День и ночь

Весь день небо оставалось ясным, но к вечеру с севера приползли тяжелые тучи, обещавшие если не бурю, то явно долгую метель. После полумрака, царящего в помещениях для слуг, снег казался магической субстанцией, источавшей свет, и, выйдя во двор, Симель тут же зажмурилась. Прикрывая глаза ладонью, она прошла под низкой аркой ворот, и оказавшись в среднем дворе, направилась к Восточной башне. Она уже почти миновала храм, как вдруг из-за приоткрытых дверей послышалось пение церковного хора, заставившее ее замереть на месте: двадцать чистых голосов возносило хвалы Господу и деяниям его на земле. Симель склонила голову, прислушалась, потом взглянула на заходящее солнце - до ужина еще оставалось немного времени - и вошла в храм. Как можно тише и незаметнее скользнула она к стене, где поспешила встать на колени и сложить руки в молитвенном жесте. Похоже, никто и не заметил, как она вошла: в храме было непривычно много народу. Среди коленопреклонных людей особенно выделялась фигура Дора Гранджа, бывшего редким гостем служб, а в дальнем углу Симель с не меньшим удивлением заметила Кормака.

«Но ведь сегодня праздник Сошествия», - подумала она, - «поэтому все обитатели замка вдруг вспомнили о своем благочестии».Хор взял высокую ноту, и под самым куполом, отражаясь от стен, затрепетало сладкозвучное эхо. Симель закрыла глаза. Низкие голоса одной половины хора нараспев произнесли следующую строку, другая подхватила последние слова, и молитва как-будто взлетела к небесам сквозь камень земной обители веры.

Возможно, она слишком глубоко погрузилась в собственные мысли, или попросту задремала, но наступившая тишина внезапно оглушила ее, Симель встрепенулась и обратила взгляд на кафедру. Священник в белых одеждах замер перед своей паствой и, воздев руки к небу, начал Моления. Хор тихо вторил его словам, и Симель уже в который раз удивилась четким действиям священнослужителей, создающих безупречную гармонию. С тех самых пор, как она, будучи совсем еще крошкой, слушала Моления в родном Марскелле, эта музыка казалась ей самой прекрасной, которую когда-либо создавала человеческая мысль. Отец Бреттани возвысил голос:

- Мое имя было в вечности, мое имя останется в ваших сердцах… Пронеси свою жизнь сквозь меня, открой мне душу свою… Обрати взор свой к небу, к Обители моей, и знай: я смотрю на тебя… Вознеси молитву души своей и знай: я слышу тебя…

Симель вздохнула и поднялась с колен, ей нужно было спешить, чтобы успеть поужинать.

- Восхвалим Господа нашего! Восхвалим Его доброту и прощение! То, что дал Он нам, и то, что даст в Покое! Восхвалим созданную Им землю, дары ее и того, кто ныне над нами!

Симель бочком двинулась к дверям и ей показалось, что глаза священника неодобрительно сверкнули из-под опущенных ресниц, когда она уже почти вышла из храма. Ну, что ж, Моления могут продолжаться и без нее, а король сейчас важнее, чтобы ни сказал по этому поводу отец Бреттани.

- Это просто восхитительно! - Симель не могла отвести взгляд от подноса, уставленного десятком невиданных экзотических блюд. В лекарской, где несколько ее коллег по цеху трапезничали без отрыва от дел, аромат жареного мяса перебивал даже крепкий запах полыни. Сегодня безусловно один из великих церковных праздников, но чтобы Реик, весьма заурядный повар, смог приготовить такое? Видимо, этот вопрос был написан у Симели на лице, потому что Эшен, колоритный южанин в свободных пестрых шароварах, созвучно ее мыслям произнес:

- Мне сказали, у нас новый главный повар. Очень кстати к Сошествию.

Симель сглотнула, пытаясь сдержать бурчание в животе: в день Сошествия завтракать и обедать было запрещено, и она чувствовала дикий голод.

- Еще вчера на кухне говорили, что никого не возьмут, пока нынешний повар не найдет нового места. Не хочу показаться жестокой, но сейчас мне все равно, что с ним сталось, - она обнаружила, что сжимает в руке вилку.

- Прошу, - Эшен усмехнулся и сделал приглашающий жест в сторону подноса. Пока Симель орудовала ножом над нежным сочным мясом, он приладил над огнем небольшой котелок и продолжил, не глядя в ее сторону. – Мне кажется, отвар, который вы готовили на той неделе, был очень хорош и именно поэтому король чувствовал себя лучше. Пожалуйста, повторите его еще несколько раз, и попросим наших друзей повременить с другими экспериментами.

