Забавные игры

https://ficbook.net/readfic/3345055

Автор: царь и истеричка (https://ficbook.net/authors/279729)
Фэндом: EXO - K/M, Wu Yi Fan, Lu Han (кроссовер)
Персонажи: luhan/joonmyun/kris, kris/sehun(cameo)
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Психология, Даркфик, AU
Предупреждения: OOC, Насилие, Изнасилование, Нецензурная лексика, Групповой секс, Кинк
Размер: Миди, 33 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен

Описание:
Иногда, наблюдая за соседями, можно увидеть то, чего вовсе не ожидал, то, что не хотел видеть. После переезда жизнь Криса очень резво меняется, и от размеренности и унылого спокойствия в ней не остается и следа.

Посвящение:
истеричка, ты терпеливо это читала до самой развязки, так что это тебе.

Публикация на других ресурсах:
Ссылку в студию.

Примечания автора:
Внимательно смотрим предупреждения и решаем, а надо ли оно вам.
Без концовки не имеет смысла, так что, если решились, то терпите до конца хд

Это не инопланетянин.
Это всего лишь маньяк, который хочет меня изнасиловать.
Да, так мне намного спокойнее. ©

❖

Чунмён накидывает на голову капюшон, выходя из подъезда, и поправляет солнечные очки, закрывающие половину лица. Его платиновая шевелюра и знаменитое лицо в последнее время привлекают слишком много нежелательного внимания. Все-таки два бестселлера за полгода – это нехилое достижение, обернувшееся в многочисленные встречи с читателями и интервью с журналистами. А на угловом столике в квартире лежит уже подписанный договор об экранизации одного из произведений. Не то чтобы Чунмён вообще ожидал добиться подобных высот, однако вдохновение становится слишком частым гостем. Даже редактор, не особенно ценящий направленность его творений, начал сыпать комплиментами в адрес новых текстов. А это уж вообще из ряда вон.

Чунмён достает из кармана тонкой толстовки немного помятую пачку сигарет, а потом роется в другом почти целую минуту в поисках зажигалки, которая то ли пропала там среди прочего хлама, то ли вообще оказалась забыта дома. И, конечно же, запасной на такой случай не находится, да ее и класть некуда. Чунмён озирается по сторонам, раздумывая, у кого можно было бы спросить огня, однако двор оказывается совершенно пустынным, словно вымершим. Дурацкое время – все уже на работе, а престарелые тетушки еще не вылезли из своих квартир, чтобы осуждать все вокруг. Чунмён плюёт на безнадежную идею закурить, заталкивая сигарету обратно в пачку, когда вздрагивает от резкого шума мотора и тормозящих по асфальту покрышек.

Черный большой автомобиль с тонированными стеклами останавливается как-то подозрительно близко, практически заезжая на бордюр и заставляя отшатнуться, чтобы не угодить под колеса. Чунмён неуверенно пятится назад к подъезду, по-прежнему не замечает поблизости ни одного прохожего, и липкий страх начинает стягивать все в области солнечного сплетения. Он уже почти готов сорваться и побежать, когда замечает, что из машины выходит человек, чье лицо полностью скрывает черная маска. Этот жутковатый незнакомец направляется к Чунмёну быстро и целенаправленно, а того словно парализует на месте, возможно, от шока. Ноги будто прирастают к асфальту и начинают весить по тонне каждая.

Только в самый последний момент что-то внутри подстегивает сопротивляться, бежать, спасать свою жизнь, и Чунмён совершает попытку рвануть в подъезд, однако гораздо быстрее оказывается схвачен. Чужие сильные руки держат за грудину, едва не проламывая ее, пока похититель прижимает свою жертву к себе спиной. Чунмён барахтается в этой хватке словно слепой котенок, все еще пытаясь противостоять, закричать, пока к его носу не прижимается какая-то тряпка с резким запахом. В голове стучит словно набатом – «не вдыхать!». И он действительно старается задержать дыхание в последних ущербных попытках спастись, но в какой-то момент легкие требуют жадный глоток воздуха, заполняясь вместо него парами хлороформа. Чунмён чувствует, как изображение перед глазами теряет резкость, мутнеет, а на губах появляется немного сладковатый привкус. Все тело слабеет, однако перед тем, как окончательно упасть в забвение, он запоминает чужое сумасшедшее дыхание над самым ухом, частое-частое, как и биение сердца, ощущаемое позвоночником. А потом провал в темную бездну, где все теряет значение, где на время становится уже не страшно до самого момента пробуждения.

❖

Противная сырость и холод – это первое, что чувствует Чунмён, когда начинает приходить в себя. На улице жаркое лето, а в этом месте будто в морге. Поначалу ему кажется, что он действительно там и оказался, только вот нет характерных запахов, которые писатель привык так подробно описывать в своих триллерах. Голова жутко раскалывается, и открывать глаза вовсе не хочется. А стоит открыть, как ничего, кроме полнейшей темноты, его не встречает. Приходится очень долго привыкать к отсутствию любого источника света, и Чунмён ничего не может разглядеть, только ощущает, как саднят запястья, чем-то очень плотно стянутые. Первое предположение – веревка.

Паника тут же ударяет в голову и в кровь, что разносит ее по всему организму, заставляя задрожать от ужаса. Чунмён неуклюже принимает сидячее положение и подносит свои ладони к лицу, губами касаясь запястий и убеждаясь в том, что его связали очень плотной веревкой, которую можно хоть век грызть и так и не добиться результата. Пальцы уже немеют из-за того, насколько сильно у него перетянуты руки, но похитителю явно на это плевать. Звать кого-то Чунмён боится, неизвестность заставляет дрожать на месте еще сильнее. Кто его сюда запер? Зачем? И чем ему это грозит? Кажется, что заключение – еще не самое страшное, что может случиться. В голове словно лампочка загорается – сбежать.

Чунмён нервно ощупывает пол, на котором сидит, и обнаруживает под собой подобие какого-то старого тонкого футона, впрочем, совсем не спасающего от холода бетона. Довольно жалкая попытка заботы, а значит, церемониться с ним здесь вряд ли станут, кто бы ни стоял за этим похищением. Излишне развитая фантазия подсовывает очень паршивые сюжеты дальнейшего развития событий, и никак не удается от них отмахнуться. Чунмён пытается не паниковать, но получается у него откровенно паршиво. Единственный плюс – глаза потихоньку начинают привыкать к темноте, и можно хоть немного осмотреться вокруг. Впрочем, ничего кроме пустоты здесь и не находится. Какой-то чертов подвал с голыми стенами и полнейшим отсутствием даже ненужного старого барахла. Надежда нащупать некое подобие импровизированного оружия сдыхает на корню. Защищаться здесь нечем – похититель явно продумал.

Чунмён пытается встать на ноги, но те затекли, видимо, от долгого лежания в скрюченном положении. Сколько он был без сознания? Часы? Сутки? Его кто-нибудь хватился? Начал искать? Надежда на это совсем невелика, потому что обеспокоиться отсутствием писателя сразу практически некому. Друзей, которые бы названивали каждый день, нет, а редактор хватится разве что через пару недель, это в лучшем случае, если появится какое-то расписание. Что здесь может случиться с Чунмёном за две недели? Даже думать не хочется. Он не выдержит, совершенно точно не выдержит, хотя еще толком не знает, на кого нарвался. И мозг, парализованный страхом, категорически отказывается соображать. Почему-то вырождает какой-то блядский сарказм о собственном уходе в зените славы. Однако, как же это будет эпично, если автор, пишущий о маньяках, сам сдохнет от рук маньяка. Критики станцуют бамбалейлу на его костях, а редактор обеспечит себе старость на уже изданных произведениях. Договор об экранизации одной книги благополучно подписан, и фильм сорвет куш. А еще бы нет, если будет создан по мотивам романа трагически погибшего писателя. Даже журналисты, наверное, откроют бутылку шампанского. Капризный автор больше не будет их игнорировать, он откинулся, и… это же такой материал, срань господня!

