Стоящий противник

Вторник, 11 декабря 1962 года.

Мои ловушки были совершенны. Установка их была правильной, я видел кроликов, белок и других грызунов, куропаток и птиц, но в течение всего дня я не мог поймать ничего.

Дон Хуан сказал мне, когда мы выходили из дома рано утром, что в этот мне нужно ждать «дара силы», исключительного животного, которое может быть заманено в мои ловушки, и все его мясо я могу высушить для «пищи, обладающей силой».

Дон Хуан, казалось, был в задумчивом настроении. Он не сделал ни одного замечания или предложения. К концу дня он, наконец, заявил:

– Кто-то вмешался в твою охоту, – сказал он.

– Кто? – спросил я, искренне удивленный.

Он взглянул на меня, улыбнулся и покачал головой с жестом недоверия.

– Ты действуешь так, как будто ты не знаешь, кто, – сказал он, – тогда как ты весь день знал, кто это.

Я собирался запротестовать, но не видел в этом смысла. Я знал, что он собирается сказать «ля Каталина», и если это было то знание, о котором он говорит, то он был прав. Я знал, кто это.

– Мы или пойдем сейчас домой, – продолжал он, – или подождем до темноты и используем сумерки, чтобы поймать ее.

Казалось, он ждал моего решения. Я хотел уходить. Я уже начал собирать бечевки, которыми пользовался, но прежде, чем я успел произнести свое желание, он остановил меня прямой командой.

– Сядь, – сказал он. – уйти прямо сейчас было бы более простым и более трезвым решением, но это особый случай, и я думаю, что мы должны остаться. Это представление как раз для тебя.

– Что ты имеешь в виду?

– Кто-то вмешивается в твои дела, в частности поэтому все это становится твоим представлением. Я знаю, кто это, и ты тоже знаешь, кто.

– Ты пугаешь меня, – сказал я.

– Не я, – ответил он, смеясь, – пугает тебя та женщина, которая находится тут поблизости.

Он остановился, как бы ожидая эффекта своих слов. Я вынужден был признать, что перепуган.

Более, чем месяц назад у меня была ужасающая встреча с колдуньей, называемой «ля Каталина». Я встретился с ней, рискуя своей жизнью, потому что дон Хуан убедил меня в том, что она покушается на его жизнь и что он не может отразить ее нападок. После того, как я вошел с ней в контакт, дон Хуан открыл мне, что в действительности она никогда не представляла для него опасности, и что все это дело было трюком, не в смысле жестокой шалости, а в смысле того, чтобы уловить меня и заставить действовать. Я был в ярости на него, до такой степени его метод казался мне неэтичным.

Прослушав мой сердитый выпад, дон Хуан стал напевать мексиканские мелодии. Он имитировал популярных певцов, и его подражание было настолько комичным, что я кончил тем, что смеялся, как ребенок. Он развлекал меня очень долго. Я никогда не подозревал, что у него такой большой репертуар идиотских песен.

– Позволь мне сказать тебе кое-что, – сказал он, наконец, в тот раз. – если нас не обдуривать, то мы никогда не научимся. Подобная же вещь случалась со мной, и она будет случаться со всяким. Искусство бенефактора состоит в том, чтобы вывести нас на край. Бенефактор может только указать путь и применить трюк. Я применил трюк к тебе раньше. Помнишь, каким образом я возродил твой охотничий дух, а? Ты сам мне рассказывал, что охота заставила тебя забыть о растениях. Ты был готов делать массу вещей для того, чтобы стать охотником. Вещей, которые ты бы не стал делать, чтобы узнать что-либо о растениях. Теперь ты должен делать намного больше, чтобы выжить.

Он посмотрел на меня и расхохотался.

– Но это все безумие, – сказал я. – мы же разумные существа.

– Ты – разумное, – ответил он. – я – нет.

– Ну конечно же, и ты, – настаивал я. – ты один из самых разумных людей, каких я когда-либо встречал.

