Потребность в творчестве.

Всякая деятельность всегда содержит в себе потенциальную возможность творчества и, как правило, потенциальную «потреб­ность» в творчестве. Вне деятельности и иначе как в деятельности творчества не бывает и в принципе не может быть. Если творчество понимать как универсальную «сущностную» возможность человека в его деятельности, то традиционное (в частности, для марксизма весь­ма знаменательное) понимание труда как положительной творческой деятельности оказывается в гносеологическом и антрополого-онтологическом плане первичным по отношению к деятельности вообще. В то же время, если рассматривать творчество как реальную дея­тельность, то ни труд, ни любая другая деятельность в принципе не тождественны творчеству, не «совпадают» с ним в полной мере, как вообще не может никакое целое совпасть в полной мере с одной из своих частей; причем труд и любая другая деятельность в их реальном воплощении, в их конкретном «локальном» функционировании, т.е. как реально протекающие процессы, могут включать в себя «творче­ский элемент» в самом различном объеме, вплоть до качественно господствующего и количественно преобладающего, и в этом смысле «быть творческими», - а могут и не включать в себя никаких «эле­ментов» творчества, т.е. носить абсолютно нетворческий характер.

Поэтому фундаментально значимым будет установление взаимосвязи категорий «деятельность» и «творчество» не по принципу части и це­лого и даже не по принципу синойкии (существования творчества «внутри» деятельности), но усмотрение деятельности как универ­сальной предпосылки творчества, - прежде всего, социальной пред­посылки, как среды и способа существования и развития человека и общества, включающего в себя творчество и как «подсистему», и как частный вид самое себя, и как свою процессуальную форму. Зато не­правомерным и эвристически бесперспективным, лишающим поня­тие «творчество» всякой специфики и собственного «внутреннего» содержания оказывается даже не просто отождествление «деятельно­сти» и «творчества», но и определение творчества как «высшего», ко­нечного, предельного и т.д. проявления деятельности: даже при са­мых хитроумных попытках количественного разграничения, при сколь угодно большом числе параметров сопоставления, потенциаль­ная возможность творчества оказывается не имманентной деятельно­сти, но трансцендентной сущностью, осеняющей деятельность чело­века то ли за упорство и старание, то ли за общественную значимость его труда. Совершенно очевидная необходимость выйти за переделы личностной ограниченности для достижения любого нетривиального результата любой деятельности (самотрансценденции, как определяет ее современная психология личности) - вполне подвластная психо­логическому пониманию и анализу процедура, лишь метафорически сопряженная с «трансценденцией в Ничто», материализацией Духа или хотя бы «духа творчества».

Внутренние потенции разума, способ­ность человека к метафизическому постижению мира, к представле­нию Ничто, к умозрению Бога (а не к вере лишь, но и к вере также) суть необходимые, но никак не достаточные условия творчества, даже при выполнении таких, например, «формальностей», как абстрактная или конкретизированная «новизна», общественная значимость дос­тигнутого результата и т.д. Творческие и все иные потенции творче­ской (по характеру индивидуальной психологической предрасполо­женности, по уровню и качеству способностей) личности, индивиду­альные склонности и задатки могут быть реализованы в творчестве, но могут и не быть реализованы или применены безрезультатно. На­личие творчества в деятельности с достаточной мерой определенности обеспечивает успешность последней, но лишь в том случае, если творчество желательно и уместно в деятельности и если приложение творчества оказывается успешным - вовсе не обязательно успешным по результату как «продукту», но даже по результату как процессу деятельности, с точки зрения обретения этим процессом неких новых характеристик, причем ни сам характер и область деятельности, ни прежние творческие достижения субъекта не обеспечивают творчест­ва «с необходимостью».