Симель заметила косые взгляды находящихся в комнате лекарей и горько усмехнулась:

- Вам не повлиять на них, господин дон Бар. Мне кажется, всех здесь больше занимает свое искусство, нежели чужое здоровье.

Маленький смуглый южанин коротко улыбнулся одними губами и принялся аккуратно шинковать длинные сушеные стебли.

- Вы все же попробуйте.

На этом разговор закончился, хотя Симель с удовольствием поговорила бы еще, так как остальные лекари не вызывали у нее даже желания здороваться. Покончив с ужином, она решила последовать мудрому совету и, накинув теплый плащ, пошла вниз за еще одним котелком.

Вечер выдался на редкость холодным, согнав стражников поближе к караулкам и горячему вину. Отец Бреттани закончил Моления и в темноте пересекал Внутренний двор, ругая всех и вся. Праздничные недели Сошествия были в самом разгаре, а с утра в храм приходило всего несколько благочестивых служанок. «Если бы Господь наш, слава ему и хвала», - священник коротко вознес глаза к небу, - «сошел на землю еще один раз, прямо сегодня, то увидев все это, точно сокрушил бы земную твердь!» Святой отец решительно прокладывал себе дорогу через свежие сугробы, несмотря на то, что кто-то уже ходил здесь до него и оставил в снегу узкую дорожку - он чувствовал, что так правильно, что дело это богоугодно. «Да, страдания земные и усердие…» Попав в невидимую яму, Бреттани неуклюже замахал руками и провалился в холодный снег по пояс. Со стены послышался тихий смешок, и он погрозил кулаком в пустоту, где только что мелькнул стражник.

- Воздастся, всем воздастся по заслугам! – Пропыхтел он, выбираясь из ямы. Что такого увидел Господь на земле в прошлый раз, что решил не карать создания свои, отец Бреттани не знал, но очень хотел бы узнать. Ведь иначе уже и он мог бы родиться в Покое; и многие до него, и многие после никогда бы не узнали, что такое низменные земные грехи, - «потому что», -мечтательно вздохнул священник, - «не было бы уже никакой земли!» Он подобрал мокрые, отяжелевшие полы рясы и снова побрел вперед.

Симель возвращалась по своим следам у башни, как вдруг увидела впереди долговязую фигуру отца Бреттани. Видя, что встречи не избежать, она продолжила путь и, подойдя ближе, поздоровалась, но священник резко поднял руку:

- Стой. Знаешь ли ты, что Господь накажет тех, кто пренебрегает святыми традициями?

Симель остановилась и непонимающе моргнула.

- Думаешь, можно вот так врываться посреди службы и уходить, когда захочется? – Сощурился Бреттани.

Вот оно что.

- Я очень спешила, святой отец. Спешу и сейчас - склонила голову Симель, пряча сердитый взгляд.

- В храм, я надеюсь? – Язвительно спросил священник, прекрасно видя, что она идет не туда.

- Нет, в кухни, - и с этими словами Симель, не дожидаясь новой тирады, развернулась и пошла дальше.

- А ну, вернись! – Крикнул вслед отец Бреттани. – Торопишься наполнить брюхо? Грешница! Прежде наполни разум светлыми помыслами!

Но она, не оборачиваясь, лишь ускорила шаг.

Когда с готовкой было покончено, солнце уже давно закатилось за горизонт, а на пороге стояла темная зимняя ночь. Симель сменила сухопарого Азоха Рана у постели короля и теперь, катая в ладонях кубок с горданийским красным, смотрела через южное окно на маяк. Непроглядно черное небо, окружавшее замок со всех сторон, поглотило город и толстые стены королевской спальни, и теперь на много миль вокруг простиралась только ночная пустота. Один лишь маяк - темная громада с ярким пламенем на башне - как исполинский факел возвышался над черными водами океана, и Симели казалось, что она мотыльком парит над землей, привлеченная светом. Она взглянула на короля - он смотрел вдаль, на широкую полосу красно-золотых бликов, стелющуюся по льду от гавани до самого горизонта. Эта дорога как будто отмечала путь заблудших душ, ищущих покоя во тьме, или кораблей-призраков, следующих курсу, словно они все еще живы. В камине с сухим треском выстрелила искра, и Симель тряхнула головой, избавляясь от головокружительного ощущения полета. Камин был единственным звеном, связывающим ее с этим миром: во всей комнате не горело ни единой свечи.