– Хорошо! – воскликнул он. – давай не будем спорить. Я – разумный, что из этого?

Я втянул его в спор относительно того, было ли необходимым для двух разумных существ действовать таким безумным образом, как мы действовали с этой леди-ведьмой.

– Ты – разумен, хорошо, – сказал он яростно. – а это означает, что ты веришь в то, что ты знаешь очень многое о мире. Но так ли это? Действительно ли ты знаешь? Ты видел только поступки людей. Твой опыт ограничен только тем, что делают люди по отношению к тебе и другим. Ты ничего не знаешь об этом волшебном неизвестном мире.

Он дал мне знак следовать за ним к своей машине, и мы поехали в небольшой мексиканский городок поблизости.

Я не спрашивал о том, что мы собираемся делать. Он велел мне поставить машину у ресторана, а затем мы обошли автобусную станцию и универмаг. Дон Хуан шел справа, ведя меня. Внезапно я осознал, что кто-то еще идет рядом со мной слева. Но прежде, чем я успел повернуться, чтобы посмотреть, дон Хуан сделал быстрое внезапное движение. Он наклонился вперед, как если бы хотел что-то поднять с земли, а затем схватил меня за запястье, когда я чуть не упал через него. Он потащил меня к моей машине и не отпускал руку даже для того, чтобы позволить мне отпереть дверь. Секунду я возился с ключами. Он мягко втолкнул меня в машину, а затем сел сам.

– Поезжай медленно, и остановись перед универмагом, – сказал он.

Когда я остановился, дон Хуан кивком головы сделал мне знак смотреть. «Ля Каталина» стояла на том месте, где дон Хуан схватил меня. Я невольно отшатнулся. Женщина сделала пару шагов в направлении к машине и остановилась угрожающе в каких-нибудь трех метрах от нас. Мы посмотрели друг на друга. В этот момент я не чувствовал ничего грозного в ней. Я улыбнулся и помахал ей. Она хихикнула, как маленькая застенчивая девочка, и прикрыла рот. Каким-то образом я почувствовал удовольствие. Я повернулся к дону Хуану, чтобы прокомментировать ее внешний вид и поведение, но он испугал меня чуть не до смерти криком:

– Не поворачивайся к этой женщине спиной, черт возьми!

Я быстро повернулся, чтобы взглянуть на женщину. Она сделала еще пару шагов к машине и стояла в каких-нибудь полутора метрах от дверцы. Она улыбалась. Зубы у нее были большие, белые и очень чистые. Однако, в ее улыбке было что-то колдовское. Улыбка не была дружественной. Это была надетая маска. Только ее рот улыбался. Глаза ее были черные, холодные и пристально смотрели на меня.

У меня дрожь прошла по телу. Дон Хуан стал смеяться ритмическим покашливанием. После секундного ожидания женщина медленно попятилась и исчезла среди толпы.

Мы поехали прочь, и дон Хуан стал говорить о том, что если я не подтяну свою жизнь и не стану учиться, то она наступит не меня, как на беззащитного жука.

– Она тот стоящий оппонент, которого я нашел для тебя, как говорил, – сказал он.

Дон Хуан сказал, что нам следует подождать знака, прежде чем мы будем знать, что делать с женщиной, которая вмешивается в мою охоту.

Если мы увидим или услышим ворону, то мы наверняка будем знать, что мы можем ждать. И мы будем знать также, где ждать, – добавил он. Он медленно повернулся, сделав круг, осматривая окрестности.

– Это не место для ожидания, – сказал он шепотом.

Мы пошли к востоку. Было уже довольно темно. Внезапно две вороны вылетели из-за каких-то высоких кустов и исчезли за холмом. Дон Хуан сказал, что этот холм и является тем, что нам нужно.

