Второе рождение

Итак, можно сказать, что мы рождаемся дважды: пер­вый раз, чтобы существовать, второй - чтобы жить; первый раз мы обретаем себя в пространстве, вто­рой — мы обретаем пол. Те, кто считает, что женщи­на — это несовершенный мужчина, по всей вероятно­сти, совершают ошибку: это касается только внешнего облика. До возраста возмужания у детей нет видимых различий; лицо, фигура, кожа, голос — все одинаковое: и девочки и мальчики - все они просто дети; таким по­хожим существам достаточно одного и того же имени. Мальчики, которые не развиваются в своей мужской сути, сохраняют это качество на всю жизнь; они навсе­гда остаются взрослыми детьми, тогда как женщины, не теряя своей первоначальной сущности, всегда были женщинами, во всякое время своей жизни. Но в большинстве своем мужчина сотворен не для того, чтобы всегда оставаться ребенком. Он покидает детство, когда предписано природой; и этот перелом­ный момент, как бы он ни был краток, влечет за собой долгие последствия.

Так же как далекое завывание волн предшествует на­двигающейся буре, этот бурный переворот заявляет о себе шепотом нарождающихся страстей; глухое бро­жение предупреждает о приближении опасности. Из­менения в настроении, частые вспышки, длительное возбуждение духа охватывают ребенка, которого почти невозможно усмирить. Он глух к голосу, призывающе­му его к послушанию; это лев, охваченный лихорадкой; он не желает знать своего проводника, он больше не хочет, чтобы его направляли.

К душевным изменениям, которые ухудшают его на­строение, прибавляются заметные изменения во внеш­нем его виде: физиономия взрослеет, и на ней появля­ется печать характера; редкий нежный пушок внизу щек темнеет и становится гуще. Голос ломается и часто про­падает: это не ребенок и не мужчина, и ему никак не попасть в тон которого-нибудь из этих двоих. Глаза, зеркало души, до той поры ничего не говорившие, обретают язык и выражение; зарождающееся пламя озаряет их, взгляд, еще полный святой невинности, оживляется, хотя в нем уже нет детского простодушия: он уже чувствует, что они могут его выдать; он учится опускать их и крас­неть; он чувствителен к тому, что ему приходится узнать; он охвачен беспокойством без видимой на то причины. Все это может длиться долго, и нужно дать ему время: но если его живость превращается в излишнее нетерпе­ние, если его вспыльчивость сменяется гневом, если он каждую секунду то зол, то нежен и то и дело бросается в беспричинные слезы подле тех, кто становится для не­го опасен, если у него мурашки бегут по коже, а взгляд пламенеет, если он дрожит, когда женская рука накры­вает его руку, если он смущается и робеет рядом с Ней, Улисс, о мудрый Улисс, берегись; бурдюки, которые ты так заботливо завязывал, открылись, задули ветры; не пропусти решающий момент, а то можно все потерять. Это и есть второе рождение, о котором я говорил; чело­век действительно рождается для жизни, и ничто чело­веческое ему не чуждо. До этих пор нашими заботами были лишь детские игры; только они были действитель­но важны до сих пор. Начинается время, когда обыч­ное воспитание уходит, и мы должны теперь учиться от­давать себя; но чтобы лучше представлять себе, что же нас ждет, рассмотрим как можно шире состояние дел, относящихся к предмету нашего разговора.