- Также в тишине потрескивает огонь костра на лагерной стоянке. - Вдруг проговорил король, кубок в его руках чуть кренился, а взгляд все еще был устремлен за горизонт. Симель повернулась к нему, ожидая продолжения. В паутине легких седых волос Вилиама играли отсветы огня, резкие тени обозначили глубокие морщины на лице, а живые, молодые глаза напряженно блестели. Король молчал, поэтому Симель негромко спросила:

- Ваше величество, это правда, что слова “восхвалим того, кто ныне над нами” появились в Молениях после вашей блестящей кампании в Берении?

Король не пошевелился, только кинул на нее лукавый взгляд.

- Правда.

- За вас. - Симель подняла кубок, Вилиам склонил голову и вслед за ней выпил все вино до дна.

Где-то за стеной громко затрещал сверчок, ночь вступила в свои права, тишина дышала покоем. Симель подбросила дров в камин, потом принесла свое одеяло и, завернувшись в него, присела на край глубокого кресла. Вилиам прислушивался к треску огня.

- Ваше величество, о какой стоянке вы вспоминали? - спросила она очень тихо.

Король, очнувшись, посмотрел на нее, потом снова перевел взгляд на огонь. - А. Мы тогда подошли к границам Беренского герцогства. Было также темно и холодно. Нет, холоднее, гораздо холоднее, - король задумчиво склонил голову к правому плечу.

- Армия, которую вы привели туда, заслонила собой весь горизонт? - Улыбнувшись, спросила Симель, вспомнив гобелен у главной лестницы.

Король поднял брови:

- Ты про тот гобелен? - Он тоже улыбнулся. - Да. В войске было много крестьян и ополченцев, они создали видимость неизмеримой силы.

- Наверное, это напугало Дерика Беренского?

Король неуверенно хмыкнул:

- Возможно. Даже если нет, ты не представляешь, каково это - вести за собой столь огромное войско. Когда я поднимался на холм и видел, что отрядам, проходившим внизу, нет конца и края, сердце мое ликовало. Казалось, все мы были частями одного целого, силой, способной изменить в этом мире все…

Вилиам на мгновение закрыл глаза, вспоминая, руки его как всегда спокойно лежали на коленях. Симель придвинулась ближе и подобрала под себя ноги, прекрасно понимая, что стала похожа на любопытного ребенка.

- “Его величество Вилиам Светлый решил осадить Беренский замок ночью, и тысячи огней морем потекли в долину с холмов, окружавших крепость”. - Процитировала она “Хронику” Локара Плагардия. К ее несказанному удивлению, король вдруг рассмеялся - красные блики огня заплясали в серебряных волосах и бороде - и покачал головой.

- Локар, пройдоха… Говорил, что, чем бы не закончилась осада, сделает из этого Великий Поход. Все время ходил за мной и лез в самое пекло. - Король вздохнул. - Я не ожидал, что ему даже не придется лгать.

- И все потому, что Дерик не укрылся в замке, как вы ожидали! - Воскликнула Симель. – Хотя все знали, как богат припасами Венброг. Он был безумен?

- Не знаю. Выбор, конечно, был очевидным, но надо отдать должное чести и храбрости герцога, он предпочел сражаться. Достойный противник - это счастье для воина. Разве что, если он не посылает на смерть других. - Добавил король после небольшой паузы и посмотрел на Симель.

- Да. Но в «Хронике» сказано, что Дерик позорно отказался биться с вами один на один.

Король едва заметно закатил глаза.

- «Хроника» была создана человеком, считавшим, что историю пишут победители.

- А разве это не так? - Симель примирительно замахала руками, встретившись с тяжелым взглядом короля. - Если не брать в расчет нравственность? Простите меня, ваше величество, я хочу сказать, что ваши деяния принадлежат истории и вы уже не имеете право на свои подвиги. - Она нервно сцепила пальцы. - Вы понимаете?