Истерика медленно, но верно подкатывает к горлу комком. Чунмён боится, что его вытошнит прямо здесь, а сидеть неопределенное время в компании собственной рвоты совсем не хочется, особенно когда жалость к самому себе достигает апогея. Ужасно хочется курить. В голову приходят самые безумные идеи: заорать, да погромче, например. Какова вероятность, что звукоизоляция в этом подвале паршивая? Какова вероятность, что какой-нибудь прохожий на улице обратит внимание на странные звуки из чужого дома? Какой это вообще дом? Где он? Чунмён совершенно не представляет, ерзает на футоне и не решается куда-то ползти, потому что бетон по-прежнему холодный и, кажется, влажный. Здесь мерзко, отвратительно, и есть подозрение, что в любой момент из угла выползет какая-нибудь гадская живность, вроде насекомых или крыс. И Чунмёну то ли мерещится, то ли он действительно периодически слышит какие-то тихие шорохи.

Но самое поганое – ничего не происходит, и это сводит с ума. Время словно умирает. Чунмён не может рассчитать даже то, сколько примерно проходит с момента его пробуждения. По ощущениям – пару часов, по факту – едва ли минут пять. Смартфон у него, конечно же, забрали, позвонить копам или хотя бы сыграть пару раундов в «Пакмана» - не вариант. А Чунмён бы сейчас согласился даже на старенький телефон с демо-симкой, чтобы потыкаться в «Змейку». Он сидит на месте, раскачиваясь вперед-назад, прижав связанные руки к груди, и вспоминает разные фильмы о жертвах похищений. Главные герои таких кинематографических выблевов непременно рвались к двери и начинали долбить по ней, будто действительно ожидали, что та от подобных усилий вдруг волшебным образом откроется и дарует волю. Либо начинали орать белугой, словно ждали, что это как-то подействует на похитителя, жалость там вызовет, например. Чунмёну кажется, что весь его вид миниатюрного, хрупкого и крайне тощего существа сам по себе вызывает жалость, и если уж не пожалели при похищении, то теперь давить на это нет смысла. Интересно, у него теперь вообще остались хоть какие-нибудь смыслы?

❖

Сколько проходит часов прежде, чем дверь в подвал, наконец, открывается? Чунмёну кажется, что целая вечность, которую он провел в очереди в сам Ад – также долго, паршиво и страшно. У него не получилось поспать и даже разрыдаться от ужаса. Возможно, состояние шока или неверие в происходящее все никак не отпускают его. И только желудок начал сношаться с позвоночником, напоминая о такой естественной потребности, как еда. В горле уже давно пересохло и в голове кружило от обезвоживания, а руки так и вовсе занемели окончательно, превратившись в нечто чужое, словно ему не принадлежащее. Да и ноги затекли еще больше. Несмотря на все попытки как-то расходиться, надолго Чунмёна не хватало, оставляли силы, и приходилось вновь скукоживаться на тонком футоне, беспрестанно меняя позы, хоть это ничуть не помогало.

Появление похитителя вселило одновременно ужас и какое-то странное облегчение, как хоть какая-то перемена. Свет, просочившийся через открытую дверь, заставляет щуриться с непривычки, и рассмотреть похитителя практически не получается. Впрочем, в какой-то момент Чунмён все же замечает, что тот по-прежнему в маске, и рассматривать-то толком нечего. Он силится сказать хоть что-нибудь, спросить, но связки словно отмерли, а сам посетитель грязного подвала явно не настроен на диалог.

Рядом с футоном тот небрежно бросает какую-то плошку и ставит стакан воды. Выглядит все это совершенно не аппетитно, будто просто издевательство, да и ложка явно не предполагается.

– Зачем я вам? – все же кое-как хрипит Чунмён, когда похититель, исполнив свой долг по кормежке, направляется обратно к выходу, однако вопрос остается без ответа, и вскоре дверь вновь хлопает, закрываясь, и лязгает замок. Можно было бы и поорать в отчаянной просьбе выпустить, однако кому это помогало? Хочется знать, хотя бы с какой целью его здесь держат.

Чунмён косится на тарелку и стакан – все из твердой пластмассы с тупыми краями, поэтому разбить или расколоть, чтобы разрезать путы, не получится при всем желании. Да такими приборами даже не убиться, если и впасть в крайнее отчаянье. Кидаться при следующем визите в похитителя? С тем же успехом можно поднимать тут пыль. Безысходность накатывает новой волной. И хоть дико хочется есть, Чунмён отодвигается от предложенных «яств». От плошки, к тому же, несет мерзкой баландой или какой-то пресной кашей, что вызывает только рвотные позывы. Вода просто пугает. Наверное, у него развивается самая настоящая паранойя, раз боится, что туда могли нечто подмешать. Остается лишь опять начать раскачиваться на месте, считая про себя. Шестьдесят – минута прошла, тысяча восемьсот – полчаса. Так время приобретает хоть какие-то границы.

Жажда побеждает через несколько долгих часов, и Чунмён все же подползает обратно к стакану с водой, пытаясь подцепить его связанными руками. Пальцы по-прежнему плохо слушаются, поэтому осуществить это довольно сложно, почти больно. Он скребет ими рядом, пару раз просто промахивается, а на третий – неловко сшибает несчастный стакан, проливая всю воду на пол. Она растекается по грязному бетону и частично мочит футон. В горле от этого зрелища сушит еще больше, и в первый раз за все время заточения перед глазами мутнеет от слез. Холод, голод, жажда, страх с двойной силой обрушиваются, вынуждая скрючиться на дряхлом матрасе в позе эмбриона и тихо плакать. Прошло, наверное, не так уж много времени, а Чунмён уже отчаянно думает, что за ним никто не придет, его здесь просто никто не найдет. Он кусает губы и пытается уверить себя, что представится шанс сбежать, ему бы хоть какой-нибудь мизерный шанс.

❖

– Ты должен есть, – будит, как ни странно, чужой голос, заставляя вздрогнуть и резко приподняться на футоне.

Чунмён несколько секунд тупо моргает, пытаясь прийти в себя и осознать, где он находится. Осознание это вновь добавляет львиную долю отчаянья в жизнь, и хочется провалиться обратно в сон. Хотя сном эту беспокойную полудрему можно назвать с натяжкой. Кажется, организм просто временами отключался на считанные минуты, не выдерживая перенапряжения.

– Попробуй сам такое есть, – хрипит Чунмён, пытаясь сглотнуть, но у него во рту даже достаточно слюны не набирается. Правда, потом он поднимает взгляд и даже замирает на некоторое время. Его похититель на этот раз спустился без маски. Нет, лицо не пугает, просто Чунмён вдруг осознает, что раз преступник ему показался, значит, ни свобода, ни жизнь жертве в итоге не полагаются. При любом раскладе.

– Ты должен есть, – холодно повторяет похититель, и в его взгляде отражается нечто такое, отчего становится жутко. Наверное, только конченные психи так смотрят. Чунмён даже старается не рассматривать черты лица, только отмечает, что парень довольно молодой. Может быть, какой-то его больной фанат. А может быть, проблемы этого человека никак не связаны с талантами писателя.

Чунмён решает не отвечать принципиально, но и огрызаться не торопится, чтобы лишний раз не провоцировать. Однако похитителя, кажется, не так уж сильно волнует вопрос питания жертвы, потому что в следующий момент он дергает за веревку, сковывающую руки, и вынуждает подняться на ноги. Запястья в тот же момент начинают жутко ныть, у Чунмёна едва искры из глаз не сыплются, и болезненный стон вырывается скорее невольно.

– Куда ты меня тащишь? – без особой надежды на ответ тихо спрашивает он и, конечно же, его не получает. И хоть неизвестность по-прежнему пугает, Чунмён все же с неким предвкушением плетется за своим похитителем, потому что тот ведет на выход из подвала. Может быть, это тот самый шанс. Только бы найти в себе силы им удачно воспользоваться. Он хорошо понимает, что в физическом плане ему с преступником не справиться, организм слишком истощен ко всему прочему, остается только бежать, очертя голову, если удастся вырваться.

Когда они выходят из подвала, Чунмён чувствует себя практически кротом, на какие-то секунды едва не ослепнув. Там, внизу, он давно потерял счет времени, в постоянной темноте не ощущал перемен в сутках, а оказывается сейчас ясный день. Солнце так задорно светит в окна, будто это не просто день, а самый лучший, мать его, день. А сам дом оказывается чистым и уютным, как дом совершенно обычного и нормального человека. Кто знает, может быть, все соседи и друзья этого парня уверены в его благочестии. Чунмён озирается по сторонам, силясь определиться, куда лучше всего будет рвануть. Сможет ли он справиться с входной дверью достаточно быстро? Какой там замок? Заперты ли окна? Ему бы лишь на улицу вырваться, а там уже бежать, кричать, привлекать к себе внимание любыми способами. Кто-нибудь его точно заметит, вызовут полицию, только бы осилить этот рывок.