Как только мы прибыли туда, он обошел его и выбрал место, открытое с юго-востока, у подножия холма. Он очистил сухие ветки, листья и прочий мусор с круглого пятна пяти-шести футов в диаметре. Я попытался помочь ему, но он отказал мне сильным движением руки. Приложив палец к губам, он сделал знак молчания. Когда мы окончили, он подтолкнул меня к центру круга и заставил обратиться лицом к югу в сторону от холма, прошептав мне на ухо, что я должен подражать его движениям. Он начал своего рода танец, делая ритмичные потоптывания правой ногой. Они состояли из семи равномерных ударов, перемежающихся набором трех быстрых ударов.

Я попытался приспособиться к его ритму, и после нескольких неудачных попыток стал более или менее способен воспроизводить такое же топанье.

– Для чего это? – прошептал я ему на ухо.

Он сказал мне тоже шепотом, что я топаю, как кролик, и что раньше или позже преследователь будет привлечен звуком и покажется, чтобы посмотреть, что происходит.

Как только я скопировал ритм, дон Хуан перестал топать сам, но велел мне продолжать, отмеряя ритм движениями своей руки.

Время от времени он внимательно прислушивался, слегка склонив голову направо, видимо, улавливая звуки в чапарале. Один раз он сделал мне знак остановиться и остался в крайне алертной позе. Казалось, он был готов прыгнуть или броситься на неизвестного и невидимого противника.

Затем он сделал мне знак продолжать топанье и через некоторое время остановил меня опять. Каждый раз, когда я останавливался, он прислушивался с такой концентрацией, что все волокна его тела, казалось, так напрягались, что готовы были порваться.

Внезапно он прыгнул ко мне и прошептал мне на ухо, что сумерки находятся в полной силе.

Я оглянулся. Чапараль был темной массой так же, как холмы и скалы. Небо было темно-синим, и я уже не видел больше облаков. Весь мир казался однообразной массой темных силуэтов, которые не имели каких-нибудь видимых границ.

Я услышал душераздирающий отдаленный крик животного, койота или, может быть, ночной птицы. Он раздался так внезапно, что я не обратил на него внимания, но тело дона Хуана слегка дернулось. Я ощущал его вибрации, поскольку он стоял рядом со мной.

– Вот мы и тут, – прошептал он. – топай опять и будь готов, она здесь.

Я начал бешено топать, но дон Хуан наступил мне на ногу и сделал отчаянный знак, чтобы я расслабился и топал ритмично.

– Не отпугни ее, – прошептал он мне на ухо. – успокойся и не потеряй свои шарики.

Он опять стал отмечать ритм моего топанья и после второго раза, когда он остановил меня, я вновь услышал такой же крик. На этот раз он казался криком птицы, которая летает над холмом.

Дон Хуан еще раз заставил меня топать, и как раз тогда, когда я остановился, я услышал особый шуршащий звук слева. Такой звук могло производить тяжелое животное, пробираясь сквозь сухой кустарник. Мне на ум пришла мысль о медведе, но затем я сообразил, что в пустыне нет медведей. Я ухватился за руку дона Хуана, и он улыбнулся мне, приложив палец ко рту в знак молчания. Я таращился в темноту слева от себя, он сделал мне знак не делать так. Несколько раз он указал прямо надо мной вверх, а затем заставил меня повернуться так, чтобы я оказался лицом к темной массе холма. Пальцем дон Хуан указывал на какую-то определенную точку холма. Я удерживал глаза на этом месте, и внезапно, как в ночном кошмаре, темная тень прыгнула на меня. Я взвыл и упал на землю на спину. На секунду темный силуэт был наложен на черно-синее небо, а затем он пронесся дальше и приземлился за нами в кустах. Я услышал звук падения тяжелого тела в кусты, а затем неземной выкрик.

Дон Хуан помог мне подняться и провел меня в темноте к тому месту, где я оставил свои ловушки. Он велел мне собрать их вместе и разобрать на части, а затем разбросал эти части во всех направлениях. Все это он выполнил, не говоря ни слова. По дороге к дому мы не говорили совсем ничего.