- Я понимаю. Но победители пишут не историю, а книги о ней. Лживые книги. Это-то и страшно. - Голос короля звучал ровно, синие глаза смотрели испытующе. - В шатре, куда я пригласил Дерика, не было посторонних слушателей. На мое предложение о поединке герцог ответил, что был бы рад сразиться со мной - и умереть от моей руки! - но его люди хотят биться, они рассчитывают взять пленников и получить хороший выкуп. Все в нем источало печаль, когда он сказал, что его вассалы уже не хотят решать дело малой кровью, и теперь он понимает мои стремления немного больше. Я ответил, что, несмотря на мое желание всегда и всюду избегать жертв, в моем войске тоже найдется достаточно людей, мечтающих скорее ринуться в бой. Уходя, он низко поклонился мне. А на следующий день беренская армия была разбита. Дерик, которого солдаты приволокли к главным воротам, встал передо мной на колени. Только руки у него были связаны за спиной. Но, как ты говоришь, этот подвиг уже не принадлежит мне. Людям приятнее думать, будто он молился на меня, как на Господа нашего. - Король громко фыркнул.

- Но, ваше величество… - Симели очень хотелось возразить ему, но она и сама не знала, что именно хочет сказать.

- Пустое, Симель, - махнул рукой Вилиам. - Это все мелочи. Равно, как его деяния, король и сам не принадлежит себе. Но не помню, чтобы я когда-либо жаловался на это. Так что не вздумай жалеть меня.

- Хорошо, - Симель невольно улыбнулась, - не буду.

Она вновь перевела взгляд за окно. Пламя на маяке безмятежно, неторопливо выплескивало вверх языки огня, далеко над морем на мгновение разошлись тучи, и в крошечном просвете мелькнула яркая звездочка. На льду стайками мерцали блики-лодочки, высокие торосы неподвижно замерли у горизонта, штиль наполнял воздух тишиной. В молчании время потянулось медленнее и, казалось, все никак не может перевалить за полночь.

Король бросил взгляд в черноту ночи, потом оглянулся на камин, где мягко потрескивали поленья, и невесело улыбнулся:

- Ты говорила, менестрель хотел играть для меня?

Симель кивнула. Вилиам подтянул одеяло повыше.

- Зови его сюда.

Симель была удивлена этой неожиданной просьбой, но ничего не сказала. Выйдя из покоев короля, она направилась к черной лестнице. Возможно, в Малом зале, самом теплом в замке, еще веселятся придворные, и тогда Эймар наверняка окажется там, в противном случае придется без всякого сожаления поднять его с постели.

Беспорядочный шум и громкий смех Симель услышала, как только спустилась на второй этаж. Остановившись посреди холла между Тронным и Малым залами, она прислушалась, решая, куда идти. Как и следовало ожидать, гомон доносился со стороны Малого зала; теперь оставалось, не привлекая излишнего внимания, пробраться внутрь. Приоткрыв дверь, Симель просунула в щель голову и увидела странную картину: молодые лорды с кубками в руках стояли вокруг длинного стола, смеясь и громко свистя, а по столу бесстрашно скакал сир Ольмерт, рыцарь Гвардии короля, и, размахивая мечом, восклицал:

- Тогда я зашел справа! А потом слева! И вновь ударил! Берегись, чудовище!

Весельчак делал размашистые выпады и хохотал громче всех, но по четкости движений было видно, что он абсолютно трезв. Симель улыбнулась: ей нравился этот человек, у него всегда был хитрый вид и улыбка до ушей; когда остальные уже пьянели и не понимали, что происходит, он не упускал возможности посмеяться над чьей-нибудь глупостью. Выскользнув из-за портьеры, прикрывавшей дверку для слуг, Симель на цыпочках двинулась в сторону веселой компании, так как именно в ближайшем к ним углу на низкой скамье расположился Эймар, настраивавший лютню.

- Я почти вонзил свой клинок ему в брюхо, но тут… Дракон изрыгнул столп огня! - Ольмерт упал на колени, загораживаясь обеими руками от воображаемого пламени. - Меч выпал из моих рук… О, нет!

Леди в толпе ахнули, рыцари довольно рассмеялись. Симель обходила беспорядочно расставленные у стены кресла и украдкой смотрела на представление, менестрель все еще не замечал ее, он подкручивал колки и слушал, как звучит лютня, склоняясь к самым струнам.

- Когда казалось, что все уже кончено, и дракон приблизил ко мне свою пасть - а зубы во-о-от такие, - на мгновение отвлекся рыцарь, показывая какие у дракона были зубы, - так вот, тогда я, наконец, нащупал меч и, уже чувствуя как страшные клыки смыкаются на теле, взмахнул клинком… И отрубил чудищу голову! Победа! - Сир Ольмерт вскочил на ноги и начал отвешивать поклоны под неистовый крик слушателей. Симель почти прошла мимо стола, но тут рыцарь, замерший в поклоне, драматическим шепотом произнес:

- Но тут я услышал чьи-то легкие шаги… Кто же это? - Он протянул руку в сторону Симели и обернулся. - О, прекрасная дева! Ты пришла вознаградить храброго героя!