Чунмён переводит взгляд на своего похитителя, который ведет его по коридору и смотрит перед собой, кажется, не подозревая ни о каких планах пленника. Использовать эффект неожиданности? Если вдруг резко дернуться и побежать? Сердце в груди бешено колотится от волнения. Свобода может быть так близка, спасение, шанс выжить с минимальными потерями. Но, черт подери, как же страшно. Чем ему грозит провал? Кто знает, на что способен этот псих? Только вот сомневаться совсем некогда. Или сейчас, или никогда. Чунмён видит дверь в конце коридора, куда его, по всей видимости, ведут, и отчетливо понимает, что попав туда, сбежать уже будет гораздо сложнее. Он судорожно вдыхает, решаясь, внутри все сжимается от напряжения, а затем резкий рывок.

«Хороший спальный район, добропорядочные соседи, рядом большой выбор продуктовых магазинов, а еще к дому прилагается гараж, как вы и просили», - Крис вспоминает убедительную речь своего риелтора и скептически косится на новое жилище. Ему свойственно терзаться диссонансами и сомнениями часто и со вкусом, скорее от скуки. В наличии много работы, слишком много денег и катастрофически мало личной жизни. С таким хроническим трудоголизмом было бы странно иметь друзей или постоянного партнера. Большую часть времени он проводит на работе, практически живет там, сутками уставившись в монитор с таблицами. А теперь его выгнали в отпуск практически насильно, да еще и на целый месяц, который категорически нечем занять. Однако высшее начальство начало уже шарахаться от партнера по бизнесу, замечая синяки под глазами и в целом вид потрепанного жизнью наркомана.

– Это непрезентабельно, ты должен выглядеть, как реклама нашего бизнеса, а не как узник Бухенвальда, – заявил генеральный директор и держатель основного пакета акций. – Иди в отпуск, Крис, мы справимся. Приведи себя в порядок.

Крис первую неделю честно старался приводить себя в порядок, отсыпаться, заниматься спортом, есть здоровую пищу, ходить на пляж и даже по клубам, чтобы расслабиться. Но к концу этой самой недели он начал конкретно дуреть и сходить с ума от безделья. Ему стало не хватать графиков, таблиц и расчетов, а все эти пресловутые делишки, вроде бега по утрам, наскучили до оскомины, даже порно по кабельному. Договориться с начальством и выйти обратно на работу не удалось. Тогда Крис решил сменить место жительства, логично рассудив, что обустройство в новом доме займет его на приличный срок. Но теперь это вроде бы и не кажется такой уж хорошей идеей. Вчера хотелось, сегодня уже нет.

Однако грузчики заносят мебель, и просить их остановиться на середине работы как-то вроде бы неловко. Крис скрещивает руки на груди и наблюдает за тем, как двое дюжих парней затаскивают диван в дом. «Нужен новый диван», - думает он. «Или не нужен», - думает через секунду. А потом вдруг отвлекается, заслышав нечто похожее не приглушенный вскрик. Тот был так короток и тих, что даже невозможно понять, примерещился или нет. Да и источник сложно определить. Крис лениво переводит взгляд влево, на дом по соседству, и задумчиво смотрит некоторое время. Вроде бы в одном из окон вдруг начинает колыхаться занавеска, даже мелькает чья-то маленькая рука, но и это происходит так резко и быстро, словно наваждение. Он еще некоторое время таращится в ту сторону, изучая гостиную, в которой огромные окна чуть ли не на всю стену, в отличие от остальных, – спокойно и никого нет. Никаких вскриков больше не повторяется, и Крис про себя отмахивается. Наверное, показалось.

Он мотает головой, теряет всякий интерес к соседнему дому и направляется в свой собственный. Чертов диван все же надо заменить, старый никуда не годится.

❖

Чунмён успевает только лишь добежать до входной двери, что наглухо заперта, отчаянно подергать за ручку и покрутить замок – напрасно. Похититель резво нагоняет его, и только взгляд, полный бешенства, придает сил коротко вскрикнуть, быстро повернуться и побежать к окнам. Впрочем, Чунмён успевает только царапнуть связанными руками по стеклу, всколыхнув занавески, а в следующий момент его уже хватают за шиворот, резко дергая назад и опрокидывая на пол. Больно ударившись спиной об пол, он морщится, а вдогонку получает ощутимый пинок в живот, из-за которого на пару секунд становится нечем дышать. Чунмён хочет уже просто заорать от отчаянья и от боли, но похититель склоняется над ним и зажимает рот, с силой впиваясь пальцами в щеки.

– Если попробуешь закричать, я тебе вырву язык. Если опять побежишь, переломаю ноги, – с жутким спокойствием произносит этот парень, а потом долго смотрит, будто любуется, но в этом взгляде не столько восторга, сколько болезненной мании – пробирает до костей. – Понял?

Чунмён кивает, не имея возможности ответить другим способом. Его глаза расширены от ужаса, и он верит, что похититель легко исполнит свою угрозу, если придется. Тот же отнимает руку от лица, поднимается и вновь дергает за веревку, также без церемоний заставляя встать. Чунмёну кажется, что у него на щеках остались синяки от грубых пальцев, и он боится, что это меньшая из его бед. Чертово шествие по коридору, словно на плаху, повторяется, а последняя дверь оказывается ванной комнатой.

Похититель грубо вталкивает его туда, запирая дверь, и Чунмён уже боится просто лишний раз пошевелиться. Он вновь озирается и замирает взглядом на большом зеркале над раковиной, по краям которого развешаны фотографии. Фотографии Чунмёна, сделанные случайным образом, по большей части на улице. Этот псих следил за ним продолжительное время, а писатель за своей рассеянностью даже не замечал сталкера. Становится еще более жутко. Сколько времени он беспечно ходил по городу, ни на что не обращая внимания, даже не представляя, какую участь ему готовит какой-то больной маньяк. И этот больной маньяк достает с одной из полок ножницы, заставляя Чунмёна нервно вздрогнуть на месте.

– Кто ты? Что тебе от меня нужно? Ты какой-то ненормальный фанат? – бормочет Чунмён, пятясь назад, однако упираясь, к сожалению, в стену, и бежать больше некуда.

Похититель упрямо молчит, только взглядом своим больным прожигает, заставляя трястись от страха. А Чунмён жутко боится боли, настолько, что готов снова разрыдаться, как в том подвале, хотя ему кажется, что ни черта это не поможет. Парень же дергает его к себе, подносит ножницы ближе, и сердце опять совершает какой-то бешенный кульбит, однако резать преступник начинает пока лишь одежду. Не то чтобы это сильно успокоило. Несчастная толстовка расползается лохмотьями, падая на кафельный пол, и та же участь настигает футболку. Чунмён ежится и боится хоть что-то сказать, вдруг это спровоцирует на очередное насилие. В горле глохнет так и не произнесенное «пожалуйста, не надо», просто потому что кажется бесполезным.

– Пошевели руками, – указывает похититель, и Чунмён едва дергает немеющими пальцами, после чего веревки на запястьях ему немного ослабляют. Этого, конечно, недостаточно, чтобы выпутаться, правда, становится чуть-чуть полегче. А еще теперь видно жуткие синяки, оставшиеся от пут. Этот псих смотрит на них, как на произведение искусства, словно желает навсегда запечатлеть в памяти, даже поглаживает большими пальцами у самой веревки. Чунмён дергается уже рефлекторно, а еще понимает, что никакими деньгами от этого человека не откупиться. Ему нужен он и только. Очередной взгляд на фотографии, что здесь напоминают целый алтарь, и к горлу вновь подступает ком. Никто другой, только он, и похититель получил то, что хотел. Не отпустит. Ни за что не отпустит.

