Образы взрослых опекунов, предлагаемые девушкам окружающей культурной средой

Это феномен коллективного сознания, здесь речь не идет об индивидуальном потреблении. Критерием выбора может стать само участие в лидирующей группе.

Однажды лицеистов спросили, как должен назы­ваться их новый лицей. Многие предлагали Месрина [Месрин, Жак — фр. преступник, «прославившийся» в шестидесятые годы XIX в. своими побегами]. В конце концов это учреждение стало лицеем Жана Поля Сартра, причем так решили взрослые. По край­ней мере, выбрали имя писателя, принятого молоде­жью. Но студенты много читали тогда Бориса Виана, возможно, им хотелось бы ходить в лицей Бориса Ви­ана. Был лицей Сент-Экзюпери, в эпоху, когда взрос­лые знали, что молодежь читает Сент-Экзюпери.

Прямые отношения между читателями и «вла­стителями дум» совершенно исчезли. В пятидесятые годы студент, которому нравился здравствующий тогда писатель, искал случая познакомиться с ним. Люди ходили на встречи, чтобы увидеть известных авторов. Сейчас, когда этих «властителей дум» мож­но увидеть по телевизору и когда книги, пользующиеся успехом, расходятся тиражом в сотни тысяч экзем­пляров, у людей нет потребности видеть их авто-ра. Раньше все-таки стремились к личному общению с учителем, гуру и т. п., а теперь с идолом коллек­тивных празднеств вместе делать нечего. Теперь же, когда молодежь так незащищена, молодой человек, который встречает гуру, являющегося предводителем какой-нибудь группы, неизбежно попадает в положе­ние жертвы. Ему только двадцать лет, он торопит­ся заполучить автограф Элвиса Пресли или Джона Леннона. Музыкальные записи не дают ощущения при­сутствия тех, кем заполнено его воображение.

Но и получают они не настоящее послание, а его фотокопию.

Страшно было видеть совершенно бессильных, равнодушных молодых людей, которых не интересовали такие вопросы, как солидарность и борьба с ра­сизмом. Они теперь собираются, выходят на улицы, организуют группы, свои «парламенты». Они отзы­ваются на многое, но отзываются коллективно. По­добно тому как старшее поколение интеллектуалов, философов, партийных борцов отвергло Сталина и Мао, сегодняшняя молодежь говорит нам: «Хоть мы и аплодируем и покупаем пластинки, мы вовсе этим не захвачены. Мы прекрасно живем без Бога и без учителей. Но мы пытаемся быть хоть какой-то совестью человечества». Это коллективное ощущение прав человека.

Однако, думаю, существует в подростках нечто та­кое, что не подвержено изменениям, нечто, что всегда с ними, — их потребность в дружбе. Вера в дружбу существует, и я думаю, что, когда они ее теряют, толь­ко тогда у них ничего не остается. Только дружба воз­вращает им живую жизнь.

Как свидетельствуют все романы, о которых мы здесь говорили, эти поиски страстной дружбы со сто­роны себе подобного были всегда. Этот индивидуаль­ный обмен был всегда взыскуем, пусть даже обречен на неудачу, пусть даже не мог принести удовлетво­рения, этого обмена желали. Те, кто более других не ощущает себя в безопасности, кто мечется, бросается в коллективные формы жизни, возможно, просто не нашли этой дружбы или были преданы раз-другой.

