусок пространства в самом дел съедает?

Я помотал головой — ладно, об этом на досуге можно по­рассуждать, когда и если вернемся. А водонапорная башня — вот она, никуда не делась, и пусть вокруг нее малоприятные места, зато более-менее знакомые. И мы, в конце концов, идем домой.

Я повернулся, еще раз посмотрел на башню и увидел самолет.