❖

Вода в ванной уже практически остывает, когда Чунмёну приходится в нее погрузиться. Он совершенно обнаженный, по-прежнему связанный, болезненно худой и маленький, пытается неловко прикрыться. Наверное, никогда в жизни ему не доводилось испытывать подобного унижения. Так хочется замотаться хоть во что-нибудь, чтобы незнакомый парень не пожирал его этим жадным взглядом, не смотрел с таким больным желанием на острые коленки и подрагивающие бедра. Прозрачная прохладная вода ничего не прячет, в ней неуютно, и дрожь пробирает все тело. Веревки тоже пропитываются влагой и тяжелеют на ноющих тонких запястьях. Чунмёну кажется, что там скоро будет один сплошной синяк, и он по-прежнему не может привыкнуть к этой боли.

Похититель же садится на борт ванны и опускает одну руку в воду, прихватывая Чунмёна за лодыжку и приподнимая одну ногу. Попытка отдернуть ту обратно останавливается предостерегающим взглядом, и остается просто подавиться всхлипом, потому что он чувствует себя слишком бесстыдно открытым в этот момент. Зато глаза у его мучителя словно загораются. Чунмён никогда ранее не ощущал себя настолько желанным, но и никогда прежде чужое желание так сильно не пугало. «Сейчас не больно, не больно же», - какое-то слабое успокоение из глубин мозга, пока похититель наносит на ногу пену, а потом начинает с ювелирной осторожностью водить бритвенным станком по коже. Однако тело опять предательски дрожит, когда тот касается внутренней стороны бедра, почти у самого паха. Его трогают там, где он не разрешал, словно что-то отбирают насильно, а дернуться – страшно. И даже когда нога уже становится идеально гладкой, похититель продолжает скользить по коже пальцами, заставляя ненавидеть тело, что даже скованное ужасом наивно реагирует на ласки. Пусть слабо, но Чунмёну все равно хочется утопиться в этой чертовой ванной.

– Зачем ты это делаешь? – тихо спрашивает он, дыша через раз и отводя взгляд, чтобы только не видеть, как похититель продолжает смотреть, занимаясь второй ногой и крепко придерживая за лодыжку.

– Ты прекрасен, – звучит отрывистый ответ. – Но ты станешь еще лучше. Для меня.

Чунмён все же находит в себе силы вновь взглянуть на этого человека. Он сам, как с картинки, как бы ни отвратно было сие признавать. Если бы встретить его случайно на улице, даже в голову бы не пришло заподозрить в какой-то мании. Наверное, Чунмён бы и вовсе засмотрелся, не поняв, насколько болен этот парень. Его красота кажется издевательством, насмешкой судьбы. Она ломает восприятие.

– Я все равно буду тебя ненавидеть, – отзывается Чунмён, и чужая ладонь, что все это время лишь осторожно скользила по бедрам, резко отстраняется. И изучающий взгляд сменяется агрессивным прищуром за какие-то секунды. Чунмён рефлекторно съеживается, прижимая колени к груди.

Похититель встает с борта ванной и бросает рядом какую-то тряпку, коротко кивая в ее сторону.

– Вылезай и надевай, – указывает он, затем развязывая веревки, чтобы это было выполнимо. Уродливые следы на бледных запястьях теперь видятся еще более жуткими, рваными, местами посиневшими полосами. Сам маньяк немного отходит, достает из-за пояса пистолет с глушителем и, видимо, в целях предосторожности держит на мушке, продолжая цепко следить за каждым движением.

Чунмён неуверенно поднимается, осторожно выбираясь, стараясь не поскользнуться, сдохнув столь нелепым образом. Кафель морозит ноги, а все тело мгновенно покрывается гусиной кожей. Под взглядом похитителя еще и дрожь в который раз пробирает, поэтому Чунмён быстро хватает предложенное одеяние с пола, прижимая к груди. Это больше похоже на какую-то больничную сорочку, очень свободную, которая наверняка будет нелепо болтаться на худом теле. Белья ему и вовсе не предлагают, что напрягает еще сильнее. Чунмён весь внутренне сжимается, недоверчиво косясь на стоящего напротив парня, однако тот смотрит скорее раздраженно, нетерпеливо. Он явно не любит повторять дважды. Напяливать на себя уродскую тряпку вовсе не хочется, но выбора нет в принципе. Это все же лучше, чем стоять перед ним совсем нагим и беззащитным. Чунмён судорожно выдыхает и все же расправляет сорочку или просто какую-то невероятно огромную тонкую футболку, надевая через голову. Ткань противно липнет к влажному телу, ее приходится буквально стягивать вниз на бедрах, чтобы максимально прикрыться, и все равно он продолжает ощущать себя бесстыдно обнаженным. Руки предательски дрожат.

– Пожалуйста, не связывай меня больше, – просит, почти умоляет Чунмён, посматривая на синяки, которые вновь заноют, если их повторно стянуть веревкой. Его запястья, и так очень тонкие, кажутся какими-то изломанными. – Я клянусь, я не буду… Как тебя зовут?

Взгляд похитителя даже меняется на несколько заинтересованный после этого вопроса, а Чунмён почти не верит, что ему ответят, однако через мгновение так просто…

– Лу Хань. Запомни это имя.

Лу Хань не торопится снова связывать, пока просто грубо перехватывает за запястье и выталкивает из ванной комнаты, а потом ведет, кажется, обратно в сторону подвала. Чунмён едва перебирает ногами, старается максимально затормозить этот путь, потому что возвращаться в темное сырое и холодное помещение не хочется. Совершить очередную попытку побега оттуда будет нереально даже с развязанными руками. Чунмён все еще на что-то надеется. А внезапный звонок в дверь заставляет вздрогнуть обоих. После секундного зависания мысли в голове начинают носиться с бешеной скоростью. Есть вероятность, что это друг его похитителя, который с ним заодно. Но если на мгновение поверить в шанс, что это полиция, сосед, да хоть свидетели Иеговы…

– Помогите! – что есть силы кричит Чунмён, выдавая, кажется, самые максимальные способности немного охрипшего и дрожащего голоса. Отчаянье заставляет действовать спонтанно. Однако в следующий момент Лу Хань замахивается рукоятью пистолета, и удар по голове вдруг оказывается столь сильным, что сознание покидает за какие-то мгновенья, оставляя после себя опять темноту. И, наверное, мизерную надежду, что его услышали.

Кажется, прелести этого района все же были преувеличены, думается Крису, когда он смотрит на свой смартфон, который категорически отказывается ловить сеть, сообщая хозяину, что здесь мертвая зона. Интернет ему еще, конечно же, не провели в новый дом, а недавно установленный холодильник, хоть и исправно морозит, однако совершенно пуст. Рабочие по-прежнему вовсю затаскивают мебель, и можно было бы сесть в машину, отправившись в центр и посетив какой-нибудь ресторан, однако Крису категорически лень куда-то выбираться. Он уже в потертых джинсах и старой футболке, поддерживающей какой-то футбольный клуб, как типичный представитель жителей ближайшего пригорода. Вот если бы найти тут поблизости небольшой продуктовый магазинчик, например…

Крис засовывает телефон в карман и косится на соседний дом в свое окно, раздумывая над тем, как поступить. Может быть, у живущих рядом людей исправно работает интернет, и они позволят им ненадолго воспользоваться? Крису всего лишь необходимо заказать доставку хотя бы какой-нибудь пиццы, пока желудок окончательно не прилип к позвоночнику. В крайнем случае, можно будет просто поинтересоваться, где тут в окрестностях ближайший магазин. Остается верить, что ему не показалось, и дома действительно кто-то есть, потому что соседи по другую сторону – не слишком продвинутые в технологиях старики, Крис уже успел заметить. Он идет мимо дивана, тот уже занесли, и теперь мебелина как-то криво стоит посреди новой гостиной и еще больше раздражает, вызывает желание сжечь ее ко всем чертям. Или хотя бы хорошенько пнуть.

Крис глубоко вдыхает, выдыхает и проводит ладонью по темным волосам, пытаясь успокоиться. Все же безделье делает его еще более нервным, чем непрерывная работа. Соседям надо показаться относительно адекватным человеком. Риелтор рассказывал, что в этом районе живет исключительно спокойный народ, а патруль изредка ездит разве что для галочки. Может быть, именно такие люди в округе помогут достигнуть ему дзена и душевной гармонии, наконец-таки. Крис давит на звонок и неловко переминается на пороге. Новые знакомства он, как ни крути, не очень-то любит. А уж корчить из себя Господина Очаровательность – и того пуще. Однако открывать ему вообще не торопятся.