– Что ты хочешь мне сказать? – спросил дон Хуан после того, как я неоднократно просил его объяснить те события, свидетелем которых я был несколько часов назад.

– Что это было? – спросил я.

– Ты знаешь чертовски хорошо, что это было, – сказал он. – не размазывай все это своим «что-это-было». Кто это был? – вот что важно.

Я разработал объяснение, которое, казалось, меня устраивало. Фигура, которую я видел, весьма походила на воздушного змея, которого кто-то пустил над холмом, в то время, как кто-то другой притащил его на землю за нами. Отсюда и эффект силуэта. Отсюда и темный силуэт, пронесшийся по воздуху, пожалуй, 30 или 40 метров.

Он внимательно выслушал мое объяснение, а затем смеялся до тех пор, пока слезы не полились у него по щекам.

– Перестань ходить вокруг да около, – сказал он. – отвечай на вопрос прямо. Разве не женщина это была?

Я должен был признать, что когда я упал и смотрел вверх, то я видел темный силуэт женщины в длинной юбке, прыгнувшей через меня в очень медленном движении. Затем что-то, казалось, дернуло силуэт, и он пролетел меня с большой скоростью, обрушившись затем в кусты. В действительности именно это движение дало мне идею воздушного змея.

Дон Хуан отказался обсуждать прецедент дальше. На следующий день он ушел выполнять какое-то мистическое поручение, а я отправился навестить друзей индейцев из племени яки в другой деревне.

Среда, 12 декабря 1962 года.

Как только я прибыл в селение яки, мексиканец, владелец магазина, сказал, что он взял напрокат проигрыватель и двадцать пластинок в городе Обригоне для «фиесты», которую он собирается устроить следующим вечером в честь Гваделупской девы. Он уже всем сказал, что сделал необходимые приготовления благодаря Хулио, бродячему продавцу, который приезжал в селение яки дважды в месяц, чтобы собирать платежи за дешевую мануфактуру, которую он ухитрялся продавать в кредит некоторым индейцам-яки.

Хулио принес проигрыватель в начале дня и подключил его к динамо, которое снабжало электричеством магазин. Он убедился, что оно работает, а затем, повернув громкость до максимума и напомнив владельцу магазина, чтобы тот не трогал никаких кнопок, начал отбирать двадцать пластинок.

– Я знаю, сколько царапин на каждой из них, – сказал Хулио владельцу магазина.

– Скажи это моей дочери, – ответил владелец магазина.

– Отвечаешь ты, а не твоя дочь.

– Это одно и то же, потому что она будет менять пластинки.

Хулио настаивал на том, что для него нет никакой разницы, будет ли она или кто-нибудь еще обращаться с проигрывателем, если владелец магазина будет платить за каждую пластинку, которой будет причинен ущерб. Хозяин начал спорить с Хулио. Лицо у Хулио покраснело. Время от времени он поворачивался к большой группе индейцев яки, собравшихся перед магазином и делал знаки отчаяния или замешательства, двигая руками и корча гримасы. Очевидно, как последний выход, он требовал аванса. Это явилось причиной другого длинного спора относительно того, что считать пластинкой, которой причинен вред. Хулио с авторитетом заявил, что любая сломанная пластинка должна быть оплачена полностью, как если бы она была новой. Хозяин магазина еще больше рассердился и начал выдергивать свой шнур-удлинитель. Он, казалось, был склонен к тому, чтобы отключить проигрыватель и отменить вечеринку. Он дал понять своим клиентам, собравшимся перед магазином, что сделал все, что мог, чтобы договориться с Хулио. На секунду казалось, что вечеринка провалится, еще не начавшись.

Блас, старый индеец яки, в чьем доме я остановился, сделал несколько мрачных замечаний мрачным голосом о печальном состоянии дел яки, что они не могут даже отпраздновать свой самый почитаемый религиозный праздник, день Святой девы Гваделупской.