Здесь мы сталкиваемся с весьма деликатной в человеческом смысле коллизией. Непризнание субъективно представляющегося творческим порыва, нежелание окружающих признать деятельность субъекта, а тем более результат этой деятельности творческими (а оценка может быть как справедливой, так и несправедливой) обычно переживаются «творцом» чрезвычайно болезненно. Любое творчест­во - это, помимо прочего, искушение бессмертием, попытка запечат­леть себя в некоей более долговечной, чем телесный человеческий субстрат, форме. Человеческая тяга к творчеству повсеместна, психо­логически неисчерпаема и, так сказать, «материально обеспечена» как соответствующим нейропсихологическим механизмом, так и по­тенциальной возможностью творчества в любой деятельности, - и едва ли не каждый человек в той или иной форм, в той или иной сте­пенью осознанности и с более или менее определенной степенью ре­зультативности стремится так или иначе приобщиться к творчеству: стремится творить сам, либо соприкоснуться с творческим наследием прошлого, либо попросту «запечатлеть» себя в самой разной форме - от «элементарного» житейского «строительства» (достижения по-разному понимаемого жизненного успеха) до фотоснимка в семей­ный альбом или собственноручного граффити, желательно на видном месте («творческий» порыв Герострата психологически - того же ро­да).

Сама по себе способность человека испытывать состояние «твор­ческого аффекта», эмоционального и интеллектуального подъема, способность воспринимать и интерпретировать большие массивы новой информации и даже продуцировать новую информацию, спо­собность к эстетическому переживанию, «эстетическому отноше­нию» к действительности, способность к эмпатии и даже соответствующие выраженные акцентуации личности - все эти и другие заме­чательные и благодатные «вершинные» проявления человека (как «родового» существа, как субъекта, как личности) еще не являются фактами творчества, но лишь факторами, определяющими процесс и результат творчества в его реальных проявлениях. Состоится ли твор­чество, в каждом конкретном случае зависит не от силы субъективно­го переживания творческого подъема, но от причин, прежде всего, объективного порядка. В этом отношении показательно «творчество» в состоянии гипноза — «гипноз не создал гения» [Л. Гримак]. Что же до «билета в бессмертие», то процедура трансценденции в Веч­ность или в Ничто - процедура столь интимная, что ее, пожалуй, не стоит объективизировать из соображений деликатности - а ну как такая тансценденция просто ничто?.. Или ничто в конкретном слу­чае? Вот, к слову, физическая трансценденция в ничто террориста-самоубийцы. Последнее и в самом деле вершина целенаправленной деятельности, способной создать нечто принципиально новое: так 11 сентября 2001 года возникла новая ситуация в общественном созна­нии во всемирном масштабе, которая может иметь следствием (прав­да, пока не имеет) весьма прогрессивные изменения в мировой поли­тике. Разумеется, здесь никто не станет говорить о творчестве, хотя все формальные признаки налицо...

Если представить деятельность как иерархическую систему, то творчеству принадлежит роль отнюдь не вершины, а, скорее, одного из факторов порождения иерархии деятельности, - но не столько деятельности как таковой, сколько ее социально детерминированно­го понимания, переносящего принципы социальной иерархии, по­рождаемой деятельностью, на саму деятельность. Творчество — дея­тельность «в чистом виде», иногда лишенная видимой мотивации, не всегда представляющаяся рациональной, не обеспечивающая абсо­лютного соответствия цели полученному результату, подчас «свобод­ная» от биологической даже целесообразности, однако не свободная от «родовых» черт деятельности как биосоциальной активности, не свободная от биологической и социальной природы человека, а зна­чит, и разного рода человеческих предрассудков. Творчество - по­пытка избавиться от предрассудков, но попытка, способная породить (и часто порождающая) новые предрассудки, а в рассуждениях «о себе самом» — тем паче.

Итог всех предыдущих наших рассуждений можно признать негативным. Это - вывод о том, что любая проба «расширительного» истолкования творчества неизбежно лишает понятие «творчество» специфичности и вообще определенного содержания, превращает его в синоним других понятий (других категорий) или же в многознач­ную - часто нарочито многозначительную - и непригодную для на­учного употребления аксиологическую метафору: проще говоря, в этакую похвальную грамоту, комплимент, в лозунг, в постулируемый идеал для самовоспитания и самосовершенствования... Но только не в объект познания и не в предмет исследования.