Крис косится на закрытый гараж и не может вспомнить, выезжала ли оттуда машина хозяина. Он в очередной раз вздыхает, смиренно приняв тот факт, что выспрашивать придется у старичков, и уже собирается уйти, как совершенно отчетливо слышит чей-то крик и замирает на месте. Когда Крис стоял около своего дома, ему померещилось какое-то сдавленное короткое завывание, однако сейчас этот вопль рядом с дверью раздался слишком явно. Он вновь давит на звонок и нервно посматривает на окна вблизи двери, что плотно занавешены. Совершенно непонятно, происходит за ними что-то или нет, да и шаги Крис не может разобрать, поэтому даже вздрагивает от неожиданности, когда дверь перед ним распахивается.

На пороге стоит какой-то молодой парень, смазливый даже, на вид не старше двадцати или двадцати с небольшим лет. В первый момент Крису хочется попросить того позвать родителей, но он вовремя берет себя в руки. К тому же, сосед косится враждебно, явно не радуясь внезапному визиту. Больше всего напрягает недавно услышанный крик, что вряд ли принадлежал этому парнишке. Крис старается не слишком заметно коситься ему за плечо, но никого там не видит и больше не слышит каких-либо воплей о помощи. Спокойнее от этого не становится.

– Чем могу помочь? – довольно резко спрашивает сосед с явным китайским акцентом, который Крис узнает, как родной. Голос у парня оказывается достаточно нежным для мужского, однако решительным.

– Я хотел попросить воспользоваться вашим телефоном или интернетом. Дело в том, что мой собственный отчего-то здесь не ловит, а кабель с интернетом еще не провели, я только въехал. Я хотел заказать еду с доставкой на дом. Если бы вы меня выручили, было бы здорово.

Сосед слабо улыбается в ответ, доставая собственный смартфон из кармана и протягивая Крису. Он явно пытается быть хотя бы относительно милым, чтобы не вызывать подозрений, при этом упорно не пуская в дом и четко намекая звонить прямо на пороге, если так сильно надо. Крис вежливо улыбается в ответ, нарочно медленно набирает номер знакомой пиццерии и долго выбирает, что заказать. Растягивая время, он надеется услышать что-то еще, чтобы понять, кому принадлежал вопль. Однако в доме царит тишина, сосед с удивительным спокойствием ожидает, когда ему вернут телефон, засунув руки в карманы джинс и привалившись к косяку. Ничего подозрительного не происходит, и этот парень будто бы в доме один. К тому же, сотрудник из пиццерии уже кладет трубку, а поводов задержаться или войти внутрь не находится.

– Мне показалось, я слышал крики, – наконец, прямо говорит Крис, возвращая чужой телефон, однако взгляд соседа не меняется, он спокойно отвечает, что смотрит триллер, после чего быстро прощается и хлопает дверью перед чужим носом.
Крису ничего не остается, кроме как вернуться к себе, зависнув на кухне и опять поглядывая на окна напротив. Действительно, что за глупости? Парень просто смотрел фильм, и ничего противозаконного у него в доме не происходит. Это же спокойный район, и не стоит в каждом соседе видеть маньяка, только потому что средь бела дня тот не на работе и не на учебе. Крис думает, что безделье влияет не только на его нервы, но еще и паранойю развивает. Лучше уж заняться чертовым диваном, а еще сменить мобильного оператора. Только в последний момент взгляд вновь цепляется за те большие окна в гостиной чужого дома, и почему-то в мозг врезается тот факт, что плазменный телевизор выключен, а сама комната пуста.

❖

Чунмён приходит в себя опять в темноте, а голова болит раз в пять сильнее, чем в первое пробуждение после хлороформа. Он чувствует, как по виску и щеке что-то растекается, и это, вероятно, кровь. Похититель, возможно, и не пробил ему голову, однако кожа на макушке треснула, и теперь рана обильно кровоточит, саднит, отдается болью в виски и лоб. Однако не это самое печальное. Его не услышали, кто бы ни звонил тогда в дверь. А если услышали, то не спасли. И отчаянье вновь начинает душить, словно удавка на шее, вызывая желание кричать уже просто от безысходности, умоляя, быть может, вселенную сжалиться. Все это кажется бесполезным. Чунмён лежит на животе на том же старом футоне в подвале, только в этот раз настолько близко к стене, что руки привязаны веревками к прочной батарее. В этой позе он практически ничего не может сделать, только тупо дергаться на месте, а это каждый раз вызывает жуткую боль в запястьях.

– Когда ты разочаровываешь меня, ты делаешь хуже себе, – раздается голос Лу Ханя, и Чунмён вздрагивает, понимая, что не один в подвале, и вряд ли это обернется ему чем-то хорошим. – Я должен показать тебе наглядно, чтобы ты понял.

– Не надо! – тут же восклицает Чунмён, плохо понимая, что его ждет, но заранее предполагая худшее. – Я не буду больше так делать, я обещаю, пожалуйста…

– Ты уже обещал, – возражает похититель, и этот голос теперь совсем-совсем рядом заставляет трястись и сжиматься на месте. – Я хочу, чтобы ты стал послушным.

Чунмён повторяет «нет, не надо» скорее уже на автомате, толком не осознавая. Он не знает, как сопротивляться, не знает, как убедить мучителя не трогать его, какие слова найти, потому что ничего другого в связанном положении осуществить не получится. А Лу Хань уже где-то за спиной, грубо задирает ткань единственного ущербного одеяния чуть ли не до лопаток, оставляя Чунмёна практически полностью обнаженным. Он силится подогнуть ноги под себя, однако после каждой попытки похититель с силой дергает его в свою сторону, ставя на четвереньки и фиксируя в одном положении. А звук расстегивающейся ширинки заставляет похолодеть, как и вся быстрая возня за спиной. У Чунмёна даже связки немеют в тот момент, когда он четко осознает неотвратимый факт изнасилования, которое в любом случае произойдет, сколько ни умоляй этого не делать. Сюда не ворвется какой-нибудь чертов крутой коп, чтобы спасти его, и только из глаз каким-то неконтролируемым потоком брызгают слезы, когда чужие пальцы грубо раскрывают, резко вторгаются, причиняя боль. Чунмён вскрикивает и закусывает губу, утыкаясь лбом в грязный матрас, может быть, чтобы попытаться притвориться, что его здесь нет.

Но ощущение реальности происходящего никуда не уходит. Чужие ладони раздвигают его ягодицы, прежде чем направить член внутрь, протолкнув наполовину. Слишком узко, неподготовлено, а в горле у Чунмёна застревает болезненный стон. Твердая плоть ощущается немного влажной, возможно, от слюны, но слишком туго входит, а насильник не особенно церемонится, следующим толчком заполняя до конца. И когда из горла все же вырывается крик, то кажется, будто он принадлежит кому-то другому. Чунмён сжимает руки в кулаки, сильнее натягивая привязывающие веревки, что вновь впиваются в запястья, будто эта боль может немного отвлечь. Его тело дергается от каждого резкого толчка, а внутри словно все горит. И когда кажется, что хуже уже быть не может, Чунмён ощущает, как ладонь Ханя сжимает его вялый член, заставляя реагировать. Чужие пальцы касаются так интимно, что морально в данный момент это почти убивает, вынуждая ощущать пополам с болью жгучий стыд, унижение.

Тело слабо реагирует, едва ли распознавая удовольствие из-за болезненных толчков, зато Чунмён даже слишком хорошо ощущает чужой оргазм, когда сперма насильника заполняет его, когда влага чувствуется в саднящем анусе, и мутные капли стекают по бедрам. Он самому себе сейчас кажется невероятно грязным, мерзким, использованным. Наверное, слезы все еще катятся по щекам, но это скорее неосознанно. Лу Хань оставляет его на матрасе, даже не потрудившись прикрыть одеждой, и еще несколько часов остается лишь лежать в одной и той же позе, обнаженным, незащищенным, оттраханным и грязным, ежась от холода, потому что руки по-прежнему зафиксированы у батареи. Да и Чунмёну откровенно больно шевелиться.