От дикого хохота задрожали стены, Симель незаметно подняла глаза к небу и, не останавливаясь, втянула голову в плечи.

- Властительница лесов! Фея! - Ольмерт сделал пафосный скачок и плюхнулся на одно колено на самом краю стола. Столешница опрокинулась и рыцарь свалился на пол. Собравшиеся рыдали от смеха и показывали на Симель пальцами. Она уже вплотную подошла к менестрелю и тот поднял недовольный взгляд.

- Подождите немного… Симель?

- Моей наградой будет поцелуй! - Глухо раздалось из-под столешницы, где, запутавшись в скатерти, ворочался сир Ольмерт.

- Что ты тут делаешь? - Спросил Эймар, поднимаясь и бережно прижимая лютню к груди. Симель надеялась, что со спины все еще выглядит испуганной, пытаясь избежать перепалки.

- Эймар, тебя зовет король. Он хочет, чтобы ты сыграл для него, но…

Особо громкий вскрик отвлек ее, но Симель не расслышала, что это было. Менестрель коснулся ее плеча:

- Подожди. Господа! - Возвысил он голос. - Господа, прошу вас, послушайте! Я вынужден покинуть вас… Сначала уйдем отсюда, - уже тише сказал он Симели, - а то мне иногда еще и не так достается … - Он пошел к дверям и повел за собой Симель, но тут с пола, наконец, вскочил сир Ольмерт.

- Ты! - Он ткнул в Эймара пальцем и поправил висящую на плечах скатерть. - Похититель! - Он вытянул руку и бросил к ногам менестреля невидимую перчатку. - Ты самый что ни на есть злодейский злодей! Я вызываю тебя!

Он попытался всунуть Эймару в руки свой меч, а толпа начала что-то невнятно скандировать. Симель уже набрала в грудь побольше воздуха, но Эймар сам как можно громче крикнул:

- Его величество король Вилиам Светлый ждет меня!

Сир Ольмерт прекратил дурачиться, а общество, притихшее на слове король, не успел менестрель договорить до конца, издало недовольное протяжное “Не-е-ет…” и ноюще загомонило. Симель скривилась от отвращения, рассматривая их лица: неужели они забыли, где находятся, чей это двор, и за чей счет они пьют? Сир Ольмерт примиряюще вскинул верх обе руки:

- Господа! Мои лорды! Я должен признать свое поражение! - Он кивнул музыканту, отступая. - Меня победил это могучий воин… языка!

Люди, стоявшие вокруг тесным кольцом, засмеялись, отпуская непристойные шутки, и потянулисьза своим предводителем. Эймар, покачав головой, стал пробираться к выходу из зала, и вскоре они уже покинули шумную компанию.

Симель постаралась отогнать бесполезную сейчас злость и быстрым шагом направилась к лестнице. В ушах стоял неприятный звон.

- Так вот, я беспокоюсь за его величество… Король грустит, и тебе, я думаю, не стоит петь о былых временах, славных подвигах… Понимаешь?

Эймар напряженно кивнул. Они поднялись на два пролета и вышли в широкий парадный коридор, ведущий к королевским покоям. В ночной тишине слышалось стрекотание сверчков, большинство обитателей замка давно отошло ко сну, стражники, не двигаясь, застыли у стен, и две тени, скользящие по темному коридору, были похожи на призраков. Света факела, горящего у лестницы, хватило, чтобы добрести до больших резных дверей, и Симель уже собиралась открыть двери, как вдруг Эймар перехватил ее руку.

- А… король в постели? - Глаза его смотрели испуганно.

- Да. Но не забывай: он сам позвал тебя, - поэтому не бойся и веди себя, как обычно. - Симель внимательно посмотрела на музыканта. - Ты не увидишь ничего низкого, земного. Трон, кровать - все это теряет хоть какую-нибудь значимость, когда имеешь дело с королем Вилиамом. Ты поймешь.