При всем том наша задача - попытаться (хотя бы в самых об­щих чертах) определить позитивное содержание категории «творчест­во» (действительную, актуальную специфику творческой деятельно­сти) как предмета исследования: как специфичной, «особенной» дея­тельности и особого способа деятельности человека-субъекта и как одной из «сущностных сил» человеческой «родовой природы» и — тем самым - «родовой жизнедеятельности» человечества.

Начнем с главной теоретической трудности: чем именно опре­деляется «особость» творчества как деятельности - особым характе­ром деятельности или ее результатом. Можно, разумеется, ответить: и тем, и другим. Больше того: такой ответ и будет - в конечном ито­ге - правильным, ибо творчество и есть качественно особенный спо­соб деятельности, приводящий в итоге к особенному результату, ка­чественно отличному от типичных результатов всех других способов деятельности. Но, во-первых, к «творческому» результату могут (хотя и редко) привести и другие (типичные) способы деятельности. Во-вторых, любой творческий результат возникает с определенной зако­номерностью в целостном процессе деятельности (а любая деятель­ности содержит в себе потенции творчества), и возникает с тем боль­шей вероятностью (и даже, как нам представляется, с необходимо­стью, но со стохастической вероятностью), чем более господствую­щее положение занимает творчество во всем этом процессе; этот ре­зультат непосредственно зарождается (если не всегда, то почти всегда, и если не в полной мере, то в значительной степени) именно в «акте» творчества и утверждается в итоге этого «акта». Но эта творче­ская часть всегда составляет именно часть целостного процесса дея­тельности, конечным продуктом которого и является творческий ре­зультат. В-третьих, само определение «творческой сущности» резуль­тата не вытекает с необходимостью «изнутри» творчества самого по себе и даже творчества «в себе» (в последнем случае образуется по­рочный круг ложного в данном случае единства процесса и результа­та). В-четвертых, при любом «содержательном» понимании творче­ства не результат, но характер деятельности (способ ее) является ак­тивной стороной и решающим образом определяет специфику твор­чества. В-пятых, именно «творческий способ» деятельности по своей «имманентной» сущности и по своей сознательной направленности всегда имеет целью достижение «творческого результата». Как нам представляется, этот результат закономерно порождается способом деятельности, если, конечно, соблюдены все специфические условия как актуализации способа, так и его адекватного применения к пред­мету деятельности; результат может оказаться более или менее соот­ветствующим первоначальной «гипотезе» субъекта деятельности (це­левой «модели» искомого результата») или полностью ее опровер­гающей, но окажется именно «творческим результатом» (подчеркнем: речь идет о закономерности и даже необходимости достижения «творческого результата» как такового, но не о необходимости дости­жения его в каждом конкретном случае).

Вышеперечисленные обстоятельства и побуждают нас избрать в качестве системообразующего параметра модели творчества именно способ деятельности. Еще раз оговорим условность нашего выделения способа из иных параметров творчества как деятельности: при «рас­ширительном» понимании творчества - а такое понимание не только имеет право на существование, но и для любого неэпистемологического подхода к деятельности правомерен и даже продуктивен - спо­соб и результат, предпосылка и реализация, этап и процесс, акт и ак­туализация не столько системное целое, сколько «просто» целое, причем праксиологически предпочтительное, переводящее всю проблематику творчества в область прикладной педагогики и психологии (как то мы видим, например, у Э. де Боно).

