Что изменилось во взаимоотношениях России с Папами за последнюю тысячу лет?

- Мне кажется, изменилась всего лишь тактика. Цель прежняя – подчинить Россию папскому престолу. Стала использоваться более деликатная тактика – тактика объятий, по сути, затыкающая мягкими подушками рот и мысль, запрещающая сравнивать и подмечать различия. Новыми средствами католическая церковь стремится все к той же исконной цели – чтобы мы в конце концов вошли в сферу влияния Рима.

Но, кроме этого, есть и серьезные и добрые перемены в наших отношениях. Из лексикона официальных папских газет и богословов исчезло слово «раскольники» по отношению к нам. Еще в 30-е годы XX века слово «православные» в официозе Ватикана могло появиться только в кавычках. Сегодня этого уже нет. В двадцатом веке мы были свидетелями того, как впервые за многие столетия православная мысль оказала влияние на католиков (по признанию самих католиков). Речь идет о великом русском богословии эмиграции – отец Сергий Булгаков, Николай Афанасьев, Владимир Лосский…

И все же я не вполне понимаю, что такое католическая церковь сегодня. Еще сто или даже пятьдесят лет назад это было понятно. Католичество – это жесткая иерархия и строгое подчинение голосу Папы. А сегодня реформированная католическая церковь очень разнолика и разнообразна. Однажды я слушал выступление католического архиепископа, который в Москве говорил о том, как он надеется, что скоро «вместе с нашими православными братьями мы соединимся в общей молитве, общем причастии». Сначала я порадовался его словам… Но вдруг подумал, что наверняка в ту же самую минуту его коллега где-нибудь во Вьетнаме произносит проповедь, обращаясь к местной пастве, и говорит то же самое о местных буддистах. А его коллега в Германии говорит точно такие же замечательные и добрые слова, относя их к протестантам.

Да, действительно, в католичестве есть очень интересная группа людей, которые искренне тянутся к православию, желая понять, восстановить многие древние церковные традиции, общие для нас в первом тысячелетии. Но мне кажется, гораздо более влиятельна та группа, которая стремится адаптировать церковь к современным стандартам масс-медиа, к духу современности, к духу века сего. Это, наверное, больше всего отпугивает сейчас православных от католичества. Не те или иные догматические разногласия и тонкости, а то, что мы видим у католиков ту же болезнь, что и у нас…

Осуждать можно только то, что хотя бы отчасти, но все же знаешь по себе… Если трехлетний малыш случайно найдет эротический журнал, то он ничего дурного в нем не увидит. У него возникнет единственный вопрос: «Мама, а почему эта тетя голенькая? У нее отняли платье? Ей так не холодно?» – спросит малыш. Для того, чтобы увидеть грех в другом человеке, надо самому быть причастным к нему. Так вот, то, что нас пугает в католиках, есть и в нас. Это дух обмирщения – когда мы руководствуемся в своих поступках не только духом Евангелия, сколько тем, что «принято» в этом сообществе, в этой стране и в эту эпоху. Но мы видим, что у католиков эта болезнь обмирщения и политизации гораздо более запущена. Поэтому я опасаюсь, что в случае сближения мы скорее заразимся от них, нежели позаимствуем что-то доброе и хорошее.

Вообще, меня поражает миф о том, что в случае слияния двух разных традиций они друг друга обогатят. А может, произойдет взаимное заражение? Вы знаете, например, что для среднего русского обывателя более всего симпатично в католичестве? То, что на службе можно сидеть. А что симпатично в православии для среднего европейского обывателя? То, что православные разрешают разводиться и вступать во второй брак. Это сегодня самая массовая причина обращения в православие на Западе. Так что в случае нашего соединения, боюсь, мы позаимствовали бы друг у друга наши слабости, а не нашу силу.