Она открыла дверь и первой вошла в комнату. Белые простыни светились в темноте, отражая теплый свет огня в камине, и окутанный этим сиянием король задумчиво смотрел на свои руки. Его длинные волосы, отливавшие стальным блеском, кольцами лежали на плечах, аккуратная короткая борода смягчала решительные черты лица, брови сошлись на переносице в тяжелом раздумье. Эймар вошел и низко поклонился, а когда Симель перетащила для него к камину небольшую скамеечку, молча сел и выжидающе поднял глаза на короля. Неофициальная обстановка, привычная Симели, видимо, сильно его смущала. Вилиам смотрел мимо него, но вдруг глубоко вздохнул и встретился взглядом с менестрелем. Эймар побледнел, откашлялся и полувопросительно произнес:

- Осеннее воспоминание.

Король не отвечал, а лишь смотрел ему в глаза. Музыкант побледнел еще сильнее, а Симель, в это время устраивавшаяся в кресле, незаметно махнула рукой: давай! Эймар снова откашлялся, а потом коснулся струн, и вся его тревога мигом пропала, лицо наполнилось вдохновением, пальцы уверенно и легко запорхали по грифу лютни. Сильным и глубоким голосом он запел:

Лишь осенью польют дожди

Я вспомню о тебе.

Я вспомню, как была моей,

Как больно было мне…

Весной ты бабочкой была,

Я жил тобой одной.

Ты говорила мне: люблю,

И ты была со мной.

Не глубже небо твоих глаз,

Не ярче, не синей.

Я говорил тебе: люблю,

И ты была моей.

Зеленый лета яркий цвет

Ласкал вечерний зной,

Ты говорила мне: люблю,

И ты была со мной.

Симель сидела, подперев рукой подбородок, и смотрела на огонь в камине. Языки пламени так мерно вздымались к дымоходу, что можно было подумать, будто огонь разговаривает или пишет в воздухе ярко-красными чернилами. Она не сводила глаз с этого единственного островка света и перестала видеть стены, они растворились во тьме, так что снова вернулось ощущение полета - чувство, будто она лежит в воздухе на большой высоте. Голос Эймара плавно проходил сквозь сознание, и Симель подумала, что, может быть, лучше опять стать мотыльком и летать вокруг маяка, но тут он взял высокую ноту, и девушка вернулась в земной мир.

Я видел, как твоя рука

Лежит в его руке.

Ты говоришь ему: люблю,

Как говорила мне.

Лишь осенью польют дожди

Я вспомню о тебе.

Ты говоришь ему: люблю,

Как говорила мне…

Король прикрыл глаза и несколько раз кивнул, словно в музыке нашлось отражение каким-то его мыслям. Эймар улыбнулся, но вновь неуверенно закусил губу, выбирая следующую песню. Потом он взял несколько аккордов, и Симель сразу узнала старую мелодию: в этой песне рассказывалось об удалом моряке и женщине, всегда ждущей его на берегу.

Один мотив сменялся другим и, слушая музыканта, Симель всматривалась в лицо короля. Странно, но иногда ей казалось, что когда люди грустят, успокоить их может только музыка. Не излечить, не обрадовать, а именно успокоить. Морщины на лице Вилиама разгладились, напряжение, сквозившее в каждом движении, ушло. Симель не привыкла к тому, чтобы его взгляд останавливался на чем-то ближе собственных мыслей, но музыку король слушал, все также глядя на свои руки.

Эймар исполнил около десятка самых разных всеми любимых песен и, окончив последнюю задумчивым, протяжным звуком, принялся вновь подкручивать колки. Море все также тихо спало за окном, маяк неустанно боролся с тьмой. Симель опиралась подбородком на ладонь и зябко куталась в одеяло. Король поднял глаза и посмотрел на менестреля, старающегося как можно тише настраивать лютню. Неожиданно он проговорил:

- “Король и Солнце”, пожалуйста.

Не успела Симель вознести даже самую короткую молитву о том, чтобы Эймар не обернулся в ее сторону, как тот уже испуганно взирал на нее со своего места. Вилиам проследил его взгляд и вопросительно поднял бровь. Симель вздохнула и осторожно заглянула в глаза королю. Она всего лишь заботилась о его чувствах.

- Спасибо, - сказал король, - но это лишнее.

На лице Эймара застыло удивление, он смутился и неуклюже перехватил лютню.

Там где остров, что последний,

Там, где север - мира край,

Знают все одну легенду,

Что поведаю я вам.

Светлый Вилиам, властитель

Трона в замке Хаубер,

Сделать цельно королевство

Захотел из всех земель.

Он под властию своею

Предлагал защиту всем.

Говорил, добро где правит,

Не угаснет счастья свет.

Он зажег сердца надеждой

Всех, кто был нуждой тесним,

Он призвал к себе любого,

Кто готов идти за ним.