Я хотел вмешаться и предложить свою помощь, но Блас остановил меня. Он сказал, что если я буду платить аванс, то хозяин магазина разобьет все пластинки.

– Он хуже, чем кто-либо, – сказал он. – пусть сам он платит аванс. Он сосет из нас кровь, почему бы ему не заплатить.

После долгого спора, в котором, как ни странно, каждый присутствующий был на стороне Хулио, хозяин магазина добился условий, которые оказались приемлемыми. Он не платил ни аванса, ни залога, но брал на себя ответственность за пластинки и за проигрыватель. Мотоцикл Хулио оставил след пыли, когда он уехал к отдаленным домам селения. Блас сказал, что Хулио старается добраться до своих клиентов прежде, чем они пришли в магазин и растратили все свои деньги на напитки. Когда он это кончил, группа индейцев вышла из-за магазина. Блас взглянул на них и стал смеяться так же, как все кругом. Блас сказал мне, что эти индейцы были клиентами Хулио и прятались позади магазина, ожидая, пока он уедет.

Вечеринка началась рано. Дочь хозяина магазина положила пластинку на диск и опустила адаптер. Раздался ужасающе громкий визг, а затем звуки трубы и гитар.

Вечеринка состояла из проигрывания пластинок на полную громкость. Тут были четыре молодых мексиканца, которые танцевали с двумя дочерьми хозяина магазина, и тремя другими молодыми мексиканками. Яки не танцевали. Они с явным удовольствием следили за каждым движением танцующих. Они, казалось, наслаждались просто наблюдением и глотанием дешевой текильи /крепкий напиток/. Я заказал выпивку для каждого, кого я знал. Я хотел избежать любых чувств недоброжелательства. Я курсировал между многочисленными индейцами, говорил с ними, а затем предлагал им выпить. Мой стиль поведения действовал до тех пор, пока они не сообразили, что я не пью совсем. Это, казалось, вызвало раздражение у всех сразу. Как будто бы коллективно они раскрыли, что я к этому обществу не принадлежу. Индейцы стали очень мрачными и стали бросать на меня косые взгляды.

Мексиканцы, которые были такими же пьяными, как индейцы, в то же самое время поняли, что я не танцую. И это, казалось, обидело их еще больше. Они, казалось, стали очень агрессивными. Один из них силой потащил меня за руку поближе к проигрывателю, другой налил полную чашку текильи и хотел, чтобы я ее полностью выпил одним глотком и доказал, что я «мачо».

Я пытался отбиться от них и идиотски смеялся, как будто мне действительно нравилась ситуация. Я сказал, что хочу сначала танцевать, а потом пить. Один из молодых людей назвал название песни. Девушка, отвечающая за проигрыватель, начала рыться в груде пластинок. Она, казалось, была немного пьяна, хотя никто из женщин открыто не пил, и ей трудно было поставить пластинку на диск. Молодой человек сказал, что пластинка, которую она выбрала, – не твист. Она стала возиться с грудой, пытаясь найти подходящую, и все сомкнулись вокруг нее, оставив меня. Это дало мне время убежать с освещенного участка и с глаз долой.

Я стоял примерно в шестидесяти метрах в темноте каких-то кустов, стараясь решить, что делать. Я был утомлен. Я чувствовал, что время забраться в машину и ехать домой. Я пошел к дому Бласа, где стояла моя машина. Я рассчитывал, что если я поеду медленно, то никто не заметит, что я уезжаю.

Люди, занятые проигрывателем, казалось, все еще ищут пластинку. Все, что я мог слышать, это гудение громкоговорителя. Затем раздались звуки твиста. Я громко засмеялся, думая, что они, вероятно, повернулись туда, где я был, и обнаружили, что я исчез.

