Владимир Козлов

ВЫРАЖЕНЬЕ ЛИЦА

Позвони в мое прошлое — кто-нибудь снимет трубку.
Как в прихожей пальто вдруг оказывается велико,
так минувшее издалека выглядит слишком крупным,
будто оно — для огромных и опытных мужиков.
Перед монументами своих нечаянных поступков,
от случайности за годы созерцания очищенных совсем,
робко держится встревоженный рассудок
человека, без причины бессонницей взбивающего постель.
Он никогда не любил фотографий, ибо данные их устарели.
Ибо я не имеет вида, а прошлое — наоборот:
предлагает взамен настоящего художественную галерею —
туда можно звонить — и кто-нибудь трубку берет.
Кем тебе я запомнился, с кем ты хотела б
поговорить, а затем и прожить по возможности до конца?
Я надеюсь, ни с кем, кроме голого слабого тела:
руки твои сообщают ему — на миг — выраженье лица.

ПЕСНЯ И ВЕЩМЕШОК

Вспомни ту песню, что запустила
руку в тебя, как солдат в вещмешок,
стала вытаскивать все, что ей надо,
а надо ей все, что внутри.

Вспомни, как песня тебя выпевала, —
она была как стакан,
ты лился тогда чистым спиртом,
в нутре твоем градус дай Бог.

Если бы знала она, что пела,
возможно бы, осеклась,
потому что, давая надежду,
нельзя уже замолкать.

Песня, конечно же, я понимаю,
ты — лучший солдат, чем я,
я бы хотел быть хотя бы похожим,
но я для тебя вещмешок.

ДВИЖЕНИЕ ПОДО ЛЬДОМ

Не укроешь себя от вещей:
все там будем — у стенки с бачком,
биться в каменный лед ничком,
как форель, когда ищет щель,
и, хватаясь за воздух, плыть
мимо электропроводки в ручье
света, скользящего по моче,
по подъезду, расставившему углы...

За стеной, за бетонной зимой
ветер волосы мечет по лбу,
мое ухо из бездны ко льду
прикладывается само.
Одиночество твердых вещей.
Течь, движенье, полет —
это побеждает лед:
рыба обнаружит щель.

Застывшую видя сейчас гряду
мелкого моря и стоя на
берегу, ты надеешься, что до дна
оно не промерзло в этом году.

ЖЕСТ ОРФЕЯ

Орфей, разрывающий пасть арфы.
Человек сидит на скамье в парке.
В фонтане когда-то была вода.
Песня не выйдет уже никогда.