Панегирик. Речь прочтена на Олимпийском празднике.

Часто удивлялся я на организаторов всенародных праздничных собраний, что они выдающиеся физические качества таких больших наград удостаивали, а тем, которые индивидуально потрудились для общего блага и все стремления направили к тому, чтобы и всем другим быть в состоянии оказать пользу, этим людям никакого почета не воздавали; об этих последних людях им естественнее было бы больше проявить заботы; ведь что касается атлетов, то, если бы даже они получили двое больше силы, ничего не прибавилось бы всем прочим, а от умно мыслящего даже одного человека все извлекли бы пользу, желающие приобщаться ею образу мыслей. Однако я не пал духом и не предпочел безразличное отношение, но, признав достаточной наградой для себя будущую славу благодаря этой речи, выступаю с советом и относительно войны против варваров, и относительно согласия среди нас самих: причем мне небезызвестно, что многие из выдававших себя мудрецами уже набросились на эту тему; но я надеюсь превзойти прочих, благодаря чему всем другим покажется, что ничего никогда не было сказано об этих вещах, а вместе с тем я признал, что самые лучшие из речей — те, которые трактуют о важнейших вопросах, речи, которые и ораторов больше других на вид выдвигают, и слушателям больше других пользу приносят; одна из таких речей и эта. Да и удобный момент еще не миновал, когда было бы уже напрасно и напоминать об этом; ведь тогда следует прекращать речь, тогда или данные события не будут иметь места и больше не явится необходимость обсуждать их, или если речь покажется такой совершенной, что не оставит возможностей другим ораторам что-нибудь прибавить. А пока события находятся в прежнем состоянии, сказанное же по этому поводу слабо, как после этого глубоко не обдумать эту мою речь, которая, если будет иметь успех, и от междоусобной войны, и от настоящего тревожного положения, и от величайших бед нас избавит? Кроме того, если никоим образом иначе нельзя было бы освещать одни и те же события, как только в одной форме, то могло бы прийти кому-нибудь в голову, что излишне, говоря в той же форме, в какой говорили другие, снова надоедать слушателям; но так как природа речей такова, что является возможность об одних и тех же предметах трактовать на разные лады, важные вещи делать маловажными, незначительным придавать значение, старое представлять по-новому, а о недавно происшедшем сказать по-старому, в таком случае больше нельзя избегать говорить о том, о чем раньше сказали другие, но лучше их следует попытаться сказать.

(Исократ, 436 –338 гг. до н. э.)