И поднялись те, кто жаждал

Мир и счастье обрести.

Клятву верности решили

Вильяму приподнести.

И тогда в порыве страстном

Лорд, что клятву ту давал,

В жизни раз лишь на колени

Перед Королем вставал.

Но, как в горсти средь брильянтов,

Попадается стекло,

Также жадность, ложь и зависть

Меж людей есть все равно.

Тех, кого сожгла гордыня

В пепел, словно лист сухой,

Повела на поле злоба

Против Короля войной.

Меч вздымал Король свой к небу

И трубил в певучий рог,

Каждый, кто услышал это,

Скрыть свой страх уже не мог.

Глядя, как пред силой этой

Голову склоняет всяк,

Солнце наземь опустилось,

Небо погрузив во мрак.

Солнце землю опаляло,

Солнце к Королю пришло.

Не скрывая страх и злобу,

Грозно молвило оно:

“Ты ли это, кто над всеми

Встал как мира господин?

Ты, кто в битве сокрушаешь

Сотни воинов один?

Ты ли это, кто стяжает

Славу Света на земле,

Тот, кто слышит, что на небе

Был бы равным только мне? ”

Вилиам лишь усмехнулся

И из ножен вынул меч,

Не боясь, что на себя он

Может Солнца гнев навлечь.

“Я не знаю, что за слава

В небе следует за мной.

Но я вижу - на земле мы

Стоим равные с тобой”.

«Мои выси много больше,

Чем владения людей.

Кто бы выиграл, если с войском,

Ты пойдешь на неба твердь? ”

“Мы сражаемся за правду,

И в обмане славы нет.

В битве, Солнце, ты едва ли

Одержать смогло бы верх”.

“Вилиам, земной владыка,

Величайший из людей,

Есть ли место на всем свете,

Где укрыться можно мне? ”

«Место сыщется едва ли

Где себя ты можешь скрыть.

Но не трону тебя, Солнце,

Если в мире будешь жить».

Если битва, то не прихоть,

Если мир, то навсегда.

Стерлось в памяти народной

Слово страшное - война.

Ну, а Солнце, что ни утро,

Поднимаясь в небосклон,

Прежде, чем взглянуть на землю,

Вилиаму шлет поклон.

Cимель, затаив дыхание, следила за тем, как менестрель поет, как двигаются его руки, как меняется выразительное лицо, отражая настроение каждой строки. Когда баллада окончилась, она перевела взгляд на короля, и почувствовала, как кольнуло слева в груди, под сердцем: Вилиам выглядел так, будто сейчас засмеется, плотно сжимал губы, словно готов плакать, а его ясные синие глаза живо сверкали в полутьме комнаты, так что, казалось, он может вскочить на ноги и ринуться куда-то прямо посреди ночи. Эймар чуть опустил голову, но продолжал осторожно смотреть на короля. Вилиам приоткрыл рот, ничего не сказал и шумно выдохнул, его пальцы порывисто сжали край одеяла.

- “Лето шестьдесят восьмого”, - произнес он после недолгого молчания.

Эймар кивнул и чуть дрожащей рукой зажал струны на грифе в нужном аккорде. Теперь он, не отрываясь, глядел на короля и пел чуть тише, так как под тяжелым взором Вилиама - Симель знала это по себе - хотелось молча замереть на месте. В эти минуты Симель совершенно забыла о музыканте, о море, поглотившем все и вся, о маяке-факеле и мотыльках. Она видела только короля и больше всего ей хотелось как-нибудь его утешить, но это было вряд ли возможно.

Вилиам склонил голову к правому плечу и стал невидяще смотреть на красные отсветы, танцующие по одеялам. В балладе рассказывалось о том, как он не позволял разгораться несогласию между своими новыми сподвижниками, и как самые верные всюду следовали за ним, сохраняя мир в королевстве. По лицу короля все еще невозможно было понять, о чем он думает, но Симель постаралась успокоиться и унять ноющую боль в груди. Когда Эймар подошел к самому возвышенному моменту песни, она отвернулась и опять устремила взор в ночное пространство за окном. Возможно оттого, что лететь больше никуда не хотелось, она вдруг заметила, как в нижнем углу рамы на стекле легчайшими штрихами вырисовывается ее отражение. Слабый огонек в камине выхватил из темноты очертания лица, обрамленного волнами черных волос, провел под глазами глубокие тени, и, Господи, как был страшен взгляд этих глаз! Словно у мертвеца, поднятого из могилы, подумала Симель. Отражение, улыбнувшееся вместе с ней, затрепетав, исчезло, когда в камине с треском развалилось обуглившееся полено. Симель вновь повернулась к королю, который, не шелохнувшись, вслушивался в витиеватые строки баллады.