Я увидел темные силуэты людей, идущих в противоположном направлении – к магазину. Мы прошли друг мимо друга, и они пробормотали «буэнос ночес». Я узнал их и заговорил с ними. Я сказал им, что вечеринка была великолепна. Прежде, чем я подошел к изгибу дороги, я встретил еще двоих людей, которых я не знал, но все равно приветствовал. Ревущие звуки проигрывателя были здесь на дороге почти такими же громкими, как и перед магазином. Ночь была темной и беззвездной, но отсвет огней магазина позволял мне довольно хорошо видеть окружающее. Дом Бласа был очень близко, и я ускорил шаг. Затем я заметил темную фигуру человека, сидящего на корточках слева от меня на повороте дороги. Я подумал на секунду, что это, может быть, кто-нибудь из тех, кого я видел на вечеринке, прежде чем ушел оттуда. Человек, казалось, оправлялся на краю дороги. Это казалось странным, люди селения ходили в густой кустарник, чтобы справлять свои телесные функции. Я подумал, что кто бы он ни был, но он, должно быть, пьян.

Я подошел к повороту и сказал «буэнос ночес». Человек ответил мне грубым, дух захватывающим, нечеловеческим завыванием. Все волосы на моем теле встали буквально вертикально. На секунду я был парализован. Затем я быстро пошел. Я бросил короткий взгляд. Я увидел, что темный силуэт стоял на полпути ко мне. Это была женщина. Она была полусогнута, наклоняясь вперед. В таком положении она прошла несколько метров, а затем прыгнула. Я бросился бежать, в то время, как женщина прыгала подобно птице сбоку от меня, не отставая. К тому времени, когда я прибыл к дому Бласа, она заступила мне дорогу, и мы почти столкнулись.

Я перепрыгнул через небольшую сухую канаву перед домом и вломился в двери.

Блас был уже дома, и его, казалось, не озаботила моя история.

– Хорошую шутку они с тобой сыграли, – сказал он. – индейцы находят большое удовольствие в том, чтобы дразнить иностранцев.

Пережитое так расстроило мои нервы, что на следующий день я поехал к дому дона Хуана вместо того, чтобы ехать домой, как я раньше собирался.

Дон Хуан вернулся после обеда. Я не дал ему времени ничего сказать, а тут же изложил ему всю мою историю, включая комментарий Бласа. Лицо дона Хуана стало хмурым. Может, это было только моим воображением, но мне показалось, что он огорчен.

– Поменьше верь тому, что Блас сказал тебе, – сказал он серьезным тоном. – он ничего не знает о битвах между врагами.

Ты должен был знать, что это что-то серьезное уже в тот момент, когда заметил, что тень находится слева от тебя. Точно так же ты не должен был бежать.

– Что же мне полагалось делать? Стоять там?

– Правильно. Когда воин встречает своего противника, и противник не является ординарным человеком, он должен сделать свою стоянку. Это единственное, что делает его неуязвимым.

– О чем ты говоришь, дон Хуан?

– Я говорю, что у тебя была третья встреча с твоим стоящим противником. Она следует за тобой кругом, поджидая момента слабости с твоей стороны. На этот раз она чуть тебя не раздавила.

Я ощутил приступ тревоги и обвинил его в том, что он толкнул меня в ненужную опасность. Я жаловался, что та игра, которую он со мной играет – жестока.

– Она была бы жестока, если бы случилась со средним человеком. Но с того момента, как человек начинает жить, как воин, он уже не является больше ординарным. К тому же, я не искал для тебя стоящего оппонента ради того, чтобы играть с тобой или дразнить тебя, или раздражать тебя. Стоящий оппонент может пришпорить тебя. Под влиянием противника, подобного «ля Каталине», ты вынужден использовать все, чему я тебя учил. У тебя нет никакого другого выбора.

Некоторое время мы молчали. Его слова подняли во мне огромную тревогу.

Затем он захотел, чтобы я проимитировал как можно ближе тот крик, который я услышал после того, как сказал «буэнос ночес».

Я попытался воспроизвести звук и выдал какое-то такое странное завывание, что оно испугало меня самого. Дон Хуан, должно быть, посчитал мою попытку смешной. Он смеялся почти без удержу.