❖

Депривация. У этого термина есть довольно простое, хоть и научное, определение. Чунмён раньше знал его, но сейчас никак не может про себя грамотно сформулировать. Только помнит латинское слово «deprivatio», переводящееся, как лишение или потеря. Вообще-то он все это даже изучал одно время, чтобы написать очередной свой триллер. Суть была в том, что человека необходимо лишить всех возможностей удовлетворять самые необходимые жизненные потребности, вроде сна или употребления пищи. И тогда это неизбежно вызывает в индивиде неконтролируемую агрессию. Главному герою романа Чунмёна оставалось лишь направить эту агрессию в нужное русло. Он использовал депривацию, чтобы превращать людей в своих боевых псов.

Возможно, Чунмёну сейчас чертовски не хватает дозы хорошей агрессии, чтобы не впасть в отчаяние и апатию. Но Лу Хань не лишает его возможности спать, а рядом с грязным матрасом опять стоит тарелка с едой и пластмассовый стакан с водой. Руки по-прежнему связаны между собой, но уже не прикованы к батарее. У Чунмёна есть возможность дотянуться до столовых приборов, пусть это и вызовет определенные неудобства. Не смертельные, во всяком случае. Только он продолжает лежать, свернувшись на месте, будто бы назло своему похитителю. Глупая позиция, Чунмён и сам это понимает, однако у него нет совершенно никаких идей, как поступать. Мысль о том, чтобы вечность сидеть в этом чертовом холодном подвале со связанными руками, питаться этим подобием еды в скрюченной позе, а потом раздвигать ноги перед каким-то психом, с ума сводит. Когда Чунмён думает об этом, у него на глаза против воли наворачиваются слезы. И приходится кусать губы до боли, чтобы отвлечься от воспоминания о том, как член насильника долбил его без всякой гребанной жалости. Он слишком хорошо помнит это ощущение и унизительную позу. И что хуже – боль или унижение?

Чунмён гипнотизирует взглядом стакан с водой, а потом закрывает глаза, так и не попытавшись встать и выпить, хотя жажда терзает уже давно. Он старается представить, что его здесь нет, что когда в следующий раз придется открыть глаза, все окажется лишь кошмарным сном. Наверное, у него инстинкт самосохранения паршиво работает, раз мозг отказывается продумывать попытки побега. Страх вновь быть избитым и изнасилованным в случае неудачи парализует. Поэтому Чунмён переворачивается на другой бок и вновь пытается уснуть.

И проходит, кажется, пара часов или пара минут. Он совсем не ориентируется во времени и уже не понимает значение слова «долго». В беспокойной дремоте даже реальность теряет свои очертания, а возвращается только тогда, когда дверь в подвал открывается, и в помещении становится намного светлее. Чунмён приподнимается на своём месте и щурится, разглядывая вошедшего Лу Ханя, а еще ему больно сидеть. Между ягодицами все еще мерзкое и липкое ощущение чужой спермы, помимо саднящей боли. И хочется блевать, только нечем, потому что тошнит от голода.

Лу Хань присаживается на корточки совсем рядом и как-то разочарованно косится на нетронутую еду. Чунмён жмется ближе к стене, не зная, чего ожидать, но страх уже будто срастается с его кровяными клетками, путешествуя по всему телу. От него периодически сводит мышцы. Или это от долгого лежания, черт знает. Не самое удобное место для самоанализа, поэтому Чунмён пялится на своего похитителя. Хань выглядит, как чертов подросток, не способный кому-то причинить боль. Ну, разве что подраться со сверстниками. Он в джинсах и принтованной футболке, каких-то потасканных кедах и с лениво растрепанными волосами. Кажется глупым и невероятным, что такой парень может быть каким-то больным ублюдком, возомнившим, что имеет право играть с другими людьми, как с куклами, и еще ебать в свое удовольствие. Чунмён бесится про себя и с опаской косится на похитителя, сжав губы в тонкую полоску.

– Сегодня ты будешь ужинать со мной, – сообщает Лу Хань, в итоге качая головой, после чего дергает Чунмёна ближе к себе за подбородок и подносит к его губам стакан с водой. Во взгляде этого человека вновь отражается какое-то безумие пополам с вожделением, его рот приоткрыт, а дыхание слишком частое для спокойного человека.

Чунмён вообще не сопротивляется, тем более что пить ему действительно хочется. Он жадно глотает воду из стакана, стараясь не обращать внимания на то, как Лу Хань наблюдает за этим. А потом приходится подняться со своего места и идти за похитителем, который волочет за собой из подвала. Чунмён не знает, стоит ли ему радоваться. Он уже выяснил, что жалкие непродуманные попытки побега ничем хорошим не заканчиваются. Остается только внимательно смотреть по сторонам и запоминать обстановку, фотографировать ее взглядом, и, быть может, когда-нибудь у него созреет план. Возможно, это случится даже раньше, чем его убьют или затрахают до неузнаваемости. Чунмён старается успевать за быстро идущим Лу Ханем, но его плохо слушаются ноги. Они дрожат то ли оттого, что он чаще всего лежит, то ли опять от страха, то ли от слабости. Когда он вообще в последний раз ел? Кажется, это было очень давно. Кажется, в прошлой жизни, в которой не было всего этого кошмара, сворованного из сценария к голливудскому триллеру.

Еще сильнее ноги у Чунмёна начинают заплетаться, когда он понимает, что его ведут к ванной комнате. Душ, конечно, сейчас бы вообще не помешал, но последние воспоминания заставляют нервно содрогаться. Внутри все сжимается, а Лу Хань вовсе не намерен рассказывать свои планы. Спрашивать отчего-то совсем не хочется, будто бы от знания станет только хуже. Чунмён упирается непроизвольно, но все же идет вперед после грубого рывка со стороны Лу Ханя. А потом вновь видит этот алтарь сумасшедшего, и дрожать начинают даже кончики пальцев. На фотографиях популярный писатель, который еще даже не представляет, что его ждет. А Хань уже тогда фантазировал об этом, уже тогда, когда Чунмён еще спокойно попивал кофе, уставившись в монитор своего ноутбука. Когда Чунмён описывал, как истязают его выдуманного главного героя. Только в тот момент, когда писатель представлял себя на месте несчастной жертвы, это заводило, а не пугало. Заставляло желать трахнуться с этой опасностью, сломаться под чьим-то грубым доминированием. Эти фантазии сейчас кажутся преступлением против самого себя.

А Лу Хань уже опять запирает дверь, вновь берет ножницы, только на этот раз режет не одежду на Чунмёне, а веревки на его запястьях. Синяки выглядят еще хуже, к ним добавляются жуткие ссадины, багровые на неровных краях. Руки начинает неприятно покалывать, когда кровь рвется опять с той же скоростью циркулировать по венам, не сдавливаемая жгутами. Чунмён с тоской косится на свои тоненькие запястья и сглатывает. Наверное, он сейчас не смог бы даже сжать ладони в кулак. Хань все еще смотрит на него, как наркоман, пока не перехватывает одно из истерзанных запястий. Чунмён вздрагивает в первый момент, но его похититель всего лишь прикасается к ранкам и синякам губами. Очень мягко и нежно. Это было бы даже приятно, если бы не было насилием в целом.

Чунмён стоит на месте и боится пошевелиться. Он знает, что в фильмах и книгах главные герои, чувствуя подобную слабость со стороны похитителя, либо просят отпустить их, либо пытаются оказать сопротивление и сбежать. Еще он знает, что это никогда не срабатывает, поэтому лишь наблюдает за тем, как тонкие губы Лу Ханя ласкают его травмированные запястья. Сначала одно, потом другое. Чунмён молчит и даже мысленно не может охарактеризовать то, что чувствует в данный момент. Не может подобрать этому слов, не может придать черный или белый цвет собственным ощущениям. Это даже не серый. Или просто страх перекрывает все участки мозга, отвечающие за нормальное соображение.

Хань отвлекается от рук и снимает с Чунмёна балахонистое одеяние, вновь оставляя его полностью обнаженным и смущенным. Казалось бы, какого черта, этот человек уже видел все, что можно, однако из-за наготы по-прежнему хочется сжаться в маленький комок, по максимуму прикрыв себя руками. И Чунмёну опять холодно. Даже когда Лу Хань заталкивает его в душевую кабинку и включает почти горячую, едва терпимую, воду, теплее почему-то не становится. Больше всего хочется задвинуть дверцу перед носом похитителя, чтобы он больше не «облапывал» этим безумным взглядом, а потом скатиться на пол и просидеть пару часов под горячими струями воды, мешая их с собственными слезами. И даже в этом случае Чунмён не уверен, что смоет с себя все события, произошедшие в этом доме.