Музыка прекратилась, но эхо все еще играло последней нотой под низким сводом потолка.

- “У беренских ворот”. - Король говорил спокойно, но его голос был словно неживой. Эймар послушно заиграл. Небо на востоке едва заметно просветлело, совсем немного, будто зимний ветерок пропорошил горизонт мелкими снежинками. Симель, не отрываясь, смотрела на Вилиама и кляла себя за то, что согласилась на предложение менестреля в одиночестве играть для короля. Все эти баллады… Как они чудесны… Как жестоки…

Казалось, Симель совсем ушла в себя, но вдруг в полумраке сверкнули глаза короля, и она очнулась, пытаясь понять: ей показалась, или блики огня на самом деле пугающе ярко затанцевали в глазах Вилиама? Лютня изливала потоки сладких звуков, то взмывая на торжественные высоты, то падая до лирической тишины, “И с холмов текли в долину тысячи огней…” Эх, Локар Плагардий, тебе не пришлось лгать… Воздух в комнате звенел от напряжения, Симель замерла, точно каменное изваяние, только грусть в такт дыханию пульсировала внутри. Эймар ссутулился на низкой скамье и надрывно пел, его руки нервно порхали над струнами. Светлый Вилиам привел войска к Берении. Светлый Вилиам был силой, способной изменить в этом мире все, но он не ставил людей на колени - они сами преклонялись перед ним. Музыка врезалась в сердце, Симель боялась дышать, она страстно желала, чтобы все это кончилось, прекратилось сию минуту! Но она по-прежнему смотрела на короля и не могла отвернуться. Как мир может оставаться прежним? Король молча глядел перед собой, по его щеке текла слеза.

Эймар, бедный Эймар, пытался дрожащими пальцами перебирать тугие струны, брать нужные акорды, и не дать голосу вконец сорваться. Уже было почти не слышно, как он поет, но известные каждому слова песни все равно грохочуще отдавались в сознании. “Вилиама стали Светлым той порою называть…” Раздался пронзительный треск, и лопнувшая струна, свиваясь кольцом, зашуршала по корпусу лютни. Эймар сам издал какой-то жалостливый звук и воскликнул:.

- Ваше величество, простите… Простите меня…

- Что? - Король медленно повернул голову к музыканту и некоторое время молча смотрел сквозь него.

Эймар покрасневшими глазами уставился на Симель. Она протянула было руку к королю, но передумала и тихо сказала:

- Ваше величество, лютня не в порядке. Могу я отпустить менестреля?

- Да, конечно. Благодарю тебя, - он посмотрел на Эймара, - я не слышал лучшего исполнения этих баллад.

Эймар порывисто вскочил с места, низко поклонился и попятился назад. Симель подбежала к дверям, отодвинула засов и вышла в коридор вместе с музыкантом.

Отойдя от резных дверей на несколько шагов, Эймар остановился, спрятав лицо в ладонях.

Симель потрепала его по плечу:

- Пошли, я провожу тебя до лестницы.

- Я никогда не играл для него одного. Я никогда так не играл… - Эймар протер глаза и поплелся вслед за Симелью. Их тихие шаги не пробудили даже самого слабого эха, темные гобелены неподвижно висели на стенах.

Симель остановилась на краю лестничного пролета, тусклый огонь факела осветил выщербленные ступени. Глаза Эймара расширились, но он смотрел сквозь Симель:

- Он такой живой… Такой… великий!

- Теперь ты понимаешь?

Менестрель не ответил, он немного постоял, склонив голову, и медленно зашагал вниз по ступеням. Симель поспешила обратно к королю.

Вилиам напряженно всматривался в светлеющее на востоке небо и дышал необычно часто и тяжело. Симель подошла к его постели и присела на скамью у изголовья. Она хотела бы сказать, что с тех пор ничто не изменилось и что все будет хорошо, но продолжала молчать, потому что говорить с королем, заставляя жалеть ее саму, было бы преступлением.

Вилиам сделал едва заметный жест, и девушка опустила ему подушки.

- Спокойной ночи, ваше величество.

Она отошла и села в кресло у камина. Еще несколько поленьев, и будет огонь. Еще несколько часов, и будет утро. Примостив голову на подлокотнике, Симель забылась беспокойным сном.