После этого он попросил меня воспроизвести общую последовательность событий, расстояние, на которое я бежал, расстояние, на котором находилась женщина, когда я ее встретил, расстояние, на котором она находилась, когда я достиг дома, и место, с которого она начала прыгать.

– Ни одна жирная индеанка не может прыгать таким образом, – сказал он, рассмотрев все условия. – они даже не смогут столько пробежать.

Он заставил меня прыгать. Я не мог покрыть за один раз более четырех футов, а если мое восприятие меня не обманывало, то женщина покрывала по крайней мере десять футов одним прыжком.

– Конечно, ты знаешь, что с этого времени ты должен быть настороже, – сказал он с выражением огромной серьезности. – она постарается хлопнуть тебя по левому плечу в тот момент, когда ты будешь слаб или не настороже.

– Что мне следует делать? – спросил я.

– Бесполезно жаловаться, – сказал он. – важно, чтобы с этого момента у тебя была твердая стратегия жизни.

Я совершенно не мог сконцентрироваться на том, что он говорит. Записывал я автоматически. После долгого молчания он спросил, не чувствую ли я боли за ушами или у основания шеи. Я сказал, нет, и он объяснил, что если бы я испытывал неприятные ощущения в любом из этих мест, то это означало бы, что я неуклюж и что «ля Каталина» нанесла мне вред.

– Все, что ты делал прошлой ночью, было неуклюжим, – сказал он. – прежде всего ты отправился на вечеринку, чтобы убить время, как если бы было какое-то время, которое можно убивать. Это ослабило тебя.

– Ты хочешь сказать, что мне не нужно ходить на вечеринки?

– Нет, я не это хочу сказать. Ты можешь идти туда, куда хочешь, но если ты идешь, ты должен принимать на себя полностью ответственность за свой поступок. Воин стратегически живет свою жизнь. Он будет присутствовать на вечеринке или на собрании подобного рода, только если это входит в его стратегию. Разумеется, это означает, что он будет в полном контроле и будет выполнять все те поступки, которые считает необходимыми.

Он пристально взглянул на меня и улыбнулся. Затем прикрыл лицо и мягко кашлянул.

– Ты в ужасном узле, – сказал он. – впервые в твоей жизни твой противник идет по твоему следу, и ты не можешь тебе позволить действовать абы как. На этот раз тебе придется учиться совершенно другому деланию, деланию стратегии. Думай об этом так: если ты останешься живым после покушения «ля Каталины», то тебе нужно будет поблагодарить ее когда-нибудь за то, что она заставила тебя изменить твое делание.

– Что за ужасный способ представлять все это так! – воскликнул я. – а если я не останусь живой?

– Воин никогда не индульгирует в подобных мыслях, – сказал он. – когда он должен действовать с окружающими людьми, воин следует деланию стратегии, и в этом делании нет ни побед, ни поражений. В этом делании есть только действие.

Я спросил его, что входит в делание стратегии.

– Это состоит в том, что ты не полагаешься на милость людей, – ответил он. – на этой вечеринке, например, ты был клоуном не потому, что это отвечало твоей цели быть клоуном, а потому, что ты отдался на милость этих людей. У тебя не было никакого контроля и поэтому ты был вынужден бежать от них.

– Что мне следовало делать?

– Не ходить туда совсем, или идти туда для того, чтобы выполнить особое действие.

– После карусели с мексиканцами ты был слаб, и «ля Каталина» воспользовалась этой возможностью. Поэтому она расположилась на дороге, чтобы ожидать тебя.

Ты все же заговорил с ней, хотя твое тело знало, что что-то не в порядке. Это было ужасно. Ты не должен произносить своему оппоненту ни единого слова во время подобных встреч. Затем ты повернулся к ней спиной. Это было еще хуже. Потом ты побежал от нее, и это было самое худшее, что ты только мог сделать. Очевидно, она неуклюжа. Маг, который стоит своего хлеба, раздавил бы тебя в ту же секунду, как ты повернулся спиной и побежал.