А Лу Хань трогает его, опять заставляя вздрагивать каждый раз. Он гладит пальцами по лицу, по шее, водит ими по груди и смотрит с заинтересованностью ребенка. Чунмён боится попятиться назад, боится, что тогда его похититель опять возьмет свое силой. А еще у него раскалывается голова, видимо, от удара рукоятью пистолета. Получить еще раз совсем не хочется, и он не нарывается. Да и вряд ли смог бы, потому что конечности парализует от страха. И когда Лу Хань водит по его телу намыленной губкой, Чунмён даже не шевелится, только кусает губы, не зная, насколько далеко в этот раз зайдет маньяк. И даже догадываться не пытается, просто ждет. Лу Хань сегодня выглядит не слишком агрессивно настроенным, и может быть, только может быть…

Чунмён не успевает дойти в своих размышлениях до более-менее оптимистичных мыслей, потому что его выволакивают из душевой, затем резво усаживая на раковину. Лу Хань заворачивает краны, а потом сковывает руки Чунмёну наручниками. Застегивать и расстегивать быстрее, да и прочнее они. Холодный металл задевает распаренные под водой ссадины, и Чунмён боится лишний раз пошевелиться. Зато Лу Хань опять бесцеремонно играет с его телом. Разводит ноги шире, устраиваясь между ними, и гладит худые бедра с внутренней стороны. Смущение, унижение, страх – все это буквально топит Чунмёна, и ему хочется обратно зажаться, отодвинуться. Он упирается ладонями в грудь Лу Ханя, пытаясь отстранить, но тот просто закидывает скованные руки себе за шею, становясь наоборот еще ближе. А потом трахает его пальцами, смазанными не бог весть как оказавшимся рядом лубрикантом. Чунмён прикрывает глаза и отворачивается, тихо всхлипывая. На языке опять вертится «не надо, пожалуйста», «хватит» и что-то еще в этом роде. Но в прошлый раз не помогло. И остается только ненавидеть себя, хотя бы за то, что тело предательски реагирует, когда скользкие пальцы проникают в него раз за разом. Чунмёну стыдно и мерзко, но он давится воздухом, когда чувствует внутри крепкий член, вошедший одним резким толчком. Лу Хань не использует презервативы, и чувствовать его получается даже слишком хорошо. Чунмён просто зажмуривается сильнее и сжимает скованные руки в кулаки, не имея возможности хоть во что-то вцепиться. А чужие пальцы опять с силой впиваются в бледные бедра, на которых уже есть синяки, каждый раз с силой натягивая. И от этого больно, стыдно, но в какой-то момент Чунмён скорее рефлекторно сжимает ногами талию своего насильника, задерживая его в себе чуть дольше. Это происходит на какие-то доли секунды, но осознание резко сковывает ужасом. Лу Хань не особо обращает внимания на его реакции, только беспрестанно кусает за шею, прикусывает кожу у ключиц и кончает опять в него.

Чунмён не хочет открывать глаза, он болтается на своем похитителе хрупкой безвольной куклой, по-прежнему тихо всхлипывающей. Он будто ломается каждый раз все больше и больше, теряя себя при этом.

Уже в подвале, вновь в бесформенном балахоне, Чунмён опять сворачивается на старом футоне. Он снова зажмуривается и пытается представить, что его здесь нет, что когда он в следующий раз откроет глаза, то окажется в своей постели. Там не будет всего этого унижения, там не будет даже воспоминаний об этом. Будто это лишь какой-то кошмар, что легко стереть, просто умывшись. Потому что писать о маньяках, изучать их – это увлекательно. Встретиться с одним из них воочию – ебаная катастрофа. Чунмён действительно боится Лу Ханя. А Лу Ханя в нём становится все больше и больше во всех блядских смыслах, сколько бы он не сворачивался здесь в жалкой защитной позе эмбриона.

❖

Крис скептически косится на свой навигатор, который то и дело меняет маршрут. И то ли это Крис постоянно поворачивает в не те узенькие повороты, то ли его автомобильный гаджет взбесился от незнания данной местности. В любом случае, даже поездка до хозяйственного магазина превращается в гребанное приключение. Он бы и не поехал никуда под вечер, но единственная лампочка в спальне перегорела, а остальные еще даже не вкручены. Да половина светильников просто не установлена, но сидеть в темноте категорически не хочется. Крис привык перед сном еще долго ворочаться в постели, листая томик какой-нибудь годной литературы. В последнее время он особенно проникся триллерами из-под пера ставшего в последнее время знаменитым автора – Ким Сухо. Однажды наткнувшись на одно из его произведений совершенно случайно, уже через неделю Крис смел с полок книжных магазинов все, что когда-либо этот писатель издавал. А потом покопался в интернете и чуть не упал со стула, увидев фотографии этого самого Сухо.

На книгах отчего-то фото самого автора не было, ни на одной, но папарацци очень любят выслеживать литературную звезду на каждом повороте, да и на всевозможных мероприятиях, посвященных промоушену новой книги и раздаче автографов, его смазливое личико все же мелькает. Хотя Крис бы даже назвал этого парня не смазливым, а скорее действительно, по-настоящему, красивым, с нежными чертами лица. Таких людей ему всегда хотелось облизывать, маленький секретный пунктик. Но больше всего удивило, что Ким Сухо оказался не сорокалетним состоявшимся мужчиной, чтобы писать подобное, а мальчишкой, едва перешагнувшим свое двадцатилетие. Впрочем, его возраст не умаляет таланта. А немного безумный взгляд даже подтверждает. Крис иногда ощущает себя тупой фанючкой, когда у него возникает желание прийти на одну из литературных встреч за автографом, прижимая к сердцу любимую книгу. Но ему действительно иногда до дрожи хочется увидеть в реальности этот полубезумный взгляд, посмотреть, как немного рассеянный Ким Сухо зажмет в маленьких тонких пальцах ручку, затем быстро выводя подпись. Может быть, ему даже удалось бы на секунду прикоснуться к этому парнишке не от мира сего, забирая книгу обратно.

Иногда Крис ощущает себя конченным извращенцем.

Додумать эту мысль он не успевает, потому что отвлекает вибрация мобильного телефона, все же словившего сеть.

– Надеюсь, тебе хорошо отдыхается, – звучит издевательский голос Сэхуна, и Крис раздраженно закатывает глаза. Сэхун партнер в компании, а еще временами партнер в постели. Как-то охарактеризовать их отношения довольно сложно, и Крис их даже к своей личной жизни не причисляет, если честно. Его, например, ужасно бесит сэхунова привычка подъебывать его каждый раз, как только выдается случай, будто унижать «партнера-партнера» – главная цель в жизни. Сэхун прекрасно знает, как Крис ненавидит отпуска, как Крис помешан на работе и даже бы трахался с ней в прямом смысле слова, если бы была такая возможность. Но трахать получается только коллегу изредка.

– Кажется, я заблудился в своем районе, – комментирует он, от злости долбанув по навигатору, который опять предложил ему развернуться в противоположную сторону. Никуда разворачиваться Крис не стал, а поехал наугад, решив, что куда-нибудь он точно приедет. Если повезет, туда, где есть чертовы лампочки.

– Вполне в твоем стиле, – отзывается Сэхун и, кажется, тихо гиенит. Просто Крис этого не видит и даже не имеет возможности заткнуть ему членом рот. – Я бы посмотрел твой новый дом.

Он бы посмотрел его новый дом. Крис тихо хмыкает, прекрасно понимая, о каком «осмотре» идет речь. Не то чтобы он был особенно настроен, тем более что встречи с О Сэхуном стали какими-то слишком частыми, и это начало реально походить на какие-то там отношения. Такое совсем не входило в планы Криса, но, с другой стороны, здесь довольно уныло и скучно. Народу на улицах почти нет. Прежняя квартира находилась ближе к центру, и толпа людей настигала каждый раз, стоило спуститься в ближайший магазинчик за курицей и парой бутылок пива. Так что компания Сэхуна сейчас может быть как раз кстати.

– Я скину тебе адрес в смс, – распоряжается Крис, – заодно расскажешь, что там на работе.