В начале темы мы выбрали в качестве предварительной гипо­тезы общепринятое «словарно-бытовое» понимание творчества как созидание или открытие чего-то нового, ранее небывалого или неиз­вестного. Далее, в процессе рассмотрения «расширительных» толко­ваний, мы были вынуждены ввести еще одно уточнение, или ограни­чение: творчество есть создание или открытие принципиально (каче­ственно) нового - ни усовершенствование «старых» материальных объектов или представлений о мире, ни создание новых «предметов» уже известного класса (новых вариантов уже существующего «типа» предметов), ни количественное «прибавление» наших знаний, уточ­няющее и обогащающие наши «сущностные» наличные знания о ка­ком-либо явлении и процессе не являются собственно творчеством, каким бы уровнем самоотдачи, инициативы, напряжения сил они ни создавались, сколь бы «творческим» ни представлялся и самому субъекту деятельности, и общественному мнению процесс и результат создания «нового». Вводя подобное ограничение, мы солидаризуемся с большим рядом исследователей, которые выделяют принципиаль­ную новизну результата («продукта») в качестве дифференциального фактора разграничения творческой и не творческой деятельности. Однако умозрение подобной дифференциации сопряжено с двумя не вполне корректными процедурами. Во-первых, результат деятельно­сти либо оказывается первичен по отношению к процессу, либо про­цесс и результат удаляются друг от друга. Во-вторых, оказывается весьма затруднительным (и дает возможность для произвольных и субъективных толкований) не столько даже определить «принципи­альную новизну» результата, сколько совместить такое определение с представлением о специфике творчества прежде всего и главным об­разом как о специфике деятельности. Эта фундаментальная труд­ность особенно наглядно выступает при любых попытках конкрети­зировать «принципиальную новизну» результата в ее объективном аспекте: как нечто независимое от субъекта деятельности, ценностное в отрыве от своего создателя и даже безотносительное к своему созда­телю (безотносительное, разумеется, постольку, поскольку удается абстрагировать итог деятельности от деятеля, и в силу того, что ре­зультат деятельности для нас существует зачастую как «предмет», как нечто готовое, наличное, данное - и «пользователь» может не прида­вать значения ни авторству, ни принципиальной новизне «продукта» деятельности, который вполне может быть «творческим продуктом», а может и не быть таковым). Осознанием подобной трудности и объ­ясняются, наверное, попытки привнести в рассмотрение творчества его «внешний» аксиологический аспект, т.е. определить творчество как создание новых общественно значимых ценностей, духовных и/или материальных.

Подход к оценке результата («продукта») творчества в его об­щественной (как сегодняшней, так и исторической) значимости не только абсолютно правомерен, но и необходим. Правомерен как оценка результатов творчества «извне», с точки зрения социальной практики и культуры. Но он абсолютно неправомерен по отношению к творчеству «изнутри» - к творчеству как деятельности и тем более как к способу деятельности. Здесь, хотя и в меньшей степени, чем при «расширительной» трактовке творчества, значительно снижается уровень корректности при определении специфики творчества по отношению к деятельности: и потому, что «принципиально новый» результат может быть получен, пусть не как правило, а, скорее, «в по­рядке исключения», - но может быть получен независимо от характе­ра деятельности, и потому, что творческая деятельность (творческий способ деятельности), даже при условии адекватного применения способа к конкретному предмету деятельности, не обязательно при­водит к объективно новым (тем более принципиально новым объек­тивно) результатам, к созданию общественно значимых «продуктов» (в широком смысле) и ценностей.

Это «уязвимое место» социокультурного определения творче­ства подмечено очень многими исследователями творчества. В самом деле, изобретение изобретенного (при недостаточной информиро­ванности изобретателя), или признание ценности давно достигнуто­го, но не востребованного в свое время творческого «результата», или непонимание современниками значимости научного открытия или художественного произведения - все это говорит о том, что критерий общественной значимости результата далеко не универсален, причем не только «на частном уровне» психологической науки. Социальная значимость результата иррелеванта как при рассмотрении психологи­ческого аспекта протекания процессов любого, а не только творче­ского созидания, так и при любом ином рассмотрении творчества как деятельности и как способа деятельности. По отношению к твор­честву «изнутри» (в его сущностной природе как деятельности субъ­екта) действительно корректным и адекватным критерием может быть только принципиальная новизна полученных результатов для субъекта, но не их объективная социокультурная значимость: в про­тивном случае объективно социальное оказывается абсолютным де­терминантом субъективного в творчестве, а значимость творческого результата будет раз и навсегда определена тем, какова «обществен­но-полезная» компонента этого результата в момент его получения или первого обнародования, либо значимость («творческостъ») ре­зультата будет ставиться под сомнение по мере достижения еще бо­лее «полезных» результатов.