Пока что единственной твоей защитой является оставаться на месте и исполнять свой танец.

– О каком танце ты говоришь? – спросил я.

Он сказал, что «кроличье топанье», которому он научил меня, было первым движением танца, который воин исполняет и расширяет в течение своей жизни и в конце концов танцует его на своей последней стоянке на земле.

Я ощутил момент странной трезвости. И целая серия мыслей возникла у меня. На одном уровне было ясно, что то, что имело место между мной и «ля Каталиной» в первый раз, когда я с ней встретился, было реальным. «Ля Каталина» была реальной, и я не мог сбросить со счетов той возможности, что она действительно преследует меня. На другом уровне я не мог понять, каким образом она преследует меня, и это давало основу слабому подозрению, что дон Хуан, может быть, шутит надо мной, и что, может быть, он сам каким-нибудь образом производит те мистические эффекты, свидетелем которых я был.

Внезапно дон Хуан взглянул на небо и сказал мне, что еще есть время поехать и проверить колдунью. Он заверил меня, что мы подвергаемся очень небольшой опасности, поскольку собираемся просто проехать мимо ее дома.

– Ты должен сопоставить ее формы, – сказал дон Хуан. – тогда у тебя в уме не останется никаких сомнений ни так, ни эдак.

Ладони у меня стали так сильно потеть, что я был вынужден их несколько раз вытереть полотенцем. Мы забрались в мою машину, и дон Хуан направил меня на главное шоссе, а затем на широкую грунтовую дорогу. Я ехал по ее середине. Тяжелые грузовики и тракторы промяли глубокие колеи, а моя машина была слишком низка для того, чтобы ехать по левой или правой стороне дороги. Мы медленно ехали в густом облаке пыли. Гравий, который использовали для починки дороги, смешался с глиной во время дождей, и куски сухих грязных камней стучали по металлу под моей машиной, издавая громкий взрывоподобный звук.

Дон Хуан сказал, чтобы я снизил скорость, когда мы подъезжали к небольшому мосту. Там сидели четверо индейцев, и они помахали нам. Мы переехали через мост, и дорога плавно повернула.

– Вот дом этой женщины, – прошептал дон Хуан, указывая глазами на белый дом с высокой бамбуковой оградой вокруг.

Он сказал, чтобы я развернулся и остановился посередине дороги, ожидая, не будет ли женщина настолько подозрительной, чтобы показать свое лицо. Мы стояли там, наверно, минут десять. Время мне казалось бесконечным. Дон Хуан не сказал ни слова. Он сидел неподвижно, глядя на дом.

– Вот она, – сказал он, и его тело сделало внезапный прыжок.

Я увидел темный силуэт женщины, стоящей внутри дома и смотрящей через открытую дверь. В комнате было тесно, и это только усиливало темноту женского силуэта.

Через несколько минут женщина вышла из темноты комнаты и, остановившись в дверях, смотрела на нас. Секунду мы смотрели на нее, а затем дон Хуан сказал, чтобы я ехал. У меня не было слов. Я мог бы присягнуть, что она была именно той женщиной, которую я видел прыгающей у дороги в темноте.

Примерно полчаса спустя, когда мы вернулись на мощеное шоссе, дон Хуан заговорил со мной.

– Ну, что ты скажешь? – спросил он. – узнал ты эту форму?

Прежде, чем ответить, я долго колебался. Я боялся последствий того, что я скажу да. Я тщательно разработал свой ответ и сказал, что я думаю, тогда было очень темно и поэтому я не могу быть абсолютно уверен.

Он засмеялся и слегка похлопал меня по голове.

– Она была той самой, не так ли? – спросил он.

Он не дал мне времени ответить. Он приложил палец ко рту знаком молчания и прошептал мне на ухо, что говорить что-либо бессмысленно и что для того, чтобы выжить в покушениях «ля Каталины», я вынужден использовать все, чему он меня научил.