После этого он вешает трубку, и никаких тебе «пока», «целую» и прочих лишних слов. А то вдруг все это действительно превратится во что-то личное. Крис этого категорически не хочет, у него личного больше с молодым автором, пишущим триллеры, на которого он временами подрачивает под одеялом. И ему кажется, что он такой не один. Писатели – это, конечно, не смазливенькие айдолы, но у талантливых есть достаточно фанатов. Подруга Криса из Китая, ее звали Вика, хотя на самом деле не Вика, но суть скорее в том, что ее мечтой было отсосать Паланику, пусть даже сзади бы стояла еще целая очередь из поклонников. И это притом, что Сон Вика всегда позиционировала себя исключительно порядочной девой. Крис себя никак не позиционирует, но грязные мыслишки и ему не чужды.

Навигатор в очередной раз просит повернуть налево, причем там, где поворотов вообще нет. Крис чертыхается, но, к счастью, впереди видит довольно оживленную улочку. Здесь есть несколько маркетов, пара захудалых кафе, больше напоминающих столовые, и даже хозяйственный магазин имеется в наличии. Крис паркует машину немного подальше, потому что какой-то мудила уже поставил свою тачку напротив. Он глушит в себе желание «случайно» впилиться в чужой бампер, старается словить дзен и напоминает себе, что ему всего лишь нужна чертова лампочка.

Заходя в магазин, Крис еще пытается мысленно повторить путь, которым ему предстоит ехать обратно, поэтому немного выпадает в астрал. А когда возвращается на землю грешную, то немало удивляется, заметив в помещении знакомое лицо. Тот самый сосед-китаец, выглядящий, как какой-нибудь школьник. Сейчас он с сосредоточенным видом зависает у стенда с веревками и канатами, периодически проверяя выбранное на прочность или натирая о кожу. В какой-то момент парень оборачивает одну из веревок вокруг своего запястья и затягивает, будто испытывая ощущения. На кой черт ему это надо, непонятно, но Крису все это совсем не нравится. В памяти живо всплывают вопли, которые якобы послышались. Конечно, оказаться по соседству с маньяком кажется чем-то невероятным, но зачем тогда ему проверять, как веревка будет стягивать запястья? К тому же в небольшой корзинке у парня уже валяются крепления, которые, как правило, вбиваются в стену или в потолок.

Крис понимает, что уже несколько мгновений откровенно пялится, когда сосед поднимает на него далеко не дружелюбный взгляд. Чтобы как-то сгладить ситуацию, приходится помахать в ответ с улыбкой имбецила, а затем уткнуться в стеллаж с лампочками, сделав очень заинтересованный и задумчивый вид. Но парень еще некоторое время косится на него, Крис это чувствует, и ему даже не по себе становится, возникает малодушное желание ломануться прочь из магазина и вызвать копов. Сосед уже проходит на кассу, с тем же угрюмым молчанием выкладывая выбранные товары на ленту, он теряет всякий интерес к остальным, но отчего-то со стороны по-прежнему кажется каким-то жутковатым. Крис отказывается списывать все это на паранойю. Что-то не так. С этим парнем определенно что-то не так. И от этой мысли у Криса холодок по позвоночнику.

❖

Рис, мясо и овощи с щедрой порцией специй. Все это выглядит очень аппетитно в глубокой тарелке, что стоит перед Чунмёном, только вот желудок все равно сводит. Возможно по той причине, что одна рука прикована наручником к какому-то металлическому креплению, вбитому в стену, а напротив сидит Лу Хань и смотрит. А еще Чунмён точно видел у него за поясом пистолет. То есть, если даже рассматривать палочки для еды в качестве оружия, то больше шансов оказаться с простреленной головой. Да и высвободиться потом не представляется возможным. Единственное, что все же делает Чунмён во имя своего спасения – незаметно и медленно расшатывает крепление, болтая рукой и маскируя это под нервический жест. Ссадины и синяки на запястье из-за этого жутко ноют, но это не самая худшая боль из того, что уже довелось ощутить и, возможно, еще доведется.

– Ешь, – указывает Лу Хань и перемешивает в своей тарелке рис с овощами и мясом, приправляет соусом и размешивает вновь. Иногда он отвлекается, чтобы вновь посмотреть на Чунмёна, пока тот дрожащими пальцами свободной ладони пытается кое-как ухватить свои столовые приборы. Хорошо, что стена по левую руку от стола, и палочки можно взять правой. Только вот нервное напряжение препятствует тому, чтобы достаточно ловко управляться с поглощением еды.

Лу Хань минут пять наблюдает за нелепыми попытками Чунмёна справиться с палочками и подцепить еду, успевает съесть половину собственной порции, после чего все же поднимается с места и встает на колени рядом со своей жертвой. Он сейчас выглядит, как преданный пес, пес с больной привязанностью. Чунмён невольно сглатывает и ощущает себя очень странно. А Лу Хань выхватывает у него палочки, ловко цепляет еду и подносит к губам. Пахнет вкусно, и очень хочется, наконец, хоть что-нибудь поесть, мешает только страх, что его внезапно вырвет. Но отказываться Чунмён не решается, все же съедая предложенное.

– Сколько было до меня? – спрашивает он после нескольких маленьких порций, что ему скармливает Лу Хань, жадно гипнотизируя при этом губы. – Ну, в смысле… Ты уже много парней сюда приводил вот так, связывал и насиловал?

Чунмён понимает, что, наверное, немного все же рискует, так как может легко разозлить своего похитителя подобными вопросами, но ему осточертело молчание. Сколько еще придется находиться в этой компании? А вдруг годы? От этой мысли хочется нервно смеяться и одновременно глотать слезы.

– Никого, – между тем отвечает Лу Хань, его взгляд скорее отстраненный, чем взбешенный.

– Я, значит, первый и особенный? – уточняет Чунмён, покорно проглатывая еду, которую в очередной раз подносят к его губам.

– Да, – соглашается Лу Хань.

И это простое «да» ломает Чунмёна. Вроде как это злая насмешка судьбы, что именно он оказался желанен маньяку, который теперь держит его в подвале и периодически насилует, а потом, возможно, и вовсе убьет. Но если на это посмотреть с другой стороны… Чунмён еще ни для кого не был особенным. И никто не смотрел на него с таким благоговейным восхищением. Или он этого не замечал. Разве чужая одержимость тобой может доставлять удовольствие? Особенно если эта одержимость тащит вслед за собой боль.

❖

Наверное, проходит еще около трех дней. Чунмён кое-как считает благодаря совместным ужинам со своим похитителем. Один ужин – один день. И эта монотонность с ума сводит. Лу Хань почти не реагирует на попытки как-то его разговорить, только смотрит, будто Чунмён – коллекционная кукла или какой-нибудь блядский экспонат из музея. И кажется, что конца и края этому не наступит. Планы побега отказываются строиться, потому что ничего не приходит в голову. Лу Хань все слишком хорошо продумал, чтобы у Чунмёна был хоть какой-нибудь шанс. Он только медленно расшатывает крепление в стене, тихо надеясь, что однажды это пригодится. Но подобное кажется столь же призрачным, как глупая детская мечта стать космонавтом.

Чунмён снова мерзнет на своем футоне, с которым почти породнился, и пялится в темноту перед собой. Он думает, что если продержится еще неделю или две, то его точно начнут искать. Кто-то обязательно хватится. Наверное, ему уже названивают и оставляют голосовые сообщения, так и не дождавшись ответа. Его редактор точно подключит полицию, когда поймет, что главная «золотая жила» пропала без вести. Вопрос в другом – смогут ли его найти? Ведь даже свидетелей похищения не было в тот день. И если Лу Хань совершает подобное впервые, то вряд ли на него вообще выйдут. Для всех остальных Чунмён исчез, не оставив никаких следов. И больше всего он боится, что однажды его просто перестанут искать. Что с ним тогда будет? Чего бояться? Смерти или непрекращающегося насилия?

В одной из своих книг Чунмён описывал очень сильного главного героя, который оказался жертвой по случайному стечению обстоятельств. И этот герой так цеплялся за свою жизнь, был столь отчаянным, что ему хватило сил убить своего мучителя, пройдя через гребанный ад. Чунмён не чувствует в себе подобных сил, его испытания скорее ломают, чем подстегивают бороться. Он не из тех чертовых робинзонов крузо, чтоб