Меня всегда ранит, когда об этом начинают спра­шивать ребенка, попавшего в трудную ситуацию, подростка, даже пусть семи-восьмилетнего ребенка, когда видят, что он ничего не хочет от жизни. Такие дети есть, и надо сказать, что часто это дети, родите­ли которых в разводе или разъехались. «Так кто же тебя предал?» Нет, не родители. Товарищ. И рана, нанесенная этим предательством друга или подруги, в зависимости от того, о ком идет речь, о мальчике или о девочке, еще углубляется тем, что родители ра­зошлись по причине, для детей необъяснимой. Дети не понимают, почему разъехались родители, почему друг, которого они любили, их предал; если это слу­чается еще раз, такие дети начинают думать: «Они поступают со мной так потому, что я ничтожество». Подростки теряют веру в себя. Такое бывает в детстве, обостряется в отрочестве, если подросток попадает в аналогичную ситуацию и его предает ровесник, товарищ, которому он верил и думал, что может рассчи­тывать на такое же доверие к себе. Речь идет о друже­ской влюбленности без физической реализации. Хотя сама возможность такой реализации уже зарождается в процессе подростковой психологической трансформа­ции, четырнадцати-пятнаддатилетние еще не готовы к сексуальной жизни. Дружба для них — нечто куда более сокровенное. Когда есть только друг и когда ты лишился веры в себя, потому что друг этот тебя пре­дал, это ужасный удар для ребенка. Можно ждать, ко­гда повзрослеешь, думая примерно так: «Когда я стану старше, у меня будут настоящие друзья». И вот опять оказывается, что это невозможно. Ждут взросления, стараясь не терять мужества, а повзрослев и пережив предательство еще раз, впадают в отчаяние. Обманутая дружба — это самое большое испыта­ние отрочества: уж раз приходится покидать семью и отправляться в неведомое, на что толкает подростка первое проявление сексуальности, проходящее под знаком запрета кровосмесительства, самым важным для него становится дружба сверстников. Посколь­ку другой мотивации, кроме веры в себя, у него нет, в случае предательства он кажется себе обделенным в самом главном. И в этот момент покинутости, одино­чества, смятения, возможно, именно коллектив, где отсутствуют личные отношения, может помочь реали­зовать остающиеся силы, придав хоть какой-то смысл энергии собственной личности, которая соединяется энергией других людей. Будь то коллектив, стоящий на позициях активной борьбы или пассивного невме­шательства, где слушают пластинки, курят, выпи­вают или употребляют какие-нибудь наркотики для частичного самоудовлетворения, — не это главное.

Хрупкость, душевное опустошение отвергнутых под­ростков происходят оттого, что закон исключает для них индивидуально оцененный труд. Думаю, именно это заставляет подростков в наше время быть такими неустойчивыми. Разумеется, есть и другие причины социального крушения, но то, что у подростка нет ра­боты, которая может помочь ему поверить в себя как в личность, пусть даже просто зарабатывая деньги, гарантирующие личную свободу после перенесенного удара, весьма серьезно: если можно себя содержать, что-то накопить, значит, будет свой дом, будет свобо­да маневрирования, можно будет начать собственную жизнь. А поскольку это невозможно, молодежь долж­на прибегать к незаконным средствам добывания де­нег или к незаконным способам добывания удоволь­ствий. Даже если наркотики могут привести к смер­ти, для подростков это все равно удовольствие, потому что они помогают им выжить на какое-то время. Мед­ленная смерть — это совсем не то, что моментальное самоубийство. Коллектив может быть прибежищем или заменителем веры в себя.

Идолы пятидесятых годов имели своих фанов, как харизматические лидеры — своих сторонников. Нынче же никаких фанов, не более чем порядковые номера, пешки в игре, которая не имеет ничего обще­го с индивидуальным, выбором, это всего лишь согла­сие на возможность почитать кого-то, кого выбра­ла толпа. Тут могут быть и другие соображения, если речь идет о премии тому, кто сделал выбор, отличный от других, и сумел его обосновать. Вы­игравшим будет тот, кто приведет убедительные доказательства того, что он чувствует и думает.

Это в школе учат ссылаться на общее мнение, на «консенсус». Что нужно написать, чтобы учителю по­нравилось? И это вместо того, чтобы написать так, как хочется. Постоянные поиски, как понравиться другому, и приводят к тому, что на смену личному мнению, личности приходит мнение коллективное и коллектив. Если учителя умные, они побуждают сво­их учеников мыслить по-разному, а не так, как того хотелось бы самим учителям. Но так бывает редко.